Грязь
Шрифт:
Любовное томление не отпускало ее, засев в самой плоти, и, несмотря на жгучий холод, делало вялой и расслабленной.
Опершись руками о раковину, она взглянула в зеркало.
Увиденный сон еще живо стоял перед глазами, словно низкопробный порнофильм.
Лицо ее было удрученным. Усталым. Ноздри раздулись и покраснели. Под опухшими глазами темные круги. Словно она вообще не спала.
У тебя такое лицо… как будто ты занималась сексом. Вот и все, —подумала она.
Коснулась груди. Она была набухшей, будто во время месячных. Соски надувшиеся, болезненные, потемневшие, словно
Она все еще чувствовала удары Джованни.
Ополоснула лицо холодной водой.
И подождала, пока все не схлынет. Пока сон не рассеется.
Прикусила губу. Вздохнула.
Довольно!
Заставила себя подумать о планах на сегодня.
Что нужно сделать?
Прежде всего — заплатить мисс Ренделл за квартиру.
Это хозяйка дома, она жила этажом ниже.
И бегом в институт.
А то уже опаздывает.
Она встала под горячий душ, от которого ей определенно стало лучше, и быстро оделась. Натянула трусики и лифчик, грызя сухари. Вытащила из шкафа первое, что попалось под руку: длинную коричневую юбку, недавно связанный свитер с высоким горлом, кожаную куртку. Схватила портфель и, просунув конверт с деньгами под дверь мисс Ренделл, вышла.
На улице было холодно.
В Лондоне январским днем ужасно холодно.
Шел мелкий серый дождь. Солнце спряталось где-то однообразной пеленой облаков.
Вот чего ей не хватало вдали от Италии: солнца. Больше всего. Там тоже бывают холодные дни, но в небе всегда можно увидеть ясное солнце.
О, сколько бы ты отдал за лучик солнца, греющий спину.
И она юркнула в метро. Дала теплым внутренностям города всосать себя вместе с тысячами прочих. Как муравей в проклятом муравейнике. Купила газету, жвачку и сигареты.
Муравей со своими делами, своим временем и своими ежедневными ритуалами. Она уже не первый раз ощущала себя таким муравьем. Подъем в одно и то же время, убойное расписание занятий и одинокие вечера дома: из-за них она чувствовала себя скорее последней служащей, а не молодым археологом.
С недавнего времени она не видела больше ничего благородного в своей работе.
Выйдя из метро, она направилась по широкой улице, набитой автобусами, машинами и магазинами дешевой обуви. Потом по переулку между двух зданий из стали и стекла и наконец пришла на небольшую площадь с круглым сквериком в центре. Прошла через него.
Перед ней был институт.
Институт археологических исследований Малой Азии.
Старое здание из красного кирпича. С вечной мраморной лестницей. С вечным швейцаром, согнувшимся под тяжестью лет. Четырьмя этажами, поделенными между аудиториями, преподавательскими кабинетами, студенческой столовой и библиотеками, полными книг. Миллионами книг.
Бегом поднялась на второй этаж и успела прямо к самому началу лекции.
Ассирийские рукописи и письменность.
Она записывала, зевая, и мечтала о чашечке крепкого кофе.
После лекции она засела в библиотеке.
До сдачи диплома оставалось меньше месяца, а готова была лишь половина.
Пообедала она бутербродом, кроша его прямо на книгу, и запила купленным в автомате лонг-дринком.
Она старалась не отвлекаться на посторонние мысли, не связанные с ее исследованием, но всякий раз вновь мысленно оказывалась
в той ледяной берлоге, и книжные строчки пропадали перед глазами.Он на ней. Он сопит сверху, слюнявит ее ухо. Он имеет ее, не обращая внимания ни на что.
До чего противно!
Мурашки побежали у нее по спине, дрожь прошла меж лопаток, волоски на шее встали дыбом. Она виновато оглянулась. Как будто другие могли прочитать ее мысли.
Может, вся проблема, — подумала она, — в там, что моя жизнь свелась только к учебе, редким научным разговорам и длинным снам. Я просто тупею!
Да, спала она слишком много. Но по вечерам она возвращалась домой разбитая, и не хотелось никуда идти, никого видеть. Как можно куда-то идти, что-то делать, когда у тебя глаза закрываются?
Тебе надо сделать над собой усилие, сходить куда-нибудь, встретиться с людьми, пойти на праздник и забыть навсегда этого Джованни.
Перспектива погрузиться в светскую жизнь одновременно и пугала ее, и вызывала отвращение.
Бывает, что человек хочет ходить куда-то, а бывает, что человек предпочитает заниматься своими делами, сосредоточиться на работе.
Фигня!
Полная фигня!
Дело в том, что ты ленивая страшно. Так и живешь… скажи самой себе, что не хочешь делать усилий. Это же так удобно: завалиться перед телевизором. Тебе надо куда-то сходить и прежде всего закрутить роман, найти парня. Нормального парня, с которым поговорить можно, в магазин сходить и, может, даже на уик-энд уехать. Просто симпатичного, не так чтобы мечту всей жизни.
Того, с кем потрахаться!
Наконец-то она это произнесла.
Категорический императив. Трахаться.
Сколько времени я уже не занималась любовью?
Месяца два-три, не меньше.
Она была со своим однокурсником. Педро. Испанец, на пару лет ее моложе. Симпатичный, красивые плечи, красивая попка, но скучно с ним было смертельно. Он из тех, что умеют говорить только о себе, о своей семье, о том, что Испания — лучшее место на свете, о том, как летом отрываются на Ибице. Его сильно заносило. И еще он был упрямый и бесчувственный, приглашал ее каждый вечер. В конце концов, после нескольких недель его ухаживания, она привела его домой. И там, может, из-за выпитого, она ему дала.
Ничего такого.
Правда, ничего.
Франческа открыла дверь в квартиру. В руках у нее была сумка с покупками.
В квартире было холодно.
Она потрогала батареи. Теплые.
Как же это ее достало!
Эта Ренделл убогая экономит на ее шкуре.
Она надела фланелевый халат и шерстяные носки. Сделала себе яйцо всмятку и пюре быстрого приготовления. Включила телевизор и села с едой перед ним. Потом решила продолжить вязание, лежавшее на диване. Развернула его. Она недавно начала огромный свитер, двумя нитками, белой и коричневой. Хорошая работа. Шерсть она купила прошлым летом в Шотландии у одного пастуха. Прекрасная шерсть. Необработанная. Грубая. Еще пахнувшая овцой. По телевизору она не нашла ничего интересного. Выключила его. Поставила диск. «Вариации Гольдберга».