Грозовой август

— Наверно, японцы ждут, когда мы пойдем дальше, — предположил Бальжан Баторов.

Из-за угла вышла тощая черная свинья. Ван Гу-ан обрадовался. «Если свинью не съели, значит, японцев в селе не должно быть», — рассудил он, вскочил на земляной вал и громко крикнул:

— Роско! Хо!

И тут же безмолвная деревушка огласилась свистом, криком, собачьим лаем. Из-за глинобитных фанз, из кустов орешника, зарослей гаоляна и чумизы высыпали китайцы и, размахивая руками, бежали к машине, стоявшей за огородами.

— А-а-а! Хао, хао! [22] — загудела, загалдела ожившая деревня.

Озадаченные такой неожиданностью, десантники вскинули было автоматы, но тут же поняли — к ним бегут не враги.

Бежали китайчата, загорелые костлявые мужчины, женщины. Одеты они были в самые невероятные одежды, сшитые из спрессованного сена и заячьих шкурок, какие носили, наверное, первобытные люди. Китайцы окружили машину, наперебой совали бойцам сорванные на ходу арбузы, пахучие дыни, длинные огурцы.

22

Хорошо! (кит.)

Последним притащился, дрожа и задыхаясь, хилый старик. Его худое, землистое лицо было испещрено глубокими морщинами. Это оказался Джао Линь, укрывавший когда-то Ван Гу-ана. Он плохо видел, но по голосу узнал Ван Гу-ана. Сползавшая с плеч старика рваная одежда открывала обтянутую дряблой кожей широкую грудь. Джао Линь подошел к Иволгину, протянул большой арбуз, пошевелил губами.

Сергей смущенно улыбнулся:

— Спасибо. Куда же нам столько?..

У бронетранспортера возник целый ворох арбузов, дынь, огурцов. Танкисты и десантники, не евшие со вчерашнего утра, набросились на арбузы, ели жадно, взахлеб, угощали стоявших вокруг китайцев.

Около старого Джао Линя крутился его приемыш Ю-ю — мальчонка с откинутой за спину соломенной шляпой. Он боязливо притрагивался пальцами к броне, взвизгивал, отбегал прочь. Иволгин разрезал арбуз, поддел ножом красное сахаристое сердечко и подал китайчонку.

— Держи крепче.

Ю-ю взял подарок, поклонился. На вид ему было лет четырнадцать. Худенькое, мускулистое, загоревшее тело отливало темной бронзой, не успевшие еще налиться силой руки двигались проворно. А любопытные широко расставленные глаза так и бегали по сторонам — шустрые, с озорными огоньками. Короткие брови вразлет похожи на приподнятые крылья бабочки. Когда Ю-ю улыбался, брови-крылышки вздрагивали, точно хотели оторваться и улететь.

К удивлению Иволгина, китайчонок прилично говорил по-русски. Мог бы быть переводчиком и адъютантом для особых поручений.

— Где ты научился говорить по-нашему? — спросил он китайчонка.

— Моя лаботай луска батюска, — ответил Ю-ю и пояснил, что он делал у русского попа: чистил ботинки, разогревал самовар, бегал на базар за фруктами, веселил хозяина. Китайчонок вдруг встал по команде «Смирно», приставил руку к соломенной шляпе и четко прошел строевым шагом.

— Лаза, дыва, тыли — ига, лянга, саньга! — отсчитывал он и вдруг запел под ногу старинную солдатскую песню про то, как писал царь японский в письме русскому царю:

«Завоюю вся Ласея, сам пылиеду зить Москву!..» «Хлена, хлена, хлена, хлена», — отвитяла луска цаль.

Выходит, святой отец обучал китайчонка военному делу, да еще таким песням!

— Ты посмотри, как рубит строевым!

— Старшина Цыбуля пятерку бы ему не пожалел!

Иволгин достал из кармана звездочку, прикрепил ее к шляпе Ю-ю.

— Бери на память!

Китайчонок упал на колени, начал кланяться. Иволгин поставил его на ноги, сказал строго:

— Не смей кланяться никому — ни своим, ни чужим. Ясно? Всегда ходи гордо, грудь колесом — и никаких гвоздей!

Ю-ю осмелел, не отходил от Иволгина ни на шаг: трогал его каску, щупал ремень, кобуру.

Старик тем временем рассказывал Ван Гу-ану, что жить здесь страшно, в округе бродят банды кирикомитай [23] . Вчера японцы пришли в Хаонлинь, сожгли две фанзы. Они и сейчас затаились где-нибудь поблизости. Видно, надо уходить на старое место — в Мукден, там Джао Лунь в молодости работал рикшей.

23

Смертник (япон.).

Ван Гу-ан спросил старика, где японский аэродром. Оказалось, аэродром находится в восьмидесяти ли ниже по Гольюр-хэ, у нижнего моста. Ю-ю перевел это русскому лейтенанту.

Пока Иволгин собирал разведданные, автоматчики разбрелись по соседним дворам поглядеть, как живут китайцы.

— Эхма! Что за диковина? Отродясь не видывал такого! — подивился Поликарп Посохин.

У фанзы на дубовом пне около кучи хвороста лежал топор, прикованный цепью. Десантники с недоумением смотрели на цепь. Ю-ю объяснил: топор этот — единственный в деревне, сюда все ходят рубить дрова. А приковал его японский надзиратель, боялся, чтоб ему не отрубили голову.

Забалуев, схватив лом, размахнулся во всю силу.

— Берегись, дракон, китайского топора! — И ударил по цепи. Китайцы схватили топор, передавали его из рук в руки, словно впервые увидели.

Пора было возвращаться к мосту. Зашумел мотор, десантники вскочили на бронетранспортер. Сзади донеслись голоса:

— Шанго! Хао!

В серой гуще лохмотьев и соломенных шляп Иволгин увидел Ван Гу-ана. Он решил остаться, чтобы сегодня же увести старика с мальчишкой в город: в Хаонлинь могут нагрянуть японцы.

V

Увязая в грязи, машины еле тащились вдоль многоводной Гольюр-хэ. Река разлилась, затопила поймы, размыла дорожную насыпь, снесла переезды. Танки то и дело ныряли в колдобины, скатывались с берега вниз. Командир бригады, забравшись в додж, где находилась радиостанция, обдумывал сложившуюся ситуацию. Настроение у него было прескверное, под стать погоде. Мост, который с трудом взяли ночью, оказался непригодным для прохода танков. Да он, по существу, и не нужен был, поскольку аэродрома на той стороне, как доложил Иволгин, нигде поблизости не было. А главное, удиравший Токугава через захваченный нами мост не проходил, он пошел вдоль реки. Волобою из-за нехватки горючего пришлось оставить у верхнего моста еще один батальон во главе с начальником штаба. Так что теперь у него уже не бригада, а только один первый батальон. В авангард он выслал танковую роту капитана Звягина. Строго ему наказал: если он не догонит японцев и не ворвется на их плечах на мост — пусть не показывается на глаза.

С танками Звягина пошли автоматчики. Будыкин не хотел брать на опасное дело раненого Драгунского. Но тот настоял на своем. Волобою это понравилось — молодец лейтенант! Не понравилось лишь одно: что бы ни делал этот Драгунский, непременно хотел показать: «Смотрите, какой я хороший!» А зачем? На войне и без того каждый виден насквозь. Раненого Драгунского хотели оставить еще раньше — у гнилых болот, с третьим батальоном. Да где там! Он с рапортом: «Хочу сражаться в первых рядах». Стремление, разумеется, похвальное, но к чему эти рапорты?