Грозовые Птицы
Шрифт:
Началось с ощущения присутствия. Обычное дело. Полгода назад я был в походе по Севморпути. В отельной каюте. Почему-то думали, что мне понравится такая «роскошь», хотя я бы предпочёл матросский кубрик… но меня никто не спрашивал. А отказ мог заинтересовать руководство. Могло последовать направление на очередную экспертизу… меня передёрнуло. Как там они говорили? «Оставаться настолько нормальным после всего — это совершенно ненормально. Мы не можем обозначить аномалию, но это не значит, что она перестаёт быть опасной…» — буквально так и писали в отчёте. Я видел. Мне показывал друг, который
Я мог спиной определить, кто это. Взгляд был сильный, но добродушный. Саня, значит. Он никогда не беспокоил меня первым. Тактичный, блин. Как будто от этого мне легче.
— Ну привет, что ли, — сказал я молча, не оборачиваясь.
— Привет, — так же молча ответил Саня, — попал ты в переплёт, да?
— Ничего. Всякое бывало, — вздохнул я.
— Думаешь выкрутишься? — спросил он с искренним сочувствием в голосе.
— Не знаю, — честно ответил я, — ситуация, сам видишь…
— Ага, — кивнул он, — эх, знал бы, что оно так тут… точно погиб бы в бою. Глядишь и свиделись бы.
— Наверно, это было бы лучше, — согласился я.
— Всё ещё злишься на меня?
— Да, — честно ответил я.
— Чего так?
— Кажется, я горы люблю. Но теперь даже смотреть на них не могу.
— Ну извини… — в голосе Сани слышалось искреннее раскаяние, — я не специально. Просто… это казалось… ну не знаю, более правильным?
— А, может, ты и прав, — вздохнул я, — может, это правда было более правильным. Китайцы бы согласились. Ты выбрал хорошее место по фэншую, и должен был возродиться где-то в лучших условиях. Хочу верить, что так оно и есть.
— Думаешь, не бывает мира для погибших альпинистов? — хмыкнул Саня.
— Для погибших альпинистов-самоубийц? — уточнил я.
— Я не хотел…
— Не ври самому себе.
— Я не планировал так… точно.
— Но лез упорно, зная, что шансов почти нет. Я видел отчёты.
— Понимаешь… мне становилось легче! Это ощущение, что… не знаю, что мир уравнивает шансы! Веришь мне? — спросил он с обычной мукой в голосе.
— Верю… — тихо ответил я, — но хочу надеяться, что ты переродился.
— А что, если это будет преследовать меня после перерождения? Что, если мне — ребёнку будет это сниться? Я буду кричать во сне, бегать к родителям, просить утешения?
— Не будет, — ответил я после небольшой паузы, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее.
— Я хочу тебе верить… — вздохнул Саня, — но пока мне становится только хреновее…
— Я знаю.
— Ничего ты не знаешь… хотя стараешься… — он вздохнул, — я его глаза видел, понимаешь? В самый последний момент. Он знал, что происходит, ему было невыносимо больно. Но он хотел жить до последнего. Даже понимая, что уже остался инвалидом… кажется, он почуял, что я собираюсь сделать. Кажется, он молил меня, что не надо… что, если он не хотел прерывать свои мучения? А?
— Любой бы захотел это остановить, — сказал я, всё так же стараясь держать твёрдый тон, — я так точно. И если бы ты это сделал для меня — я был бы благодарен.
Саня промолчал. Ощущение взгляда исчезло.
Я, наконец, повернулся к своей кровати. Кажется, я видел след, где он сидел — но не мог вспомнить — может,
это я сам присаживался до того, как сделать пару шагов по камере…Мучительно выдохнув, я опустился на кровать и закрыл лицо руками.
И в этот момент открылась дверь.
У входа стоял Тревор. Он держал в правой руке распечатки каких-то документов и довольно улыбался.
— Ну что? — спросил он, — отдохнул?
Удивительно, но в его голосе вовсе не было издевки.
— Вроде того, — сухо ответил я.
— У тебя что, боязнь замкнутого пространства? — недоверчиво спросил он, — ты чего такой кислый? С такими показаниями в разведку не берут?
— Нет у меня никакой боязни, — ответил я.
— Вот и отлично. Знаешь, я думаю, мы можем обойтись без наручников. Просто иди впереди меня, ладно? Но без глупостей. Ты же разумный человек — понимаешь, где оказался, да? И я уже продемонстрировал свои добрые намерения.
«Добрые намерения!?» Я готов был взорваться. Но логика одолела эмоции. Что могут знать жители этого мира о по-настоящему серьёзных посттравматических расстройствах? Едва ли очень много. Они ведь не умирают по-настоящему!
Значит, скорее всего, в моём одиночном заключении не было злого умысла.
Мне действительно оказали королевский приём, вместо обещанных мучений. Будем исходить из такого понимания ситуации.
Тревор привёл меня в ту же комнату, где мне показывали портреты. Кушетки тут не было — поэтому он сразу указал мне жестом на диван с атаманкой.
— Присаживайся, — сказал он, — давай, наконец, поговорим. Кстати, меня впечатлило твоё поведение в заключении. Невероятный оптимизм. Забота о сохранении своего тела… или ты просто фанат ощущений? Есть и такие.
— Там не было книг, — я пожал плечами.
— Книг? — переспросил Тревор немного растеряно, — ах, да. Не знал, что ты религиозен. Положил бы парочку. У нас они не запрещены, даже те конфессии, которые проповедуют только на вашей стороне.
— Это было бы здорово, — честно сказал я.
— Ну да ладно, — Тревор придвинул к себе стул и сел напротив меня, опустив руки на спинку, — давай уже говорить. Сразу раскрою некоторые карты: это помещение — самая изолированная и безопасная от прослушивания часть нашего языкового сектора. Мне стоило огромных трудов создать такое место. Нас никто не услышит. Конечно, ты можешь мне не верить. Но сначала послушай, что я тебе расскажу. Уверен, ты изменишь своё мнение.
— Ты… умеешь расположить к себе, — осторожно заметил я, — еда была по-настоящему хорошей.
— Спасибо! — осклабился Тревор, — ну и давай к делу. Знаешь, зачем мне нужен был перерыв?
Я молча пожал плечами.
— Странно. Думал, ты догадался уже. Как ты понимаешь, никто из людей, которых ты узнал на фото, не имеет о тебе ни малейшего понятия. Они тебя никогда не видели. Это доказано.
— Ты их проверял так же, как меня? Серия портретов?
— Конечно, — Тревор пожал плечами, — догадаться не сложно. Это значит, что ты с ними встречался в обстоятельствах, которые находятся вне сознательных воспоминаний этих людей. Причем эти обстоятельства имеют для тебя большое значение, учитывая эмоциональную реакцию.