Грустничное варенье

После обеда Лара еще раз поздравила отца и ненадолго снова очутилась в надежном тепле его рук. А потом расцеловалась с Ритой и направилась к машине. Достав из багажника небольшое покрывало, она распахнула дверь и принялась устраивать урну с прахом Лили на переднем пассажирском сиденье, где сестра всегда так любила ездить. В юности Лара всегда уступала ей это сиденье в старой отцовской «Ниве». Лиля так и не научилась водить машину, предпочитая, чтобы ее возили: сначала папа, потом Лара или Егор. Вечная спутница… — подумалось Ларе.

— Мы собирались поехать с нею вместе, — раздалось сзади.

Лара не слышала, как он подошел. Она все еще укладывала вокруг урны свернутое покрывало на манер гнезда, чтобы при торможении та случайно не разбилась.

— Куда? — пришлось все-таки спросить.

— На Байкал.

Лара усмехнулась. Осторожно прикрыла пассажирскую дверь и выпрямилась, смерив Егора уничижительным взглядом. Он стоял, опершись одной рукой о крышу автомобиля, и всем своим видом излучал спокойную уверенность. Ларе снова до смерти захотелось отвесить ему оплеуху, чтобы сбить эту невыносимую спесь. Вместо этого она хохотнула:

— Ага! Ну-ну, — и направилась к своей двери, собираясь сесть за руль. Но Егор оказался проворнее. Он обогнул автомобиль сзади и преградил Ларе путь, мешая открыть дверцу, и Лара зло сощурилась и замерла. Их тела разделяли всего каких-то тридцать сантиметров раскалившегося воздуха.

— Лара, послушай. Я не хочу ссориться. Лиля была моей женой. Да, у вас связь другого рода, я знаю… Но она была моей женой! Это кое-что значит. И это прах моей жены. Равно как и прах твоей сестры. И его дочери, — Егор кивнул в сторону крыльца, где стоял Василий и напряженно вглядывался в происходящее за оградой между его второй дочерью и зятем. — Эту утрату мы понесли все вместе, понимаешь? Так что перестань себя так вести. Не ради меня — ради отца.

Лара продолжала молчать, изучая лицо Егора иронично, почти издевательски. Но это его не смутило. Лара вообще сомневалась, что Егора Арефьева можно чем-то смутить.

— Ты мне не враг и никогда им не была, — признался он мягко. — Я вообще не понимаю, что происходит, если честно. Но давай не будем враждовать, очень тебя прошу!

Он подождал, ответит ли она что-нибудь, и не дождался.

— Развеять прах над Байкалом — это хорошая идея. Правда. Ты молодец. Лиля так мечтала об этой поездке. Мы много раз обсуждали это. Так что у меня есть предложение…

Обнадеженный Лариным молчанием, Егор перевел дух, прежде чем продолжить:

— Мы можем поехать на Байкал с тобой. Вдвоем. Рейсы до Иркутска летают каждый день, по несколько штук. Дорогу я тебе оплачу, это не проблема. И вместе исполним Лилину мечту…

Лара не могла поверить в то, что действительно это слышит. Она отшатнулась, словно рядом с Егором ей стало нечем дышать:

— Ты просто конченый псих. Зачем ты все это мне говоришь? Кого и в чем ты хочешь убедить? Зачем ты сюда таскаешься? Зачем вся эта игра? Да ты ведь недостоин даже имя ее произносить, не то что прах развеивать. Ну уж нет, дудки. Я сама ее отвезу, уж кто-кто, а ты тут не помощник!

— Да что с тобой?! — Егору вдруг изменило самообладание, голос его взмыл вверх.

— Что со мной? Ах, что со мной? — она мстительно усмехнулась. — А то со мной, что ты ее не любил! Что ты о ней грустишь не больше, чем о проигрыше ЦСКА в прошлом матче, вот я о чем! А она была твоей женой. Пошел вон с моей дороги!

Мужчина зажмурился несколько раз, как будто у него устали глаза:

— Лара, какая муха тебя укусила? Что произошло? Почему ты так ко мне относишься? Что я тебе сделал?

— Оказывается, ты ее не любил. Этого достаточно, — непримиримо заявила она.

— Ты этого не знаешь…

Лара пожала плечами и выразительно посмотрела на дверь, намекая, что разговор окончен, и пора дать ей уехать. Егор нервно вытер ладонью рот и подбородок, словно преграждая путь рвущимся наружу словам, кивнул и отступил от машины на шаг. Когда он засовывал руки в карманы джинсов, ему пришлось разжать кулаки.

Лара быстро села за руль и ударила по газам.

Всю дорогу до Москвы она прокручивала в памяти эту сцену с Егором. Да, он был вполне убедителен, и на месте любого другого человека, при взгляде со стороны, Лара уверовала бы в его искренность и ее, Ларину, бабскую сущность. Но вся загвоздка была в том, что Лара всегда, абсолютно всегда, знала истинные эмоции людей. Потому что это был ее дар. «Почему ты так ко мне относишься?» — спросил ее Егор. Что ж, у нее была причина, потому что она видела его истинные чувства к Лиле.

Лара не могла сказать точно, когда это началось. Ореолы. Любого человека она видела в ореоле, в нежной, но довольно различаемой разноцветной дымке. Поначалу, в раннем детстве, она понимала значение каждой такой дымки интуитивно, а постепенно стала узнавать и их названия. То вишневое, что охватывало одноклассника, когда он демонстрировал привезенный из-за границы пенал с кнопочками, называлось гордостью. Желтое, цвета одуванчиковой пыльцы облачко, окутывавшее при этом большинство ребят в классе, именовалось завистью, хотя у некоторых она все же перемежалась с искренней, апельсиново-яркой радостью. Болотного цвета завеса опускалась на обиженную кем-то девочку из первого «Б», ревущую в раздевалке. В любой момент времени такая дымка, чуть ярче или чуть тусклее, была у каждого — кроме папы, мамы и Лили, — и Лара воспринимала ее как часть жизни, не более и не менее странную, чем все остальное. Складывалось впечатление, что так было всегда, и до поры до времени девочка думала, что и другие видят мир так же, как она. И не обсуждала это даже с сестрой. Не всегда ведь есть повод обсудить то, что воздух прозрачный — он просто прозрачный, и все. Так что Лиля узнала о странной особенности зрения своей сестренки совершенно случайно, только в середине первого класса.

Маленький саботаж был назначен Ларой на третий урок. По расписанию было чтение, а Лиля так и не выучила стихотворение, заданное на дом, и ее нужно было спасти во что бы то ни стало, так что комочек пластилина, принесенный из дома, уже размягчался в кармане от тепла сжимавшей его Лариной ладошки. Он неминуемо должен был оказаться в замочной скважине кабинета, запертого на большую перемену, когда все одноклассники во главе с Анной Сергеевной отправятся в столовую, и сестрами уже владело веселое предвкушение от задуманной выходки. Но в конце второго урока Анну Сергеевну вдруг вызвали к телефону в учительской, и, когда до переменки та не вернулась, на завтрак ребят повела завуч.

Быстро проглотив бутерброд с сыром и не выпив и половины сладкого, неприятно-тепленького чая, Лара воспользовалась случаем и улизнула в коридор, подмигнув на прощание Лиле. Все должно было пройти гладко, как вдруг в холле девочка наткнулась на Анну Сергеевну. Та сидела на лавочке, где обычно переодевали сменку, и смотрела прямо перед собой, а вокруг нее сгустилась дымка тяжелого, грязно-синего цвета с изумрудными сполохами. Лара насторожилась и замерла, спрятавшись за стендом расписания. Она уже знала, что все ореолы синих тонов не сулят ничего хорошего, а такие изумрудные сполохи то и дело замечала у старшеклассниц, когда они крутились возле молодого учителя физики и с неприязнью косились на своих соседок. Что такое физика, Лара пока не знала, и истинного значения изумрудно-зеленых чувств тоже не понимала, но ощущала за этим что-то болезненное, как от занозы в пальце, только сильнее. И пока девочка раздумывала, что ей делать дальше, Анна Сергеевна вдруг вскочила и выбежала на улицу, прямо на мороз, хотя на ней была только юбка и тоненькая белая блузочка. Лара метнулась к окну, припала лбом к прохладному стеклу и успела заметить, как Анна Сергеевна вытирает рукой глаза, стаскивает с пальца на правой руке кольцо и зашвыривает его в сугроб, только что так любовно сооруженный школьным дворником дядей Гришей.

— Ну что, готово? — шепнула Лиля сестре, когда та вернулась в столовую. Лара покачала головой. Когда завуч попросила детей встать в пары, она тихо объяснила Лиле, что у Анны Сергеевны сине-зеленое настроение, и, наверное, урока не будет.

Так и вышло. Завуч объявила, что их учительница заболела, и остаток дня одноклассники просто просидели в кабинете под ее надзором, мастеря из цветной бумаги аппликации. Тут же, в уголке, Лиля и выпытала у сестры правду о том, что она видит всех «в цветных облачках».