ГРУППА СОПРОВОЖДЕНИЯ. Роман
Шрифт:
Господа журналисты, естественно, этого не знали.
-Я снимался в Америке, господа! Играл там Сталина. А он был рыжий!
Жариков снял кепку и продемонстрировал всем любопытствующим выкрашенные хной волосы.
Говорухин, который не играл в Штатах Сталина, надвинул шляпу себе на глаза и отошел к мерзнущей Глаголевой.
После того, как к Жарикову подлетели две телевизионные группы, он еще два раза рассказал байку про Америку и цвет волос Сталина. И тут за известного актера взялся Соколов:
-Товарищ Жариков, товарищ Жариков!
(При слове «товарищ» президент Гильдии
… — Знаете, товарищ Жариков, я как щас помню ваш фильм «Рожденная революцией»!
При последнем словосочетании актер вздрогнул и несколько обиженно ответил:
-Я снялся и в других фильмах!
Но Соколова остановить уже было нельзя.
-Вы так сыграли, так сыграли, товарищ Жариков! Это настоящий фильм. Вот жалко только Гвоздикову убили!
-…Ну, положим, мою жену не убили…
-…А в остальном, товарищ Жариков…
Актер повернулся в сторону Уфимцева, кусавшего губы, чтобы не рассмеяться, демонстративно, ткнув пальцем в грудь «фотика», громко, как при глухом, проговорил:
-Не слышит?!
Уфимцев пожал плечами и ответил:
-Его дело снимать.
… — Твое дело снимать, черт возьми! — сердито выговаривал Игорь коллеге в автобусе, когда журналистов везли в конференц–зал для дальнейшего общения, — А разговариваю я!
-Ну, Гоша, — обиженно бубнил Соколов, — Еще когда живьем близко артистов увижу. Мне тоже хочется поговорить.
-Все! Твое дело фокус наводить через видоискатель, а мое — языком болтать. Понял?
…Спустя пару часов Уфимцев сидел в редакции за столом и расшифровывал магнитофонную запись. Самой интересной в ней была беседа с Олегом Янковским, что называется, «за жизнь». Однако в статью ее было вставить никакой возможности, поэтому Игорь со вздохом перемотал пленку и взялся за Говорухина. Интервью с ним выходило скучненьким. Собственно говоря, Игорь вообще не понимал, зачем интервьюировать творческих людей — все, что они хотели сказать и сказали, нужно было искать в их работах, а не в объяснениях «что он имел в виду».
Единственным гвоздем разговора был ответ Говорухина на вопрос, куда после развала СССР идет отечественный кинематограф. Мэтр ответил энергично: " В жопу!» И теперь журналист размышлял, оставить эту «жопу» в материале или выкинуть. После умозаключений о неологизмах и вульгаризмах в русской словесности, а также и о том, что газета должна нести в массы просвещение, он заменил «жопу» на «задницу» и успокоился.
Уфимцев отнес материал ответственному секретарю газеты и посмотрел на часы: подходило время обеда.
-Анют, — обратился он к Анечке, — Не хочешь сходить кофейку попить?
-А куда? — девушка подняла свою каштаново–кудрявую голову от стола, за которым она выводила строки заметки. В этом она походила на прилежную школьницу, погрузившуюся в написание контрольного сочинения по литературе за полугодие. Для полноты картины не хватало только банта в кудри, да коричневого платья с белым, открахмаленным мамой, передником.
«Восьмиклассница… ага…» — мысленно пропел Уфимцев вслед за Цоем и произнес
вслух:-Куда? Да в «Бристоль» сходим. Там, между прочим, кофе, если его двойным заказать, весьма и весьма приличный подают.
-Я не хожу в «Бристоль», Игорек, — улыбнулась Аня, — Не моя среда обитания.
-Где же, в таком случае, твоя среда обитания? — прищурился Уфимцев, подумав: «Ах ты, фифа эдакая!..»
-Не будем мудрить, — примиряюще рассмеялась Селезнева, — Сходим в центральный гастроном. Говорят, там недавно кафетерий заново перестроили. В европейском стиле. Я еще не видела…
В кафетерии «Центрального» стены сияли белым пластиком, в зеркальном потолке отражались посетители, поглощающие за массивными — тоже белыми — столиками сосиски, кофе и пирожные (в углу трое мужиков втихаря добивали бутылку водки), на самом же почетном месте бара красовался французский коньяк «Курвуазье».
«Неужели настоящий?» — мысленно удивился Уфимцев, разглядывая из очереди страждущих крутые зеленые бока прославленного напитка, — «Может, у них и шампанское «Вдова Клико» есть? Интересно, кто его здесь заказывает?»
Мужики в углу добили водку, не спеша и на этот раз вполне легально запив ее томатным соком из пластиковых стаканчиков, и вышли, оставив пустую бутылку у единственной ноги столика. «Поллитровка», жалостливо прикорнувшая к монументальному произведению буфетного искусства, напоминала беспородную дворняжку, заискивающую у ноги важного «нового русского» в белых штанах. Классовую несправедливость восстановила уборщица, деловито протеревшая стол и подхватившая пустую бутылку.
Игорь показал Ане на освободившийся столик, направляясь к нему с двумя чашками кофе.
-Что ж… Солидно, — отметил Уфимцев, — демонстративно оглядывая взглядом бар, — Солидно и со вкусом. Вот только «евростиль» несколько портится традиционными русскими привычками…
Он ухмыльнулся в спину уплывавшей в подсобку уборщице. Бутылка из ее рук успела перекочевать в бездонный карман белого халата.
-В «Бристоле» занимаются тем же, — добавил Игорь, — только там это происходит спокойно и без ханжества.
Аня аккуратно откусила кусочек пирожного, стараясь, чтобы на губах не осталось крошек, положила его на блюдечко и только после этого ответила:
-Не надо ярлыков, Игорь. Я не ханжа и не разыгрываю перед тобой экзальтированную чистюлю. Есть вещи, которые я вынуждена принимать такими, какие они есть. Ведь мы живем в России. Но зачем их выискивать специально?
Уфимцев проследил за взглядом девушки, увидел неопрятного бородатого старика в рваном пальто и перевязанных проволокой грязных рваных кроссовках.
Бомж двигался вдоль столиков, внимательно следя за посетителями. Как только кто–то из них уходил, оставляя на блюдечке кусочек бисквита или сосиски, он моментально бросался вперед. За его действиями с ненавистью наблюдала конкурентка — чистенькая старушка с целлофановым пакетом в руках. Она зашла в кафетерий позже и теперь с бессильной злобой наблюдала, как ненавистный бомжара поглощает то, что предназначено для ее ужина и ужина ее беспородного Жучка, которого она год назад нашла на помойке, и который был единственным и самым дорогим существом в ее одинокой жизни.