ГУЛАГ
Шрифт:
Условия ухудшались еще и потому, что росло количество заключенных — кое-где с ошеломляющей быстротой. Политбюро, надо сказать, попыталось подготовиться к этому росту и в 1937 году предписало ГУЛАГу начать сооружение пяти новых лесозаготовительных лагерей в республике Коми и других лагерей в отдаленных районах Казахстана. Для ускорения этих работ ГУЛАГу был даже выделен аванс в 10 миллионов рублей. Кроме того, наркоматам обороны, здравоохранения и лесной промышленности было приказано немедленно направить в ГУЛАГ 240 военнослужащих офицеров и политработников, 150 врачей, 400 санитаров, 10 опытных специалистов по лесному хозяйству и
«50 выпускников Ленинградской лесотехнической академии» [370] .
Тем не менее существующие лагеря опять затрещали по швам: повторилось переполнение начала 30-х. Один бывший заключенный вспоминал, что в Мариинском распредпункте Сиблага, рассчитанном на 250–300 человек, в 1938 году находилось около 17 000 осужденных. Даже если цифра
370
«Труд», № 88, 4 июня 1992 г. (перепечатано в Getty and Naumov, с. 479–480); Н. А. Морозов, разговор с автором, июль 2001 г.
«шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить кому-нибудь на руку».
Заключенные отказывались выходить наружу, боясь потерять место на полу. Не хватало мисок, не хватало ложек, к котлам с пищей выстраивались огромные очереди. Началась эпидемия дизентерии, от которой многие умерли.
Позднее на партактиве Сиблага начальство, распекая подчиненных, поминало
«страшные уроки 38-го года, когда потери дней сводились к астрономическим цифрам» [371] .
371
Папков, с. 53–54.
Согласно официальным данным, по всем лагерям между 1937 и 1938 годом «процент умерших к среднесписочному» вырос более чем вдвое. Локальная статистика имеется не везде, но можно предполагать, что в отдаленных северных лагерях — на Колыме, в Воркуте, в Норильске — куда в больших количествах отправляли «политических», смертность была намного выше [372] .
Но заключенные гибли те только от недоедания и непосильной работы. В новой атмосфере отправка «врагов» в лагерь быстро стала казаться недостаточной мерой: лучше избавляться от них совсем. 30 июля 1937 г. НКВД издал приказ
372
«ГУЛАГ: Главное управление лагерей», с. 441; ГАРФ, ф. 9414, материалы ОУРЗ ГУЛАГа.
«Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»,
содержавший квоты на расстрел, помимо прочего, для лагерей НКВД [373] . 16 августа 1937 года Ежов подписал другой приказ, предписывавший расстреливать заключенных, которые содержались в тюрьмах Главного управления государственной безопасности (ГУГБ). Он потребовал
«с 25 августа начать и в 2-х месячный срок закончить операцию по репрессированию наиболее активных контр-революционных элементов… осужденных за шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанческую и бандитскую деятельность, а также членов антисоветских партий» [374] .
373
Приказ НКВД СССР № 00447 проанализировали Н. Петров и А. Рогинский в статье «„Польская операция“ НКВД 1937–1938 гг.» («Репрессии против поляков и польских граждан», с. 22–43).
374
«Мемориальное кладбище Сандормох», с. 3 и 160–167 (здесь собраны документы, касающиеся расстрелов в урочище Сандормох). Дата приказа НКВД о ликвидации заключенных — 16 авгувта 1937 г. — приведена в Binner, Junge, and Martin.
К «контрреволюционерам» он добавил «бандитов и уголовные элементы» на Соловках, которые в 1937-м были превращены в спецтюрьму ГУГБ. Для Соловков была установлена квота: расстрелять 1200 заключенных. Очевидец вспоминал день, когда забирали некоторых из них:
«В конце октября неожиданно выгнали всех обитателей открытых камер Кремля на генеральную поверку. На поверке зачитали огромный список — несколько сотен фамилий, — отправляемых в этап. Срок подготовки — два часа. Сбор на этой же площади. Началась ужасная суета. Одни бежали укладывать вещи, другие — прощаться со знакомыми. Через два часа большая часть этапируемых уже стояла с вещами. В это время из изоляторов вывели колонны заключенных с чемоданами и рюкзаками…» [375] .
375
Ю. Бродский, с. 472.
Есть сведения, что некоторые взяли с собой ножи и перед расстрелом в урочище Сандормох в северной Карелии нанесли палачам раны. После этого всех, кого уводили на расстрел, стали раздевать до белья. По результатам операции руководившего ею офицера НКВД наградили ценным подарком. Но прошло несколько месяцев — и его тоже расстреляли [376] .
На Соловках заключенных для расстрела выбирали,
судя по всему, случайно. Однако в некоторых лагерях начальство воспользовалось возможностью избавиться от особенно «трудных» заключенных. Так, по-видимому, произошло в Воркуте, где многие из отобранных были настоящими троцкистами, а некоторые участвовали в лагерных забастовках и других волнениях. Один очевидец вспоминал, что в начале зимы 1937–1938 года администрация Воркуты поместила примерно 1200 заключенных (главным образом троцкистов и других «политических» плюс небольшое количество уголовников) в здание бездействующего кирпичного завода и большие переполненные палатки. Горячей еды не давали совсем: дневной рацион составляли 400 граммов черствого хлеба [377] . Так их держали до конца марта, когда из Москвы приехала новая группа офицеров НКВД. Они сформировали «специальную комиссию». Заключенных стали уводить группами по сорок человек. Им говорили, что их перевозят в другое место. Каждому дали кусок хлеба. Люди в палатке слышали, как они уходят, а затем началась стрельба.376
«Мемориальное кладбище Сандормох», с. 167–169.
377
Hoover, Nicolaevsky Collection, Box 233, Folder 23; см. также Н. А. Морозов, «ГУЛАГ в Коми крае», с. 28.
В палатках воцарился настоящий ад. Один крестьянин, посаженный за «спекуляцию» (за продажу на базаре собственного поросенка), лежал с открытыми глазами и ни на что не реагировал.
«Что общего у меня с вашими политическими?» — с
тонал он время от времени. Другой заключенный, как утверждает очевидец, покончил с собой. Двое сошли с ума. Когда осталось примерно 100 человек, расстрелы прекратились так же внезапно и необъяснимо, как начались. Люди из НКВД вернулись в Москву. Оставшиеся в живых заключенные вернулись на шахты. Всего в лагере было расстреляно около 2000 арестантов.
Сталин и Ежов не всегда посылали карателей из Москвы. Для ускорения дела НКВД создавал по всей стране «тройки», действовавшие как в лагерях, так и вне их. «Тройка» обычно состояла из начальника областного НКВД, секретаря обкома партии и областного прокурора. Они получили право приговаривать людей заочно без судьи, присяжных, адвоката и судебного процесса [378] .
«Тройки» делали свое дело быстро. 20 сентября 1937 года, в ничем не примечательный день, карельская «тройка» вынесла приговор 231 заключенному Белбалтлага. Если, предположим, рабочий день длился десять часов без перерыва, то на решение судьбы одного человека приходилось менее трех минут. В большинстве своем эти люди получили первые сроки гораздо раньше — в начале 30-х. Теперь их обвинили в новых «преступлениях», которые, как правило, заключались в плохом поведении или отрицательном отношении к лагерной жизни. Среди них были бывшие политзаключенные в классическом смысле слова — меньшевики, анархисты, социал-демократы, — бывшая монахиня, которая «отказывалась работать на Советы», и раскулаченный, работавший лагерным поваром. Его обвинили в том, что он провоцировал недовольство среди стахановцев. Он якобы специально вначале кормил обычных заключенных, а стахановцев заставлял отстаивать длинные очереди [379] .
378
Conquest, The Great Terror, с. 286–287.
379
Архив ФСБ, Петрозаводск, ф. 42, л. 55—140: Акт заседания тройки НКВД КССР № 13, 20 сентября 1937 г., в коллекции Юрия Дмитриева, Петрозаводское отделение общества «Мемориал».
Истерия длилась не очень долго. В ноябре 1938 года массовые расстрелы как в лагерях, так и по всей стране резко прекратились. Возможно, чистка зашла слишком далеко даже по мнению Сталина. Может быть, просто-напросто поставленные цели были достигнуты. Или же Сталин решил, что по-прежнему некрепкая экономика страны терпит слишком большой ущерб. Так или иначе, в марте 1939-го на партийном съезде он заявил, что в ходе чистки было допущено больше ошибок, чем можно было ожидать [380] .
380
Conquest, The Great Terror, с. 438.
Никто не извинился и не раскаялся и почти никто не понес наказания. Всего несколько месяцев спустя Сталин разослал всем местным начальникам НКВД циркуляр, где хвалил их за большую работу
«по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок».
Лишь после этого он указал на некоторые «недостатки» — такие как
«глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования»,
отсутствие свидетельских показаний, актов экспертизы, вещественных доказательств [381] .
381
Getty and Naumov, с. 532–537.