Гроза зреет в тишине

Стараясь никого не беспокоить, Шаповалов кивком головы поздоровался со всеми и присел на табурет у порога.

Сразу же, будто только и ждали его прихода, поднялся Хмара. Он заговорил спокойным, командирским голосом кадрового офицера, который детально знал, что ему надо сказать и как сказать.

В первую минуту эта чисто армейская манера щекотнула многих партизан, они начали многозначительно переглядываться. Но постепенно в блиндаже установилась тишина.

«Да иначе, — по крайней мере так думал Шаповалов, — и не могло быть. План хороший. И, наверное, потому, что смелый. В нем все учтено, он логически обоснован с точки зрения военной тактики».

И чем дальше говорил Хмара, тем сильнее возрастало внимание слушателей.

Немцы наступают с двух направлений: с юга и севера. Первой своей задачей они, по всей вероятности, ставят окружение второй и третьей партизанских бригад, которые дислоцируются в северной зоне лесов. А если это так, то свои главные силы каратели, безусловно, бросят против них. Это обстоятельство и надо использовать. Как только эсесовцы сконцентрируются на западном рубеже, чтобы нанести удар по партизанским бригадам Лесненко и Горевого, бригада Дубровича зайдет им в тыл и, одновременным ударом с тыла и фронта, карательные батальоны будут разгромлены.

После этого, уничтожая на своем пути ослабленные гарнизоны, все три бригады стремительным маршем пойдут на соединение с партизанами, которые сражаются с немцами в Бегомльских лесах.

План этот был реальным. Даже если немцам вдруг удастся выявить место дислокации бригады Дубровина, то партизаны в любой момент смогут незаметно покинуть свой лагерь, использовав для этого запасные, мало кому известные коридоры: так называемую «Теснину Дарьяла» и Сухое болото.

План одобрили, было условлено о средствах связи и сигналах, и командиры бригад вместе со штабными работниками покинули Высокий остров.

После совещания Кремнев пригласил к себе Шаповалова, с которым не виделся почти месяц.

Поужинали. Разговаривали до самого утра. Обо всем. О последней операции, в которой соединение приняло самое активное участие, о смерти Скакуна, о подвиге Рыгора Войтенка, о боях, которые ждут их впереди. А больше всего — о бывшей мирной жизни, в которой, как казалось теперь, все было только хорошим и красивым…

И уже когда Шаповалов встал и начал прощаться, Кремнев вдруг спросил:

— Ты не хотел бы принять роту Скакуна?

— Как прикажешь. Но лично я советовал бы тебе держать нашу группу при штабе соединения. Можем понадобиться, особенно теперь.

— А ты, пожалуй, прав, — подумав, согласился Кремнев. — Завтра посоветуюсь с Хмарой...

VIII

Хмара принял предложение Шаповалова и на другой же день дал ему боевое задание: проникнуть в северную зону, в район деревни Побережье, и разведать, что там делается, как ведут себя каратели. И, если удастся, — захватить «языка».

Ночью, ровно в двенадцать часов, Шаповалов, взяв с собой Кузнецова, Герасимовича и Язепа Дубинца, покинул Высокий остров.

Еще днем партизанская разведка донесла, что вокруг все спокойно. Немцы обосновались в Заречье и в Лозовом. В Лозовом их штаб и сам оберштурмбанфюрер Ганс Шварценберг. А потому, ничем не рискуя, Шаповалов решил идти почти до самого Побережья, которое стояло на северной окраине Тихоланьских лесов, лесной дорогой, что вилась по берегу реки. И все же, в самую последнюю минуту, он почему-то отменил свое решение и повернул в «Теснину Дарьяла». Может, потому, что ему просто захотелось посмотреть, что это за теснина, а может, почувствовал, что надо быть более осторожным, но уже через каких-нибудь четверть часа он продирался сквозь почти непролазные заросли тростника и дикой смородины. Будто веревками, переплело здесь и кусты, и камыш, и высокую траву.

Михаил уже не раз проклял себя, что пошел через теснину и уже хотел повернуть назад, как вдруг заросли кончились и перед ним возник редкий, чистый, как парк, сосновый бор.

Смахнув рукавом гимнастерки с лица пот, Шаповалов оглянулся и тихо позвал:

— Хлопцы, где вы там?

— Да тут, пропади они пропадом эти кусты! — загудел откуда-то Дубинец, и в тот же момент по бору разнеслась резкая, знакомая, но всегда страшная команда:

— Хальт!

От неожиданности Шаповалов упал на траву и замер. «Немцы? Откуда? До лагеря не больше двух километров! Нет, что-то не то. Скорее всего, это разыгрывает партизанский дозор».

— Ну, чего шумите? — не поднимая головы от земли, громко спросил он, и в ответ длинная пулеметная очередь прошила тишину ночи. В небо, одна за другой, взвились две ракеты, и зеленый, зловещий свет залил все вокруг. Теперь Михаил отчетливо видел впереди, на покатом пригорке длинную извилистую нитку свежего окопа, а так же — как, скошенные пулями, ложатся на землю тростник и фиолетовые в свете ракет стебли лозы.

Ракеты потухли. Стрельба затихла. Впереди, среди стройных сосен, слышались чужие голоса.

Михаил тихо отполз назад, шепнул:

— Хлопцы...

Подполз Кузнецов, взволнованно доложил:

— Герасимовича... наповал...

— Возьмите с Дубинцом на плащ-палатку. Оставлять нельзя. Назад... В лагерь...

В лагере уже все были на ногах. Среди елей, в полной боевой готовности, стояли партизаны. Минометчики устанавливали минометы, артиллеристы катили на северную окраину острова противотанковые пушки.

— Что там? Кто там? — увидев Шаповалова, подбежал комбриг.

— Немцы. Сейчас же блокируйте теснину, — не останавливаясь, ответил Шаповалов. — Вышлите саперов. Ставьте мины и натягивайте колючую проволоку. И направьте разведчиков во второй коридор.

Отыскав штабной отсек, он без стука толкнул дверь и увидел Кремнева. Тот стоял посреди блиндажа и непослушными пальцами старался застегнуть воротник гимнастерки.

— Где столкнулись? — взяв в руки автомат, спросил Кремнев.

— В теснине.

— Что-о-о?

Шаповалов не ответил. Он достал папиросу, закурил. Папироса дрожала в его руках.

— Как же так? — скорее самому себе, чем Шаповалову, задал вопрос Кремнев. — Откуда они могли так быстро там появиться?

— Убили Герасимовича, — видимо, не слыша капитана, сказал Шаповалов и, повернувшись, вышел.

Кремнев догнал его в коридоре. Они молча отыскали лаз и выбрались на остров.

Над вершинами громадных черных елей кружил немецкий самолет. Шаповалов и Кремнев долго прислушивались к знакомому, завывающему гулу моторов и настороженно смотрели в черное слепое небо.

— Сейчас будет бомбить, — как о чем-то обычном, сказал Шаповалов. — Только повесит...

Он не успел договорить. Над островом, как раз в центре его, повис белый фонарь, и теперь на земле была видна каждая травинка, каждая опавшая еловая шишка.