ГУЛАГ

«физические возможности лагерной рабочей силы можно было использовать максимально на любом производстве» [396] .

Хотя нормы были повышены, нельзя сказать, что при Берии к заключенным стали относиться человечнее. Наоборот, было сделано еще несколько шагов по пути превращения арестантов из людей в «рабочие единицы». В лагере их по-прежнему могли расстрелять, но теперь уже не только за контрреволюционные настроения, но и за отношение к работе. Тем, кто прогуливал, отказывался работать или активно дезорганизовывал общий труд, грозили

396

Хлевнюк, «Принудительный труд…», с. 79.

«суровые меры принуждения: усиленный лагерный режим, карцер, худшие материально-бытовые условия и другие меры дисциплинарного воздействия».

«Отказчику» могли вынести новый приговор — вплоть до расстрела [397] .

Местные прокуроры немедленно начали заниматься случаями отказа. Например, в августе 1939-го за отказ от работы и соответствующую агитацию среди других заключенных один лагерник был расстрелян. В октябре три содержавшиеся в лагере женщины, по всей видимости православные, были обвинены в отказе от работы и в пении под видом религиозных стихов «контрреволюционных песен». Двух из них расстреляли, третьей дали новый срок [398] .

397

Там же, с. 79–80; ГАРФ, ф. 7523, оп. 67, д. 1

398

ГАРФ, ф. 9414, оп. 1, д. 24, 25.

Три года Большого террора оставили и другой след. С этих пор никогда ГУЛАГ не рассматривал заключенного как человека, способного к исправлению. Система досрочного освобождения за хорошее поведение была отменена. Ей положил конец сам Сталин своим единственным известным нам публичным вмешательством в повседневную жизнь лагерей. Выступая в 1938 году на заседании Президиума Верховного Совета, он сказал:

«Нельзя ли придумать какую-нибудь другую форму оценки их работы — награды и т. д.? Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо… Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие» [399] .

399

ГАРФ, ф. 7523, оп. 67, д. 1.

Указ по этому вопросу был утвержден в июне 1939 года. Несколько месяцев спустя тем же указом было отменено условно-досрочное освобождение для инвалидов. Соответственно возросло количество больных заключенных. Главными стимулами для хорошей работы в лагерях должны были стать «улучшенное снабжение и питание», а также денежные и иные награды, которые Сталин считал такими привлекательными для арестантов. В частности, в 1940 году был учрежден нагрудный значок «Отличнику дальстроевцу» [400] .

400

ГАРФ, ф. 8131, оп. 37, д. 356; ф. 7523, оп. 67, д. 2; ф. 9401, оп. 1а, д. 71.

Некоторые из этих нововведений были откровенно противоправны и встретили определенное сопротивление. Генеральный прокурор Вышинский и нарком юстиции Рычков были против как отмены досрочного освобождения, так и смертной казни за «дезорганизацию лагерной жизни». Но Берию, как ранее Ягоду, явно поддерживал Сталин, и точка зрения Берии возобладала. НКВД, помимо прочего, получил право с 1 января 1940 года снять всех заключенных с объектов других ведомств (летом 1939-го их насчитывалось около 130 000). Берия был твердо намерен сделать ГУЛАГ подлинно прибыльным [401] .

401

Knight, Beria, с. 105–106.

Нововведения Берии поразительно быстро дали отдачу. В последние месяцы перед Второй мировой войной экономическая активность НКВД снова начала расти. В 1939 году план капитальных работ в системе НКВД составлял 4,2 миллиарда рублей, в 1940-м — 4,5 миллиарда. В годы войны, когда приток заключенных увеличился, эти цифры росли еще быстрее [402] . Согласно официальной статистике, смертность в лагерях уменьшилась с 5 процентов в 1938-м до 3 процентов в 1939-м, хотя количество заключенных продолжало увеличиваться [403] .

402

Хлевнюк, «Принудительный труд…», с. 80.

403

Земсков, «Заключенные…», с. 63; Bacon, с. 30.

Лагерей теперь было гораздо больше, чем раньше, и они были намного крупнее, чем в начале десятилетия. С 1 января 1935 года по 1 января 1938-го число заключенных почти удвоилось (с 950 000 оно выросло до 1,8 миллиона). Еще миллион человек находился в ссылке [404] . Лагеря, состоявшие из нескольких хибар, обнесенных колючей проволокой, превратились в настоящих промышленных гигантов. Севвостлаг, главный лагерь Дальстроя, в 1940 году насчитывал почти 200 000 заключенных [405] . В угледобывающем Воркутлаге, развившемся из «Рудника № 1» Ухтпечлага, в 1938-м было 15 000 заключенных; в 1951-м их стало уже более 70 000.

404

Земсков, «Архипелаг ГУЛАГ…», с. 6–7; Bacon, с. 30.

405

«Система ИТЛ в СССР», с. 308.

Возникли и новые лагеря. Возможно, самым суровым из них стал заполярный Норильлаг, расположенный на богатейшем месторождении никеля — вероятно, крупнейшем в мире. Заключенные Норильлага не только добывали никель, но и строили Норильский медно-никелевый комбинат и электростанции. Они построили и город Норильск, где жили сотрудники НКВД, руководившие работами на рудниках и заводах. Как и его предшественники, Норильлаг быстро рос. В 1935-м в нем было 1200 осужденных, в 1940-м — 19 500. Самая большая цифра — 68 849 человек — относится к 1952 году [406] .

406

Там же, с. 338–339.

В 1937-м был создан Каргопольлаг в Архангельской области, в 1938-м — Вятлаг в центре России и Краслаг в Красноярском крае. Все они специализировались главным образом на лесозаготовках, но были там и предприятия другого профиля — кирпичные и деревообрабатывающие заводы, мебельные фабрики. Все эти лагеря за 40-е годы удвоили или утроили количество заключенных, которое к концу десятилетия составляло в каждом примерно 30 000 [407] .

Были и другие лагеря, которые открывались, закрывались, реорганизовывались так часто, что число заключенных в том или ином году установить довольно трудно. Некоторые — совсем маленькие, созданные ради нужд какого-либо завода, фабрики или стройки. Другие — временные, служившие для строительства автомобильных или железных дорог и прекращавшие существование потом. Чтобы руководить этим большим и сложным хозяйством, ГУЛАГ создал подразделения: Главное управление лагерей промышленного строительства, Главное управление лагерей железнодорожного строительства, Главное управление лагерей лесной промышленности и так далее.

407

Там же, с. 200–201, 191–192, 303.

Но изменились не только масштабы. С конца 30-х годов все лагеря носили чисто производственный характер — никаких больше садов и фонтанов, как в Вишлаге, никакой идеалистической пропаганды — вроде той, что сопровождала освоение Колымы, — никаких работников из числа заключенных на всех уровнях лагерной жизни. Ольга Васильева, выполнявшая в конце 30-х и в 40-е годы административную, инженерную и инспекторскую работу на дорожных стройках ГУЛАГа, вспоминала, что в ранний период

«меньше было охраны, меньше было оперативников, меньше обслуги… В 30-х годах многих заключенных привлекали на всякие работы — писарем, парикмахером, охрана была из заключенных».

Однако в конце 30-х и в 40-е годы положение изменилось:

«Все это приобрело массовый характер… раньше было мягче… чем больше лагеря расширялись, чем больше начались события ближе к 37 году, тем больше режим ужесточался» [408] .

Можно сказать, что к концу 30-х годов советская лагерная система приобрела законченную форму. К тому времени она присутствовала почти во всех республиках, краях и областях Советского Союза, во всех его двенадцати часовых поясах. Любой крупный населенный пункт — от Актюбинска до Якутска — теперь имел свой собственный лагерь или колонию. Труд лагерников использовался во всевозможном производстве — от изготовления детских игрушек до строительства военных самолетов. Во многих местах Советского Союза 40-х годов трудно было, идя по своим повседневным делам, не встретить заключенных.

408

Васильева, интервью с автором.