ГУЛАГ

Благодаря усилиям диссидентов сведения об их движении все шире распространялись на Западе, и протесты звучали все громче. В результате власти взяли на вооружение новый способ воздействия на некоторых арестантов.

Хотя, как я уже отмечала, рассекречено мало архивных документов, относящихся к 70-м и 80-м годам, некоторые все же стали известны. В 1992 году Владимира Буковского пригласили в Россию из Великобритании, где он жил с 1976-го, когда его выслали из СССР в обмен на освобождение лидера чилийской компартии. Буковский должен был участвовать в качестве официального эксперта в слушаниях в Конституционном суде России по «делу КПСС» после того как компартия опротестовала решение президента Ельцина о ее запрете. Он явился в Конституционный суд с портативным компьютером и ручным сканером. Уверенный, что «таких вещей в России пока никто не видел», он сидел посреди зала Конституционного суда и спокойно сканировал секретные документы на глазах у всех. Когда оставалось скопировать всего несколько страниц («Ну как в кино!» — вспоминал позднее Буковский), один из членов политбюро сообразил, что происходит, и завопил: «Он же там все опубликует!». Буковский сложил свой компьютер, тихо пошел к выходу, поехал в аэропорт и улетел [1845] .

1845

Буковский рассказал об этом на пресс-конференции в Варшаве в 1998 г. Текст можно найти на сайте Info-Russ (см. раздел «Архивы» в Библиографии).

Благодаря Буковскому мы знаем, в частности, как проходило в 1967 году — сразу же после его ареста — заседание политбюро. В особенности поразило Буковского то, сколь многие из присутствующих чувствовали, что

«привлечение к уголовной ответственности указанных лиц вызовет определенную реакцию внутри страны и за рубежом».

Ошибкой будет, заключили они, просто арестовать Буковского. Было решено поместить его в психиатрическцю больницу [1846] . Началась эпоха психушек.

1846

Буковский, «Московский процесс», с. 144–161.

Использование психиатрии против инакомыслящих имело в России свою предысторию. Русский философ Петр Чаадаев, который написал, в частности, что

«Россия шествует только в направлении своего собственного порабощения и порабощения всех соседних народов»,

был по приказу царя Николая I, заявившего, что его сочинения являются

«смесью дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного»,

объявлен сумасшедшим и подвергнут домашнему аресту [1847] .

1847

Reddaway and Bloch, с. 48–49; Seton-Watson, с. 257–258.

После «оттепели» власти СССР начали помещать диссидентов в психиатрические больницы. Эта практика имела для КГБ много преимуществ. Прежде всего, она способствовала дискредитации инакомыслящих как на Западе, так и внутри страны и ослаблению внимания к ним. Если эти люди — не серьезные политические противники режима, а всего-навсего душевнобольные, какие могут быть возражения против их госпитализации?

Советские психиатры приняли активное участие в фарсе. Для объяснения феномена диссидентства был изобретен термин «вялотекущая шизофрения». Эта форма шизофрении, объясняли специалисты, не ослабляет интеллект и не влияет на внешнее поведение, но является причиной любой борьбы за переустройство советского общества.

«Наиболее часто идеи „борьбы за правду и справедливость“ формируются у личностей паранойяльной структуры», —

писали два профессора из Института имени Сербского. И далее:

«Характерной чертой сверхценных идей является убежденность в своей правоте, охваченность отстаиванием „попранных“ прав, значимость переживаний для личности больного. Судебное заседание они используют как трибуну для речей и обращений» [1848] .

Руководствуясь таким критерием, почти всех диссидентов можно было записать в сумасшедшие. Писателю и ученому Жоресу Медведеву поставили диагноз

1848

Буковский, «И возвращается ветер…», с. 315–316.

«вялотекущая шизофрения с паранойяльным реформаторским бредом».

У него нашли также «раздвоение личности», связанное с тем, что он работал и как ученый, и как публицист. У первого редактора «Хроники текущих событий» Натальи Горбаневской обнаружили

«изменение эмоционально-волевой сферы и недостаточную критику».

Ей тоже поставили диагноз «вялотекущая шизофрения». Экспертиза психического состояния генерала Петра Григоренко, ставшего диссидентом, установила, что оно

«характеризуется наличием идей реформаторства, в особенности в отношении реорганизации государственного аппарата; это сочетается с переоценкой собственной личности, принявшей масштабы мессианства» [1849] .

В докладной записке УКГБ по Краснодарскому краю, направленной в ЦК КПСС, говорится:

«Многие страдающие психическими заболеваниями пытаются создавать новые „партии“, различные организации, советы, готовят и распространяют проекты уставов, программных документов и законов» [1850] .

1849

Reddaway and Bloch, с. 176, 140 и 107;.

1850

Info-Russ, #0200.

Людей, которых хотели признать психически больными, в зависимости от обстоятельств отправляли в разные учреждения. Некоторых обследовали в спецпсихбольницах МВД, других посылали в специальные отделения обычных психиатрических больниц. Особую роль в преследовании инакомыслящих играл Институт судебной психиатрии имени Сербского, 4-е отделение которого возглавлял в 60-е и 70-е годы профессор Даниил Лунц, занимавший высокое положение [1851] . Он лично обследовал Синявского, Буковского, Горбаневскую, Григоренко, Виктора Некипелова и многих других.

1851

Reddaway and Bloch, с. 226.

«Недаром голубой его мундир украшают две генеральские звезды войск МВД», —

пишет Некипелов [1852] . Некоторые советские психиатры, эмигрировавшие на Запад, утверждали, что Лунц и другие врачи института были искренне убеждены, что их пациенты психически больны. Однако политзаключенные, которые имели с ним дело, в большинстве своем характеризуют его как оппортуниста, послушно исполнявшего задания руководства и ничем не отличавшегося от врачей-преступников, которые проводили бесчеловечные эксперименты над заключенными в нацистских концлагерях [1853] .

1852

Некипелов, с. 116.

1853

Reddaway and Bloch, с. 220–221; Некипелов, с. 116.

Арестантов, признанных психически больными и невменяемыми, держали в психиатрических больницах — одних несколько месяцев, других много лет. Пребывание в какой-либо из нескольких сотен обычных советских психбольниц считалось лучшим вариантом. Там царили теснота и антисанитария, среди персонала нередко встречались пьяницы и садисты, но эти пьяницы и садисты были людьми гражданскими, и режим в обычных больницах был в целом менее строгим, чем в тюрьмах и лагерях. Не было, в частности, таких ограничений на переписку, и свидания разрешали не только с родственниками.

Однако «особо опасных» посылали в спецпсихбольницы МВД, которых было всего несколько. Врачи в них имели, как Лунц, звания МВД. Эти больницы выглядели как тюрьмы (караульные вышки, колючая проволока, охранники, собаки), и атмосфера в них была соответствующая. На фотографии, сделанной в Орловской спецпсихбольнице в 70-е годы, видны пациенты, гуляющие во внутреннем дворе, неотличимом от тюремного [1854] .

Как в обычных, так и специальных больницах врачи добивались от пациентов опять-таки отречения от своих убеждений [1855] . Пациентов, соглашавшихся раскаяться, признать, что на критику советского строя их толкнула болезнь, могли объявить излечившимися и выпустить на свободу. Тех же, кто упорствовал, принимались «лечить». Поскольку советская психиатрия не признавала методов психоанализа, это делали в основном с помощью медикаментов, электрошока и различных видов физического обуздания. Сплошь и рядом применялись препараты, запрещенные на Западе еще в 30-е годы и вызывавшие повышение температуры тела до 40 °C, сильную боль и дискомфорт. Людей пичкали транквилизаторами, которые вызывали много побочных явлений — физическую скованность, замедленность реакций, тик, непроизвольные движения, не говоря уже об апатии и безразличии [1856] .

1854

Prisoners of Conscience in the USSR, с. 190; фотография на с. 194.

1855

Reddaway and Bloch, с. 214.

1856

Prisoners of Conscience in the USSR, с. 197–198.