Грустничное варенье

— Нет, Владик, не знаю. Я так сказала, потому что не хотела, чтобы он больше тебя обижал.

— Ты добрая. Мама говорит, врать нехорошо.

— Она все правильно говорит.

Владик наморщил лоб, обдумывая сказанное ею. А она размышляла о том, что за сегодня он уже второй, кто говорит ей о доброте.

Ближе к обеду, слоняясь по деревне, Лара стала замечать, что все чаще косится на дорогу, гадая, не появится ли там «уазик» Славика. Она убеждала себя, что ей просто не терпится продолжать путь на Байкал, чувствуя, как рюкзачок за плечами наливается тяжестью. Нигде было не спрятаться от этой маеты и неприкаянности, так что, когда от калитки ее окликнула Марина, Лара уже не испытала вчерашней неприязни к этой женщине — она была рада отвлечься. Марина рассказала ей ровно то, что та уже знала от Веры, и про мужа, и про маленькую дочку, и про стремление перебраться в город неподалеку. Москва для Марины была местом мифическим, невероятным, одновременно страстно желаемым и горячо ненавидимым, о котором она слышала каждый день в новостях, но в реальное существование которого почти не верила. Мысли о городах поблизости наполняли ее надеждой, правда, не салатовой, а какой-то безрадостной, цвета жухлой травы.

Так они и сидели у калитки, на грубо сколоченной скамейке под облепихой, и Марина говорила без умолку своим глубоким, грудным голосом, покачивая ногой ветхую коляску, в которой посапывала дочь, а когда-то, вероятно, и она сама. Лара знала, что Марина не просто так вышла, она сбежала от свекрови, с которой только что поцапалась, и от очередного старческого покашливания, доносящегося из прохладной глубины избы, плечи Марины поджимались. Потом она вдруг спохватилась:

— Боже, совсем забыла, воды-то нет. Посидишь тут с Ленкой, я до колодца сбегаю?

Лара кивнула. Марина очаровательно улыбнулась ей:

— Я мигом.

И загремела ведрами.

Лара проводила ее взглядом до самого конца улицы. И в тот момент, когда Марина опустила первое ведро в колодец, столб пыли возвестил о возвращении Славика, Митяя и Егора. Лара живо встрепенулась, приподнялась, то ли стремясь разглядеть машину и ее пассажиров, то ли собираясь броситься навстречу. Но в коляске продолжала спать Маринина дочка, и Ларе пришлось утихомириться. Она с пронзительной зоркостью следила, как Егор выходит из машины, скорее угадывая его походку, чем видя ее отчетливо. Марина, возвращаясь от колодца, поравнялась с машиной и поставила ведра в пыль. Мужчины заговорили с ней. Их голоса ветер уносил в другую сторону, так что Ларины глаза превратились в щелки, пытаясь рассмотреть происходящее. Она видела, как Марина обмахивается косынкой, как Егор, пользуясь предложением, зачерпывает из ее ведра и пьет с пригоршни. И злилась. И злилась, что злится. Осознав, что попала именно в ту западню, о которой говорил Егор еще утром, она пыхтела и клокотала, как чайник на горелке.

Казалось, прошли века, прежде чем Марина дошла до своей калитки и сообщила, что поездка «мальчиков» в автомагазин увенчалась успехом. Лара едва попрощалась с ней и, не вслушиваясь в слова благодарности, заторопилась к сараю Митяя.

Егор и Митяй как раз спорили об оплате за ремонт. При появлении Лары Митяй кивнул, а Егор улыбнулся одними глазами, но так, что у нее отлегло от сердца.

— На что мне твои деньги? Привыкли, всюду деньги и деньги. Мне тут куда их засовывать? А вот бензин — другое дело, — настаивал Митяй. — Лучшая валюта.

— Сказал бы раньше, на заправке бы купили! — не соглашался Егор. — Зачем сливать?

— Видел ты наши заправки? То-то же. Либо слей мне своего бензина, либо сам чини чудо враждебной техники! — тракторист поставил вопрос ребром. Егор пожал плечами и открыл бензобак джипа. Митяй поколдовал что-то со шлангом, опустил один конец в бак, а второй сунул в рот и принялся посасывать. Последний раз Лара видела эту процедуру лет двадцать назад. Они с Егором переглянулись.

— Эх, с бодуна бензинчик не пошел, — крякнул Митяй и сплюнул, морщась и придерживаясь рукой за стену. Бензин зажурчал из шланга в канистру. — Ничё вы, московские, не понимаете. Услуга за услугу лучше, чем услуга за бабло. Баш на баш… Понял?

Уладив финансовую сторону дела, мужчины с воодушевлением принялись за починку джипа, и Ларе хотелось сесть рядом и смотреть на них. Смотреть на Егора, на его сведенные брови, между которых появлялась морщинка сосредоточенности, на длинные умелые пальцы. Он словно нарочно поигрывал гаечным ключом, и дошло до того, что Лара покраснела, глядя на это движение. В голову лезли всякие мысли, в которых нельзя признаться даже самой себе. И только появление красавицы Марины, от которой нигде не было спасу, заставило Лару взять себя в руки. Марина вынесла мужчинам перекусить, Егор спросил, с чем пирожки, и женщина ответила таким волнующим голосом, будто перечисляла вовсе не начинки. Даже у Лары, и той вдоль позвоночника пробежали мурашки. Она вскочила и вышла, оставив Егора с Митяем и Мариной.

Арефьев окликнул ее и нагнал за воротами сарая.

— Я кое-что привез тебе.

— Аленький цветочек? — резковато отозвалась Лара. Егор посмотрел на нее странно, но все же протянул батончик гематогена в яркой обертке:

— Решил порадовать свою верную попутчицу, которая так стойко сносит все тяготы пути и промедления поломок.

— Вот как, попутчицу? Спасибо, обойдусь.

— Лара…

Она видела батончик в протянутой руке Егора, а поверх его плеча, там, позади — Марину, насмешливо глядящую на них из полумрака сарая.

— Отдай. Кому-нибудь другому! — бросила она и грубо отодвинула от себя его руку. Егор, не ожидавший такой реакции, выронил гематоген, и тот плюхнулся в пыль. Бесконечную секунду оба смотрели на неуместную яркость фантика в дорожной рытвине. Потом Лара круто развернулась на пятках.

Зашагав прочь, она уже жалела об этой сцене: «Вот позорище… что на меня нашло?»

Вскоре, не находя себе места, Лара увязалась за Владиком в лес — за папоротником. То, что представилось ей мистическим действом и навевало мысли о фантастическом цветке, распускающемся ночью на Ивана Купалу и сулящем исполнение тайных желаний, на поверку оказалось почти сбором грибов. Под горой, с северной ее стороны, по склонам сырого оврага, среди сочного мха, мягкого, как диванная обивка, и россыпи поздних ландышей, завернутых в темные кульки собственных листьев, Владик ловко выискивал зеленые кочки папоротника-орляка. Он собирал упругие молодые побеги, кучерявые верхушки которых напоминали хвосты морских коньков, красивые в своей неестественной орнаментальности. Потом их, со слов Веры, надо было варить, жарить или солить в банках впрок, но Владику все это было безразлично, он скакал от кочки к кочке, словно ловил бабочек, издавая при этом восторженные звуки, и с величайшей осторожностью срезал стебли, высунув от усердия кончик языка. На комаров, так докучающих Ларе, он не обращал внимания, отгоняя звенящих насекомых, только если они собирались перед лицом в тучку. Некоторым он даже терпеливо позволял напиться своей крови — «им ведь тоже надо кушать, а еды тут мало».

На обратном пути они долго стояли у колокольни. Владик догадался, что при Ларе лезть наверх не стоит, но долго увлеченно смотрел, как за верхний ярус строения цепляются облака. В пронзительной синеве стремительно таял след от реактивного самолета.

— Смотри, ниточка, — Владик указал пальцем на след. — А я за нее схвачусь и полечу. А потом сам. Буду руками махать быстро-быстро. Вот так.

Он показал. Лара серьезно кивнула. Если забыть, что Владику двенадцать с половиной лет, во всем остальном он производил впечатление маленького ребенка. С непосредственной и неуемной фантазией, прерывистой, но вполне складной речью. Быстро увлекаясь, он перескакивал с темы на тему, и иногда уследить за его мыслью было сложно. Но Лара не испытывала к нему жалости: из всех знакомых людей он единственный ни разу не вздохнул и не посетовал на жизнь и ее тяготы. Он казался ей самым счастливым. Мир полнился чудесами, и можно было не опасаться, что когда-нибудь он перестанет в них верить или замечать, как делают взрослые.

— Можно и не махать руками. Знаешь, как летают птицы? Они ловят воздушный поток, — поделилась с парнишкой Лара. — Когда птицы стаей летят в дальние края, им иногда хочется спать. Тогда те, что летят с краю, перемещаются в центр стаи. Расставляют крылья и просто ловят потоки воздуха, которые образуются от махания крыльями соседних птиц. И спят. А выспавшись, снова меняются местами, и тогда спят другие.

Владик задумался:

— Надо найти много людей, которые умеют летать. Они будут лететь, а я с ними, да?

— Наверное… — уклончиво ответила Лара. Владик вдруг несмело тронул ее запястье, и уши у него стали пунцовыми:

— Когда я вырасту, и они научат меня летать, я прилечу и женюсь на тебе. Можно?

К вечеру машина была готова. Когда Арефьев сообщал об этом Ларе, она не могла поднять на него глаз. В голове зацикленной видеопленкой вертелась недавняя дурость с гематогеном. Хуже всего было то, что за это время никто из деревенских так и не подобрал его с земли, и, проходя мимо (а в деревне семь раз на дню таскаешься одной и той же дорогой), Лара не могла его не замечать. Даже отвернувшись в другую сторону, она все равно знала, что батончик валяется там, в грязи.