Грозная Киевская Русь

Договор Игоря 945 года дает нам очень интересные детали, по которым мы можем несколько ближе всмотреться в тогдашние политические отношения.

Мы имеем здесь не только общее место о том, что Игорь «посла муже своя к Роману» или указание на то, что уполномоченные, явившиеся к византийскому двору были «посланы от Игоря, великого князя русского и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля», но и очень любопытный перечень этих уполномоченных «слов» и «купцов».

В данном случае нам особенно интересны «слы». Бросается в глаза их высокое положение в обществе и государстве: они и в договоре стоят на первом месте, имеют золотые печати и право на привилегированное положение в самом Царьграде как высокие представители своей страны. Но и этого мало. Мы имеем здесь совершенно ясные указания, кого именно представляют эти делегаты.

Ивор является послом самого Игоря, великого князя русского. Он стоит на первом месте и выделен особо. Он не смешивается с остальными «общими силами». Среди этих последних в порядке их упоминания в договоре идут: Вуефаст — посол Святослава, сына Игорева; далее называется посол жены Игоревой, княгини Ольги, и Игоря, племянника Игорева; еще один представитель другого племянника Игоря — Якуна поставлен ниже. Здесь важно отметить, что послы даже жены Игоря и его сына попали в число «общих слов», чем подчеркивается особое значение великого князя Киевского, что находится в полном согласии с другими имеющимися в нашем распоряжении источниками. Называются дальше, по-видимому, княжие мужи — бояре и знатные женщины (а может быть, только одна), имевшие своих представителей в этом посольстве: Предслава [383] и жена Улеба Сфандра. Всех мужей названо 20. За ними идут купцы. Их 30. О том, кто эти мужи, мы уже говорили. Здесь необходимо подчеркнуть их положение при князе и значение в качестве уполномоченных от Киевского княжеского правительства. Это ведь все знать, те самые светлые князья и бояре, о которых так часто говорят договоры. Это те, о которых Святослав в договоре 972 года сказал «иже со мною», в отличие от других, которые были «под» ним. Не сами они едут в Византию, а посылают своих людей, людей из своих собственных дворов, приблизительно таких же, какие были у кн. Ольги и кн. Святослава.

383

М. С. Грушевский считает, что это мужчина — Предслав, на том основании, что женщины в договоре обозначаются «княгиня» или «жена». Iсторiя Украiни-Pyci, I.

Что в договоре 945 года представительство от князей и бояр не случайность, а система, видно из путешествия кн. Ольги в Царь-град и приема ее при дворе византийского императора, описанного Константином Багрянородным. Ольга прибыла в Константинополь не одна, а с племянником, людьми собственного двора (8 человек), представителями кн. Святослава, представителями («апокрисиарии») русских вельмож (20 человек или 22), купцами (43 или 44 человека). У представителей-апокрисиариев «русской правящей знати» своя собственная свита. Стало быть, это люди не мелкие, представляющие еще более знатных людей. Здесь мы видим, по сути дела, совершенно тот же принцип, что и в делегации 945 года. Там был особо выделен князь Игорь, тут — княгиня Ольга: она называется в византийских документах гегемоном и архонтиссой руссов, т. е. так, как греки называли наиболее знатных и великих из иностранных гегемонов [384] ; выделена она и ценностью подарков, выданных греками всему посольству. Ей подарили 700 милисиариев и золотое блюдо, украшенное драгоценными камнями, между тем как племяннику Ольги, получившему подарок самый ценный по сравнению с другими членами посольства, выдано было только 50 милисиариев, а «апокрисиарии» русских вельмож получили только по 24 милисиария, а купцы — по 20 [385] .

384

Изв. ГАИМК, вып. 91, с. 71, прим. 117.

385

Там же, с. 47–48.

^{Княгиня Ольга ведет переговоры с византийским императором}

В русском народном эпосе хорошо запомнилась эта черта в политическом строе Киевской Руси:

Гой еси, Иван Годинович! Возьми ты у меня, князя, сто человек Русских могучих богатырей; У княгини ты бери другое сто [386] .

Становится понятным, почему у кн. Ольги свой собственный замок Вышгород, свое село Ольжичи («и есть село ее Ольжичи и доселе»), у Рогнеды — Изяславль. Делается также понятным, для чего дань от древлян была распределена так, что две ее части поступали Киеву, а третья «ко Вышегороду». Сам летописец объяснил это так: «Бе бо Вышегород град Вользин». Но все эти сообщения летописи только небольшие куски старой жизни, несомненно, вырванные, так сказать, из контекста. Но и они при сопоставлении их с другими материалами дают нам основание думать, что князья и бояре X в. имели свои дворы и хозяйства, база которых, несомненно, заключалась в земле. В частности, это касается двора и хозяйства Ольги.

386

Кирша Данилов. Древн. русск. стихотв., с. 138; С. М. Соловьев. Ист. России с древн. времен, изд. «Общ. Польза», т. I, с. 219.

В этом аспекте делается понятным во всей конкретности знаменитое место летописи о путешествии кн. Ольги по Деревской и части Новгородской земель.

После окончания войны с древлянами Ольга восстановила дань, наложенную на них прежними князьями в усиленном размере («и возложи на ня дань тяжку»), а потом решила укрепить за собой Древлянскую землю новыми мерами, не довольствуясь той связью, которая через дань устанавливалась обычно победителем. «И иде Вольга по Деревстей земли с сыном своим и с дружиною, уставляющи уставы и уроки; суть становища ее и ловища». Те же административно-политические меры она применила и к части Новгородских земель в следующем году (947): «…и устави по Мете повосты и дани (и по Лузе оброки и дани); ловища ея суть по всей земли знаменья и места и повосты, и сани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе». (Лаврент. летопись).

В Новгородской I летописи этот текст, особенно в части, касающейся Новгородской земли, звучит еще показательнее: «Иде Ольга к Новугороду и устави по Мете погосты и дань; и ловища ея суть по всей земли и знамение и места по всей земли и погосты; а санки ея стоять во Пьскове и до сего дни; по Днепру перевесища и села, и по Десне есть село ея и доселе». В Ипатьевской: «Иде Ольга в Новугороду и устави по Мете погосты и дань и по Лузе погосты и дань и оброкы; и ловища ея по всей земли, и знамения и места и погосты (и сани ея стоят в Плескове и до сего дне) и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и до сего дни».

Что же, собственно, делает Ольга в Древлянской и Новгородской землях? Мне кажется, она внедряется в толщу местного общества, старается в разных пунктах Древлянской и Новгородской земель создать особые хозяйственно-административные пункты, поручаемые в управление своим людям, долженствовавшим выполнять в то же время и задачи политические — укрепление власти Киевского князя на местах.

Стоит ближе всмотреться в вышеприведенное сообщение летописи, чтобы основной его смысл сделался ясен.

Летописец повествует в только что процитированном тексте о двух моментах: один прошлый, связанный с непосредственной деятельностью Ольги, второй современный, доживший до времени писания «Повести временных лет», т. е. до середины XI в. Первый момент для Деревской земли выражен летописцем так: «И иде Вольга… уставляющи уставы и уроки»; в I Новгородской — «и устави по Мете повосты и дани и по Лузе оброки и дани». Что же из этого вышло? В Деревской земле: «Суть становища ее и ловища», а в Новгородской «ловища ее суть по всей земли, знамения и места и повосты. И сани ее стоять в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища, и села по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе». Летописец даже несколько вынужден был расширить территорию деятельности киевского князя (может быть, уже и не Ольги даже), включив Днепр и Десну (где стояли Ольжичи), прихватив для своих итогов по аналогии следы работы и других князей.

При чем тут сани? Я думаю, что сани — это вещественное доказательство (предмет материальной культуры) того, что Ольга ездила по Новгородской земле. Сани эти берегли в Пскове подобно тому, как в Ленинграде бережется ботик Петра, в Новгороде — баржа Екатерины II и т. п. Ольга ездила в этих санях. Летописец это хорошо знал или крепко в это верил. Он использовал этот факт в своих целях. Дальше остались от времен Ольги «по всей земле» Новгородской — ловища, знаменья, места, повосты, а по Деревской земле становища и ловища, по Днепру и Десне — перевесища и села.

Летописец понимает, что он пишет о прошлом, связывая его, однако, с настоящим, и поэтому в заключение опять прибегает к доказательству: «И есть село ее Ольжичи и доселе». Но ведь Ольга «сел» как будто и не устраивала! По крайней мере, летописец об этом выше ничего не говорил. Вот тут-то и необходимо присмотреться ближе к тому, что делала здесь Ольга. Начнем с самого простого — с погостов («повосты»). Конечно, Ольга их не устраивала, так как она их застала давно существующими. Не в этом суть. Летописец говорит совсем о другом. Ему нужно сказать, что Ольга известную часть погостов взяла на себя, освоила их. В состав погостов входили и села. И вот в доказательство того, что это так и было, летописец приводит факт их наличия уже в его время. Более убедительного доказательства он не смог привести, да и едва ли это было нужно.

Но кроме погостов и входящих в них сел Ольга брала на себя и «места». Что это за места? На этот вопрос, мне кажется, удачно отвечает И. И. Срезневский. «Не один раз находим в наших древних сказаниях, — пишет он, — место в смысле особенного сельбища. Так, например, в „Повести временных лет“ читаем: „Ярослав церкви ставляше по градом и по местом“, в Лаврент. летописи: „Несть места, ни еси, ни сел тацех редко, иде же (татарове) не воеваша“; в другой летописи (Ипатьев, летопись под 1290 г.) — „въеха в место, а в город нельзе бысть въехати…“» [387]

387

И. И. Срезневский. Чтения о древних русск. летописях. Прилож. к II т. Записок Акад. наук, с. 35.1862.