Гудериан

Глава 12 ПРОРОК, ТЕХНИК, ГЕНИЙ ИЛИ ЛУЧШИЙ ПОЛКОВОДЕЦ ГЕРМАНИИ?

Вопрос о том, соответствовал ли Гудериан всем требованиям, предъявляемым к военачальнику высшего ранга, остается открытым, потому что он никогда не занимал совершенно независимой командной должности. Следовательно, невозможно полностью оценить его качества на этом уровне по стандартам фельдмаршала лорда Уэйвелла, заявившего, что к ряду выдающихся полководцев, оставивших след в истории, он причисляет тех, кто «…руководил значительными силами самостоятельно в более чем одной кампании и кто показал свои качества как в благоприятных, так и в тяжелых обстоятельствах». Авторитет Уэйвелла в этой области неоспорим – среди военачальников нашего времени он обладает чуть ли не уникальным опытом. Ведь на посту главнокомандующего ему довелось испытать все превратности судьбы во многих кампаниях. Это были дни поражений и побед.

Его уважают также как писателя, обладающего даром глубокого проникновения в суть проблемы полководческого искусства. В этой связи не мешает вспомнить, что Эрвин Роммель в своих кампаниях всегда имел при себе книгу лекций Уэйвелла, хотя Гудериан, похоже, едва ли испытывал необходимость в иностранном наставнике – за исключением, пожалуй, Фуллера. Тем не менее, критерии Уэйвелла вполне применимы при оценке Гудериана как великого полководца, даже если эти критерии требуют адаптации, поскольку, командуя крупными группировками, Гудериан принимал самостоятельные решения лишь по необходимости и при этом обходил противоречащие его намерениям приказы высшего начальства.

Гудериана следует оценивать по его склонности к самостоятельным, неортодоксальным действиям, а не по меркам его более послушных современников, с которыми он так часто вступал в разногласия. Гудериан являл собой редкое сочетание человека, способного неустанно вырабатывать идеи и с неукротимой энергией реализовывать их. Никакой другой полководец Второй мировой войны – и мало кто в истории – смог внести такие глубокие изменения в военное искусство за такое короткое время и вызвать столько споров после своей смерти. И, следовательно, вопросы об этом необычном генерале, требующие ответа, касаются влияния, которое оказала его неортодоксальность (если это можно назвать неортодоксальностью) на события. Ждут ответа и вопросы о здравом смысле и стабильности его характера. Кем был он – пророком или эмпириком, простым техником или гением? Если учесть, что его профессия предполагает строгую дисциплину и стандартное поведение, то можно ли заклеймить Гудериана как инструмент негативной дезинтеграции или же превозносить как предвестника нового типа единоначалия? Создав унифицированные танковые войска в германской армии, не стал ли он причиной раздробления внутри этой же армии? Или же, выковав систему, аналогичную первой попытке создания консолидированных сил обороны, он создал условия, ликвидировавшие бремя долгой, изнурительной войны, подобной той, что закончилась в 1918 году, и сделавшие возможным ведение быстрых кампаний, не приводящих к перенапряжению экономики?

Если брать критерии, по которым Уэйвелл оценивал полководца, существует обилие доказательств, подтверждающих наличие у Гудериана стратегической проницательности. Уверенный удар в тыл всей польской армии у Брест-Литовска в завершающей фазе «Больших маневров» сентября 1939 г. был выполнен с таким талантом, что результаты превзошли все ожидания вышестоящего командования. Гудериан показал, что пятнадцать лет, потраченные на теоретические разработки и их практическое применение на учениях, не пропали зря. Рывок к Каналу после форсирования Мааса в мае 1940 г., а также самоубийственный жест Гудериана – заявление об отставке, последовавшее после того, как ему не позволили реализовать свои намерения, – являются подтверждением, что его концепция механизированной войны имела стратегическое значение, выходившее далеко за рамки военной повседневности. Целые нации склонились перед системой, основанной на элитных принципах, в историческом плане составлявших суть ортодоксии. Захватывающие дух темпы наступления на Смоленск и по Украине летом 1941 года, а также искусное маневрирование скудными резервами, которое привело к выдающейся серии окружений, были еще одним доказательством умения Гудериана чрезвычайно эффективно использовать наличные силы, обходиться тем, что имеется, – пусть даже в конечном счете это привело к тому, что он нажил себе новых могущественных врагов. Примером стратегической компетентности в операциях отступления может служить задержка русских у ворот Варшавы в августе 1944 года – тогда Гудериан блестяще распорядился весьма ограниченными резервами и восстановил фронт после разгрома немцев в Белоруссии и их беспорядочного отступления.

Опять-таки, грамотное тактическое руководство частями и соединениями, в начале каждой кампании уступавшими в численности противнику, и умение скрытно сосредоточить в нужном месте войска, достигнув подавляющего превосходства, ставят Гудериана в один ряд с великими полководцами. Хотя стратегический план прорыва через Арденны в Северную Францию принадлежит Манштейну, именно Гудериан оказал решающее влияние на верховное главнокомандование, заявив, что проход огромной массы механизированных соединений по сложной местности вполне реален (совершенно оригинальная концепция для того времени). Именно благодаря его довоенным разработкам это смог осуществить не только его корпус, но и вся германская армия, ведь он создал уникальные тыловые и коммуникационные системы, позволявшие механизированным войскам действовать автономно до пяти дней и оперативно реагировать на приказы начальства. Без этой отлаженной системы ничего бы не получилось.

Тактика, которую немцы с таким успехом использовали в течение всей Второй мировой войны, была отработана до мелочей в ходе довоенных учений всех уровней. В этой связи Гудериан также удовлетворяет требованиям Уэйвелла. На какой бы уровень – отделение, взвод, рота, батальон или более крупные формирования – не направлял Гудериан свой творческий ум в поисках инноваций и повышения эффективности, везде достигались новые высоты совершенства. Он не только мечтал, изучал и синтезировал, но создавал практические организации, облекал свои идеи в четкую фразеологию, олицетворившую его несокрушимый энтузиазм и чувство практической цели. Он был вездесущ, инструктор и руководитель боевой подготовки слились в нем воедино, в полководца, рационализировавшего новые методы таким образом, что оставалось достаточно времени для решительной борьбы с теми влиятельными людьми, кто либо в действительности, либо в его воображении стоял поперек дороги в будущее. Гудериан обладал удивительной способностью выжимать из войск все самое лучшее, заставлять выкладываться на полную катушку. Он умел требовать и от своего начальства. Ярче всего это проявилось во время наступления по Украине в августе и сентябре 1941 года, когда были опровергнуты утверждения тех, кто говорил, что Гудериан «не дорожит людьми». Штабные офицеры и адъютанты вспоминают о своем генерале с глубочайшим восхищением и любовью, однако это не значит, что они были слепы к его недостаткам. Ведь проблемы Гудериана создавались им самим почти столь же часто, как системой или противником. Его начальники штабов временами не могли за ним уследить и принять к исполнению его приказы, отданные на значительном удалении от штаба. Вальтер Неринг, один из самых способных штабных работников, сказал мне: «Его мысли убегали далеко вперед и иногда приходилось возвращать его назад, и хотя он мыслил очень глубоко, иногда был способен действовать необдуманно». То же самое можно сказать о тактических способностях Роммеля – но не его интеллекте.

А что же солдаты, лица которых загорались воодушевлением в его присутствии? Они знали, что с этим генералом не пропадут. Несмотря на то, что Гудериан порой требовал от них невозможного, они не держали на него зла, считали своим, потому что он действительно сражался на их стороне так, как очень немногие высокие военачальники. Во время войны (возможно, даже больше, чем в мирное время) солдат трогало его искреннее участие, без которого немыслим настоящий полководец. Главным стимулятором его недовольства высшим руководством Германии являлось убеждение, что любимой родиной и солдатами танковых войск повелевает некомпетентность.

Неринг также помогает ответить на другой критерий Уэйвелла, касающийся энергии Гудериана и его способности организовать планирование боя. В германской армии не было недостатка в старших офицерах с высоким интеллектом и напористостью, но даже среди них Гудериан выделялся неугомонностью, изобретательностью и решимостью добиться своего во что бы то ни стало – если не сразу, то в обозримом будущем. Эту целеустремленность подкрепляло здоровье, более крепкое, нежели принято считать. Гудериан не скрывал, что у него слабое сердце, он даже как бы выпячивал это в манере ипохондрика – необычное качество среди военачальников, предпочитавших не распространяться о своих физических недостатках и недомоганиях. Однако не было случая, чтобы плохое состояние здоровья помешало Гудериану завершить выполнение боевой задачи. Каждый физический коллапс происходил почти сразу же после утомительной череды событий или же какого-то чрезвычайного происшествия. И, следует это подчеркнуть, в могилу его свел не дефект сердца. Вот что говорит Неринг о физическом состоянии своего командира и его способности доводить идеи до практической реализации: «Гудериан никогда не показывал признаков усталости, потому что был сильным человеком. Он легко мог заснуть под грохот сражения, и как с командиром с ним работалось легко – просто изумительно, как он мог подбодрить кого-либо, добродушно подшучивая и поддевая с целью заставить вас выложиться полностью». И затем с особенным акцентом: «Гудериан обладал харизмой, и еще какой!»

Однако стратегические и тактические способности, мастерство наставника, сила воли и хорошие физические данные – качества, которые могут быть присущи и командирам менее высокого ранга, в то же время не удовлетворяющие требованиям, предъявляемым к старшим военачальникам. Речь идет о еще одном существенном качестве, вытекающем, пожалуй, из характера централизации, ставшей возможной благодаря великолепно отлаженной системе связи. Большие заслуги принадлежали таким организаторам, как генералы Фелльгибель и Праун. Самое важное здесь качество – умение продуктивно работать с правительством и союзниками.

Что касается отношений с союзниками, здесь у Гудериана было сравнительно немного проблем. В бытность полевым командиром он одерживал победы только силой германского оружия. Ему не пришлось, как Роммелю, испытывать разочарование, пытаясь выторговать уступки у несговорчивых итальянцев, или, как Манштейну, иметь дело с румынами и венграми, воевавшими из-под палки, или, как Дитлю, подталкивать чересчур осторожных финнов. Когда в конце войны Гудериан стал начальником штаба, у Германии почти не осталось союзников, а те, что были, выпали из германской орбиты вскоре после его вступления в должность. Однако имевшиеся данные позволяют сделать вывод, что Гудериан, имея дело с представителями других стран, добивался взаимопонимания в силу врожденного дипломатического такта, ибо был свободен от расовых предрассудков. Достаточно вспомнить, что небольшая доза алкоголя, благодаря которой он не спасовал в ходе бурного совещания у Гитлера в феврале 1945 г., была употреблена на приеме у японского посла.

Однако, когда речь заходит об отношениях с правительством, что в большинстве случаев предполагало отношения с Адольфом Гитлером, сделать положительные выводы гораздо труднее, и причиной тому непредсказуемый и сложный характер диктатора, его двоедушие. И все же между ними, очевидно, существовало определенное взаимопонимание. Гудериан, пожалуй, испытывал к фюреру подобие сочувствия, полагая, что он в те отчаянные дни может выступить в роли спасителя Германии, а также покровительствовать сражающимся танковым войскам. В дни мира Гудериан поддерживал человека, искавшего конфронтаций – о чем, впрочем, Гудериан тогда не догадывался, – и дал ему в руки «острый меч», сделавший возможной короткую войну – единственную войну, которую Германия могла вести успешно. И в то время, как это подогревало честолюбие Гудериана, усиливались позиции Гитлера в борьбе против тех германских генералов, в среде которых не царило согласие по вопросу о темпах и формах реконструкции военной машины. Таким образом, косвенная вина за раскол в рядах сотрудников генерального штаба ложится и на Гудериана, впрочем, помогавшего Гитлеру еще и потому, что испытывал антипатию к генеральному штабу. Усилия некоторых представителей высшего генералитета ослабить позиции Гудериана, предпринимавшиеся как до сентября 1939 года, так и после, занимали ведущее место в борьбе между государственным аппаратом и армией. Плелась очень сложная и разветвленная интрига, отражавшая конфликт эмоций, присущий процессу быстрых институционных изменений. Инстинкты старых, умеренных офицеров германского генерального штаба восстали против динамизма личности, обладавшей даром убеждения и стремившейся к радикальным переменам – вполне естественная реакция