Грозовые Птицы

Такая скученность поначалу казалась мне опасной — слишком много условий для возникновения и стремительного развития эпидемий. Но вскоре выяснилась ещё одна особенность этого мира. Тут не было инфекционных болезней. Совсем. Никаких. Возможно, потому что у микробов просто не было шансов продержаться в организме достаточно долго до очередной гибели носителя. Хотя это тоже не объясняет всех странностей — некоторые учёные и особенно ценные специалисты на производствах могли годами не появляться на передовой. Для них воинская обязанность официально замещалась трудовой.

При этом медицина тут присутствовала, но, в основном, занималась лечением ран, полученных в бою. Мне тоже показалось это странным: какой смысл в сложнейших операциях, если можно просто самоубиться и снова стать совершенно целым? Оказывается, дело было в важнейших постулатах морали нашей стороны. Прерывать жизнь можно только под непосредственной угрозой плена. Любой другой случай — жуткий грех, харам и непотребство. А ещё — прямая дорога на другую сторону.

По дороге к главному учебному корпусу я обычно заглядывал на спортплощадку — подтянуться пару раз, привести себя в тонус. Поначалу я надеялся завести какие-то знакомства, но напрасно: увидев мои знаки отличия, другие «новорожденные» норовили держаться от меня подальше. Странная реакция, на самом деле, ведь прямого запрета не было. Но про стратегическую разведку ходили самые дикие слухи — будто кого-то удавалось даже забрасывать на ту сторону. А сделать это можно было только доказав свою лояльность…

Было ли такое на самом деле я спрашивать не рисковал. Зачем заранее ставить перед собой сложноразрешимые проблемы? А пока приходилось утешать себя тем, что я найду способ вернуться в свой мир раньше, чем мне придётся делать что-то подобное внедрению. Для этого надо получить лишь чуть больше свободы, чем есть у кадетов.

На сегодня в плане занятий у меня стоял «Плановый инструктаж и получение вводных к практическому заданию № 35». Понятия не имею, что это за очередное задание. Кадетам никто не сообщает содержание программ подготовки до того, как они их проходят. Обычно практические задания — это стрельбы, поединки, прохождение штурмовых полос. Странно только, что в этот раз этот пункт был в плане единственным. Как правило, практика перемежалась с теорией.

Майор Геннадий (по понятным причинам фамилии-отчества в этом мире были не в ходу), инструктор по диверсионной подготовке, был сегодня необычно серьёзен. Когда я вошёл в аудиторию, он даже не поздоровался, хотя до этого всегда после уставного приветствия протягивал руку и улыбался. Мне это сразу не понравилось.

— Кадет Сергей, — сказал он скрипучим голосом, поднимаясь с деревянного стула.

— Я!

Он сделал паузу, внимательно поглядев мне в глаза.

— Скажите, вы сегодня хорошо выспались? — неожиданно спросил инструктор.

— Да… так точно! — ответил я, на секунду растерявшись.

— Очень хорошо. Предстоящая миссия рассчитана на сорок восемь часов.

— Есть…

Инструктор вздохнул.

— Чтобы вы знали. Я был против. Кадеты нашего направления не получают задания подобного уровня до прохождения итоговой аттестации на полигоне. Я не очень понимаю, чем могла быть…

В этот момент дверь в аудиторию открылась. Вошёл офицер, со скрытыми знаками отличия, как это принято в разведке. Судя по внешнему виду, мой ровесник — хотя в этом мире внешность не имела почти никакого значения. Мне сразу не понравились его глаза. Такие бывают у тех, кто проходил плен.

— Вы же видели результаты тестов, господин майор, — холодно сказал офицер, — наша цель — полное раскрытие потенциалов кадетов, не так ли?

— Он ведь только родился… — тихо возразил Геннадий.

— Понимаю ваши эмоции, — ответил офицер, хотя выражение его глаз прямо противоречило этому утверждению, — вы ведь недавно перешли в это отделение, верно?

— После двадцати циклов опыта преподавания в ведущем кадетском училище пехоты, — ответил Геннадий, чуть подняв подбородок.

— И вы, безусловно, лучший инструктор, — кивнул разведчик, — посмотрите на эту аудиторию, — неожиданно продолжил он, обращаясь к инструктору.

— Я её вижу ежедневно. Кроме недель, когда по ротации работаю на «передке», — ответил он.

— Сколько посадочных мест вы видите?

— Сорок. Стандартный взвод.

— Верно. А сколько кадетов присутствует на сегодняшнем занятии?

— Я всё понимаю про ресурсы, — вдохнул инструктор, — но это не значит, что мы не должны быть людьми. Понимаете?

— Поверьте, мы ими остаёмся, — кивнул разведчик, и добавил, уже обращаясь ко мне: — кадет Сергей!

— Я!

— Следуйте за мной. Инструктаж будете проходить в Управлении, — скомандовал офицер.

— Есть… — ответил я и в полной растерянности посмотрел на Геннадия; тот едва заметно пожал плечами.

Инструктаж в Управлении означал реальную боевую миссию. А ведь мне говорили в самом начале, что до этого ещё очень, очень далеко…

Глава 12

В этом странном мире была музыка. Не бравурные марши или вдохновляющие на бой песни, как можно было подумать. Это были странные композиции, чаще всего а-капелла, иногда в сопровождении ударных; тоскливые вокализы, перемежающиеся смысловыми куплетами. Иногда щемяще-спокойные, иногда тоскливые. Темы самые разные — от природы до звёздного неба, но почти никогда — про войну. Наверняка этому были причины: может, религиозные, может, культурные, но уточнять мне не хотелось. Тут было столько всего нового, что некоторые вещи я решил просто принимать как данность.

Одна из таких композиций играла в салоне авто, когда офицер Управления завёл двигатель и мы тронулись. Я сначала подумал, что он использует магнитную запись (до цифровых носителей тут ещё не дошли), но потом разглядел на панели, что трансляция велась по радио.

Если бы я услышал что-то подобное у нас — я бы решил, что попал на какую-то фолк-волну. Мне даже показалось, что я слышу отголоски знакомых мелодий. Это было что-то очень простое и знакомое, но неуловимое: то ли «Полюшко-поле», то ли «Greensleeves».

Офицер смотрел на дорогу. Я же решил воздержаться от вопросов. В конце концов, мы ведь ехали на инструктаж. И без того узнаю всё, что будет нужно.

Украдкой наблюдая за ним, я только укреплялся во мнении, что он прошёл через плен. Я никак не мог поймать его взгляд — но у таких людей появлялось что-то вроде особой ауры, неощутимой обычными органами чувств, но явной. Должно быть, почувствовав моё внимание, офицер отвлёкся на секунду от дороги, чтобы посмотреть на меня. Его карие глаза полоснули холодом.

Было тепло; мы носили форменные камуфлированные майки с короткими рукавами. На руках офицера не было шрамов. Значит, наверняка он уже проходил возрождения после возвращения из плена. А, может, именно таким образом вырвался.

— Даниил, — неожиданно произнёс офицер, протянув мне правую руку, — можно просто Даня.

— Сергей, — сказал я, отвечая на пожатие.

Офицер уменьшил громкость музыки.

— Знаю, — усмехнулся Даниил, — нас ведь уже представили, забыл?

— Было дело, — согласился я.