Грустное кино

С. Д. потребовал у Эйба, чтобы Анджела предстала перед ним в том же самом виде, что и в сцене перед балом, – панталоны, корсет и накладка из длинных светлых волос. Кроме того, Папаша Харрисон настаивал, чтобы это была именно та одежда, в которой она снималась.

– Когда вы вчера закончили? – спросил С. Д. у продюсера, когда эпизод закончился.

– В пять тридцать.

– Тогда никакой надежды. – С этими словами С. Д. поднял телефонную трубку и дал команду выключить звук на «потоках». Затем он позвонил в костюмерную и передал трубку продюсеру. – Выясни, были ли те вещи, которые она носила, уже отправлены в прачечную. Если нет, скажи, чтобы их придержали. Скажи, что это очень важно.

Продюсер, дожидаясь ответа на звонок, с серьезным видом покачал головой.

– Даже если вещи еще не ушли, они никогда этого не признают. Таково правило профсоюза: «Все костюмы стираются после носки».

С. Д. протянул руку и забрал у него трубку.

– Ты прав. – Он повесил трубку. – Ладно, переснимите эту сцену. Это ведь сущая ерунда, верно? Декорация все еще стоит – полчаса работы, максимум час.

Он снова протянул руку и похлопал соседа по ладони.

– И я хочу, чтобы в фильме была использована именно эта проба. Еще я хочу, чтобы ты, Клифф, лично позаботился о том, чтобы вещи, которые она будет носить, поступили прямиком ко мне в кабинет, как только она их снимет. И сделай несколько добавочных проб, пока там будешь – пусть она, знаешь ли, выработает немного пота, немного сока… потому что у меня, приятель, есть чертовски славная идея. Да, чертовски славная идея!

Его «идея», как выяснилось – по крайней мере, в большинстве ее самых элементарных и технических аспектов, – заключалась в том, чтобы две женщины, Анджела и Луиза, одетые в точности так, как в той сцене, снова сыграли ее в номере лас-вегасского отеля – именно так, как она должна была появиться на экране, если не считать того, что на сей раз ее бы прервали. А прервал бы ее мародерствующий кавалерист-янки – грязный и небритый, только что вышедший из боя, брутальный, буйно-похотливый от долго подавлявшегося желания и размахивающий пистолетом. Этот самый янки ворвался бы в комнату, оттолкнул матушку в сторону, грубо швырнул безупречную дочь в белых панталонах на кровать и, даже не снимая сапог, жадно ею насладился – пистолет на подушке, дуло у ее виска, чтобы заглушить протестующие вопли как матушки, так и насилуемой дочери.

Вторгшимся головорезом, ясное дело, был сам С. Д., который, вместо того чтобы впрыгнуть через окно в стиле Эррола Флинна. просто выбежал из ванной, где дожидался ключевой фразы («На веранду не выходить!..»).

– Сегодня вечером она никуда не выйдет, – прорычал С. Д., указывая пистолетом на Анджелу и отталкивая Луизу в сторону, – пока ее не заебут до полусмерти!

Обе дамы (в точном согласии со сценарием) изумленно ахнули.

– Ах, матушка…

– Сэр, вы же не станете… – взмолилась Луиза, а затем воззвала к Анджеле: – Скарлетт, радость моя, не бойся, я уверена, этот джентльмен прислушается к голосу разума…

– Заткнись! Еще одно слово, и я тебе башку разнесу! – Затем Анджеле: – Скарлетт? Так, значит, тебя зовут?

Анджела застенчиво опустила глаза и мягким голосом ответила:

– Да, сэр. Скарлетт… Скарлетт О'Хара.

– Сейчас я тебя выебу, Скарлетт О'Хара, – лаконично сказал С. Д, толкая ее на кровать. – И ебать я тебя буду долго и крепко.

– Ах, пожалуйста, сэр, – взмолилась Луиза, – ведь эта малышка девственница!

– Называй ее по имени, черт побери, – рявкнул С. Д. в порядке реплики «в сторону», – все время называй ее по имени.

– Простите. – торопливо извинилась Луиза своим нормальным голосом, затем продолжила ныть: – Ах, прошу вас, сэр, пожалуйста, не делайте этого с моей малышкой Скарлетт! Скарлетт девственница!

Тем временем С. Д. стянул вниз кружевной верх корсажа, обнажая груди Анджелы.

– Ах, пожалуйста, сэр…

– Ладно, а теперь рассказывай своей мамаше, что я… что этот солдат-янки с тобой делает.

– Ах, матушка… этот солдат-янки… целует мою грудь!

– Не целую, – злобно прошипел С. Д.

– Ах, матушка, он… этот солдат-янки… сосет мою грудь!

– Ах, прошу вас, сэр… очень убедительно вскричала Луиза.

С. Д. взялся за панталоны, не стягивая их, а разрывая в паху, где шов заблаговременно был ослаблен путем выдергивания нескольких ниточек.

– Ах, матушка, он… он мне вставил… он делает это, матушка… этот солдат-янки… он меня ебет!

– Ах, сэр, ах, прошу вас…

– Отлично. – удовлетворенно сказал С, Д., -давай, давай дальше!

– Ах, матушка, – взвыла Анджела, – он заставляет меня кончить… этот солдат-янки заставляет меня кончить… я сейчас в обморок упаду… ах, матушка, он меня до полусмерти уебет!

Луиза, будучи актрисой классной и опытной, откликнулась на подсказку:

– Ах, сэр, как вы можете так поступать с моей Скарлетт! Ах, я доложу об этом вашему капитану…

– Говори же, Луиза, – побуждал ее С. Д., – в темпе говори!

– …Я расскажу ему, – заторопилась та, – как вы выебли Скарлетт О'Хара! И как заставили ее кончить!

Пока С. Д. напрягался в неистовой судороге, вопя: «Я ебу тебя, Скарлетт! Я тебя ебу!» – Луиза взяла из шкафчика полароидный фотоаппарат со вспышкой и сделала снимок.

– Але, минутку! – воскликнула Анджела, резко выпрямляясь на кровати. – Насчет грязных снимков мы не договаривались!

С. Д. приподнялся на локте и вздохнул. Затем он потянулся за сигарой и заверил девушку:

– Не волнуйся, детка, это просто для моей личной коллекции. – Он пожал плечами и потушил сигару. – А кроме того – кто узнает, что это ты?

Истинной правдой было то, что ни одно из лиц не демонстрировалось на снимке отчетливо – верхняя четверть профиля Анджелы была видна ровно настолько, чтобы позволить кому-нибудь на секунду задуматься, когда ему поклялись бы, что это и впрямь та самая знаменитая звезда, а затем немедленно отвергнуть это как еще одну дешевую ложь… вроде той, что была рассказана Гровером Морсом.

В прочих отношениях снимок получился совершенно захватывающий. Там был ясно запечатлен порванный корсет с кружевным верхом, стянутый как раз под самый низ двух превосходных грудей и оттого заставляющий их театрально выпирать. Ниже виднелись белые ноги в гофрированных панталонах, а между ними – неистово толкающие голые ягодицы. Рычаг для этого толчка обеспечивала пара грязных кавалерийских сапог с новехонькими шпорами.

Хотя фотография почти неизбежно была дискредитирована как сделанная вовсе не с Анджелы Стерлинг, она тем не менее какое-то время пользовалась определенным успехом среди компании особенных фетишистов так называемой группы «Сапоги и Гражданская война».

– Можете быть со мной откровенны, – сказала Анджела, протягивая руку через стол к ладони Бориса и награждая его самым своим серьезным взором. – Ведь вы это знаете, правда?

Борис улыбнулся. Чтобы не казалось, будто он слишком много улыбается, он поднес ее руку к своим губам и поцеловал.