Грузинские романтики

1879

Перевод Ин. Оксенова

Кахетия

Кто роком придавлен, чья жизнь безутешна и сира. Кто радостных дней на печальной земле не обрел, Чье скорбное сердце навеки замкнулось для мира, Кто жизнь называет сцепленьем бессмысленных зол, Пусть тот, для кого вся природа нема и сурова, Мне руку подаст! На вершину взберемся мы с ним: Там сердце его для желаний пробудится снова. Погаснувший взор оживится сверканьем былым. Постигнет он снова отрады и скорби земные, Минувшего счастья познает ликующий свет, И грудь его снова стеснится, как будто впервые Священной любовью он страстно и нежно согрет. На небо и землю он глянет воскреснувшим оком, Едва перед ним развернется, безбрежно цветя, Наш солнечный край, зеленеющий в круге широком, — Прекрасный эдем, первозданное Божье дитя. Едва он увидит снега, что синеют по кручам Подоблачно-гордых, лесистых, взмывающих гор, Увидит наш дол с многоводным потоком могучим — То бурным средь скал, то струящимся в тихий простор, — Вновь жизнь воскресит он, несбыточной радостью мучим, Для нового счастья раскроются сердце и взор. Когда же и я, о Кахетия наша родная, С вершины Гомбори взгляну на равнину твою? Когда, о, когда, созерцаньем свой взор насыщая. Наполненный кубок во здравье твое изопью?

1880

Перевод А.Кочеткова

Воспоминание

Я вдаль унесен был судьбы колесницей, Но к родине юное сердце стремится, И взору туманным видением снится Прекрасная наша страна-чаровница. Далеко скитаясь, я сердцем был с нею, Нигде виноградника нет зеленее; Я бедную хижину помнил всегда, Где мирным теченьем струились года, Любимые горы, родные долины, Где воды гремели прозрачной стремниной, Под ласковым небом блаженные дни, Веселье и песни в зеленой тени. И девушки Грузии — жемчуг бесценный, Чернее их глаз не найти во вселенной, И как одиноко восходит луна — Светлее, чем звезды, блистала одна, Как нежный трепещущий голубь. И сердце мое истомилось в тоске, Но сладкой надеждой я жил вдалеке, Я к дому стремился, к жемчужине милой, Чтоб сердце наполнилось новою силой. С прекрасною родиной свиделся снова Под чистым покровом шатра голубого, Под теми же звездами встретил мой взор На тучных долинах цветочный узор. В побегах кустарника, в поросли свежей — Родные места красотою всё те же, И с тем же весельем поющий народ, И радость, из рода текущая в род! И та, кого ждал я с таким нетерпеньем. Но сердце ее уж не знало волненья. От здешнего мира она отошла, Но так же прекрасна была и светла.

1881

Перевод Ин. Оксенова

Сирота

1

Сиротская участь — расти одному. И отроку в мире ничто не светило. Но вот провиденье склонилось к нему И милость свою на него обратило. И слышал он зов: «Благодатью моей Священное пламя воспримешь ты кровью. Бестрепетный разум и сердце имей, Да к людям твой дух возгорится любовью. И пламенем слово сойдет с языка, И слава да будет твоею наградой, Чтоб имя твое пронеслось сквозь века, Народам отчизны блистая лампадой».

2

И вот сирота одиноко растет, Он брат только небу, вершинам и морю, Он с ними беседует, с ними живет И делит свое одинокое горе. Глядит он на небо в полуденный блеск, На сонные звезды в мерцании ночи, На чашу огромную темных небес, Где молнии блещут и громы рокочут. Он видит — вершинам сродни небеса, Там снежные троны блистают от века, В ущельях густые восходят леса И бездны следят за ногой человека.

3

Прошел сирота по лесам и горам, Идет вдоль реки по прибрежному склону. Там море припало вдали к берегам, Как никнет дитя к материнскому лону. Пред отроком — сладкие сны наяву: Уснувшее море чуть плещет, сверкая, И солнце ласкает его синеву, Играет и блещет равнина морская. Но падает солнце в могучую гладь, И отрока вечер спокойный окутал. То время светилам полночным блистать, И в море глядится сверкающий купол. Вселенная в зеркале отражена — Там звезды мерцают и светит луна!

4

И отрок услышал таинственный грохот, Как гибель вселенной, идущей ко дну, — То море проснулось от тяжкого вздоха И гневно валы загремели, сверкнув. И море покрылось волной боевою, Как всадник кольчугой и шлемом стальным. Дракон извивался, блестя чешуею, И голос ревел по просторам земным. Гремит и бушует и пеною гнева Он лодки ломает и гнет корабли, Кольчугою водной бездонное чрево Стучит в побережье, в ворота земли. Но, прянув обратно, вздыхает и стонет, И, вновь набирая сильнее волну, Ревет и на приступ стремительно гонит, На стены, держащие море в плену. На родине дев богоравных Колхида Глядит, как пред ней отступает волна. Подножью Эльбруса не страшны обиды, Великой стране золотого руна. И отрок Создателя видит стремленье, Но как разгадать ему тайну творенья?

5

Отечество Зевса, героев земля, Страданий твоих преисполнилась мера, Ты мудрость хранила, меж всеми деля, Великая родина старца Гомера! Как сын сирота у тебя на груди, И вот, озаренный ученьем Эллады, По глади морской он плывет и глядит На снежные в небе далеком громады. Глядит и не может он взор оторвать, Родную страну его сердце встречает. Причалил — и землю спешит целовать, И слышит, как сердцу земля отвечает!

6

И путь ему снова река указала. Он видит родное приволье долин. Здесь новой дорогой прорезаны скалы И древние храмы встают из руин. Здесь горных ручьев перекопано ложе, Там строятся башни, там стены встают, Потоком стремительным путь загорожен — Мосты через реки к жилищам ведут. И молот уж слышен в горах, и лопата, И взрывы грохочут, и песня растет, И юноша видит, что жизнью богатой Любимая родина снова цветет. И юноша смелый предстал пред очами Тамары, чей образ прекраснее сна. Улыбкою нежной, как солнце лучами, Горам и долинам сияет она. И юноше время настало стихами Излить свой высокий и мудрый рассказ, Как воды ручья, как небесное пламя, Как жемчуг чистейший, как горный алмаз!

7

С глубокою думой царица глядит На свиток развернутый в пальцах точеных, И сердце волнуется в белой груди. Затихло собранье вельмож и ученых. Вельможи Тамару прекрасную чтут. Ждут мудрого слова, улыбки весенней. И молвит она: «Я увидеть хочу, Кто создал стихи, жемчугов драгоценней». Прекрасного юношу к ней подвели. В глазах его благость струится лучами. Спокойствие духа и мудрость любви, Свободы и братства высокое пламя. И, встретивши взором очей огневых, Красавица имя его не спросила И только сказала: «Откуда твой стих, Его непонятная жгучая сила?» — «Царица великая! В этих стихах Твоя красота несказанная дышит!» Но голос послышался в нежных устах: «Твое вдохновенье даровано свыше! Будь славен! Хочу, чтоб писанья твои В короне моей жемчугами горели!» Но кто же был юноша, чьей он семьи? То Шота — великий певец Руставели!

1881

Перевод Ин. Оксенова

Еще раз Кахетии

Не дождусь я дня, о Кахетия дорогая, Когда вновь взгляну с Гомборской горы на тебя Вниз спущусь, обойду твои рощи зеленые, Тенью, свежестью и прохладою напоенные. Не дождусь, когда пиром душу свою успокою, Чтобы песни твои услаждали слух одна за другою, «Мравалжамиер» милые звуки чтоб долго не гасли, Двухголосое чтоб звучало: «Здравствуй, будь счастлив!» Не дождусь, когда снова увижу дев сладкогласных, Цветущих, как ты, и, как ты, таких же прекрасных, Услышу их речи и вспомню всё, что, бывало, Мучило сердце, и всё, что его услаждало. Неужель умру, неужели сойду в могилу И не увижу своей я Кахетии милой! И не увижу того, чего жаждут очи, Что мерещится мне в свете дня и в сумерках ночи! Кахетия, вечно с тобой я, к тебе влекомый. Слышу и здесь Алазани плеск знакомый, Мысленно я на Гомборской горе изумрудной Любуюсь красою долин, расцветающих чудно, Сок твоих лоз зажигает мне кровь, полный коварства. «Мравалжамиер! — я пою. — Будь счастлив! Здравствуй!»

1882

Перевод В. Оношкевич-Яцына

Царица

Прекрасная дева стояла, грустна, Пред юным царем. Кто с ней в мире сравнится? На мрамор груди голова склонена, И слезы как жемчуг на черных ресницах. Царь смотрит в глаза ей. И сердце его Неведомое взволновало страданье, Он вздрагивает. Всё его существо Как бы растворилось в прекрасном созданье. Он молвит: «Что хочешь? Вот — слава моя, Сокровища — всё тебе брошу под ноги. Дворец удивительный выстрою я, Садами и златом украшу чертоги. В шелк Персии и в жемчуга красоту Твою облачу я, на зависть ровесниц. Уснуть ли на пышную ляжешь тахту, Проснешься ль — всех лир стерегут тебя песни. О, только меня пощади, одаря Любовью! Не мучь, исцели от недуга! Ни братьев, ни матери нет у царя. Подумай, как жить властелину без друга». Но дева, храня опечаленный вид, Склонившаяся, безответно стоит. «Чего же ты хочешь? Откликнись, открой! Надеть мне кольчугу и шлем? О, поведай — Тебя прославляя, мне броситься в бой, Вернуться героем с добытой победой?» Но дева склонилась, молчит. И слеза Прекрасные ей застилает глаза. «Ответь! Существо твое сопряжено С моим. Образ твой позабыть нету силы. Лицо твое — в сердце иконой оно, Я в сердце его сберегу до могилы. Меня ты не знаешь, но как мне не знать Тебя, за которой следил я так много? Ты в храме. С тобою небес благодать. Ты в небе. С тобою сияние Бога. Над люлькой ты в хижине, темной как склеп, Поешь сироте. Сладко стелются звуки. В затерянной улице сиротам хлеб Твои разделяют хрустальные руки. Довольно! Мой скипетр, порфира и трон, И власть, и народ — всё тобой озарится. В короне нет лучшего камня. И он Не ты ли, моя госпожа и царица?» Но дева спокойно сказала в ответ: «К чему мне сокровищ запас драгоценный? Моей чистоты не смутят они, нет. Ее не купить всем богатствам вселенной. Иные мне песни над люлькою мать Певала. И пел мой отец по-иному. Ничто мне на троне с царем восседать, Коль благ ты не даришь народу родному. Царицей мне стать! Дай народу сперва Ты волю. Чиновников алчность и злоба Народ угнетают. Умерь их права. Царь вместе с народом — пусть царствуют оба. Себе не желай ты народных трудов. Царь добрый богатства народа не ищет, Но, милостивый, обездоленных вдов Разрушенные обновляет жилища. И к сердцу прижми ты голодных сирот, Плачь с ними. И деве, отброшенной в бездну, Лишившейся света, подай от щедрот Своих и рукою своею железной Ее из пучины ты выведи в высь, К творцу, ободряя надеждой живою. Народ за тобою следит. Торопись, Пока еще сердце народа с тобою. И подданных заново ты оживи. Тогда я твой трон разделю как супруга. О царь, я сама не скрываю любви, И оба мы издавна знаем друг друга!» И царь поражен. Голос девы умолк. Царь чист еще, молод. Он понял — корона Дарована Богом, как бремя и долг. Он понял, в чем блеск и величие трона. И чистые слезы скатились из глаз, И Бог эти светлые слезы заметил. Вот лето и осень прошли. Пронеслась Зима, будто сон. Мир ликующий встретил Весну, обновившую сердце страны. Долины звенят. Соловьиного пенья Днем майским сквозь ветер раскаты слышны. Волнуется в городе всё населенье. На троне роскошном царица с царем Сидит, всех бесценных сокровищ ценнее. Царь смотрит в глаза ей. И мечется в нем Влюбленное сердце. И входит он с нею В богатую опочивальню. Шелка, Цветы и парча развлекают их взоры. Легла на плечо ему девы рука, И царь совлекает с невесты уборы И стан обнимает хрустальный. Она Вся отдана чувствам небесным и нежным. Глаза затуманены, утомлена. И тонет, как в море, в блаженстве безбрежном, Дрожит на плече у царя, как листок. С ее красотой кто сравниться бы мог? Рассвет. Ветерок. Соловьиный напев. Блистанье росы на цветах. В царском парке Царица сидит поутру, побледнев. Сама — как цветок упоительно яркий. Семью свою — вдов и сирот — собрала И кормит пришедших к ней с горем и плачем. Царь вместе с народом решает дела, Но вечера ждет он в восторге горячем.