Гурко. Под стягом Российской империи

Зарядные ящики и фуры, дабы не служили помехой, велено оставить, снаряды раздали по рукам.

В горнице приземистого кирпичного дома Гурко излагал перед подчиненными генералами предстоящую диспозицию. Иосиф Владимирович ходил по горнице, говорил собранно, лаконично.

Иногда приостановится, бегло окинет взглядом присутствующих: вот бессменный боевой товарищ, командир 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии генерал Раух, а с ним рядом любимец солдат, командир 8-й Гвардейской дивизии генерал Шувалов…

Ход мыслей прервал вошедший начальник штаба Нагловский. Сказал, обращаясь к Гурко:

— Ваше превосходительство, телеграмма от главнокомандующего, начался штурм Плевны.

Иосиф Владимирович истово перекрестился, а в горнице вздох и радостные голоса:

— Слава тебе, Господи!

— Теперь у нас руки будут свободны…

— Господа, — Гурко возвратил присутствующих к прерванному заседанию. — Господа, — снова повторил он. — Теперь, когда у Дунайской армии развяжутся руки, ее задача — начать активные действия. — Гурко остановился, разгладил раздвоенную бороду. — И первыми начнем их мы. Наша цель — выйти к Софии, овладеть ею. В дальнейшем, повернув на восток, продвигаться вдоль южного склона Балкан и отбросить турок от Шипки… Неприятель ожидает от нас лобового удара по араб-конакским позициям, здесь он изготовился, а мы предпримем обходной маневр. Однако, господа, обход араб-конакских позиций правым флангом чреват опасностью. Турки отойдут к Софии, и тогда может повторится Плевна. Мы избрали левофланговый маневр. Наш штаб, избрал для перехода Балкан движение тремя колоннами, соблюдая следующий порядок. — Гурко выждал паузу, посмотрел на присутствующих, заговорил: — Авангард поведет генерал Раух. Он выступает к Врачеша по старой софийской дороге. Сегодня она представляет не больше чем пешеходную тропу, поднимается на перевал, обходит противника, спускается к селению Чурьяк, в долину Софии и Елешнице…

За авангардом двинется колонна генерал-лейтенанта Каталея. Она пойдет по той же дороге, что и авангард.

Правая колонна генерал-лейтенанта Вельяминова выступит у Врачеша и начнет восхождение на гору Умургач, а отсюда спустится к деревне Желяево…

Отдельная Этропольская колонна генерал-майора Дандевиля выступает через Баба-гору к деревне Буково…

Отряд генерала Шувалова — у Араб-Конака; принца Ольденбургского — против горы Шандорник; генерал-майора Брюка на Златицком перевале должен оставаться на занимаемых позициях и сильными демонстрациями отвлечь неприятеля, его внимание, в то время как движение колонны создаст видимость, что именно там будут переправлены главные силы.

Между тем, господа, основные войска двинутся на правом фланге. Я со штабом буду следовать за авангардом генерала Рауха, впереди колонны генерала Каталея…

Всем ли понятна общая диспозиция колонн? — И, дождавшись, когда стихнут голоса, Гурко продолжил: — Итак, когда известна общая картина движения войск через Балканы, уведомляю, какие силы входят в состав колонн. Генерал Раух, в распоряжении вашего авангарда тринадцать батальонов, одиннадцать сотен и двадцать орудий. С вами последует и генерал Карлов. При нем восемь батальонов, пять сотен и шестнадцать орудий…

Генералы, чьи имена называл Гурко, поднимались, слушали внимательно.

— Генерал Карлов ведет эшелон из девяти батальонов и восьми орудий. Вам двигаться к Стольнику…

…Общее командование главными силами возлагаю на начальника 8-й Гвардейской пехотной дивизии генерала Каталея. Ваше наступление, генерал, как я уже упоминал, обеспечивается поддержкой справа колонной генерала Вельяминова…

Вам, генерал Криденер, приданы отряды генералов Шувалова, Блока, Шильдер-Шульднера и принца Ольденбургского. Общая численность вашего отряда тридцать пять пехотных батальонов, тринадцать эскадронов, две казачьи сотни при восьмидесяти шести орудиях. Задача — сковать турецкие войска у подножия выходов Златницкого перевала, демонстрируя с фронта араб-конакские позиции…

Заглушив последние слова генерала, с песней, присвистом прошел улицей пехотный батальон, Иосиф Владимирович замолчал, прислушался, хорошо поют егеря. Мысленно предоставил себя молодым батальонным. Вздохнул. Было ли это? Как быстро промчались годы… Встряхнулся, посмотрел на генералов. Интересно, догадались ли они, о чем он думал? Заговорил:

— Господа, предлагаю на ваше усмотрение следующее наставление. — Гурко надел очки и, взяв со стола лист, принялся читать: — При всех предстоящих столкновениях с неприятелем вверенного мне отряда предписываю действовать густыми стрелковыми цепями, поддержанными несколькими линиями ротных колонн. Вообще избегать действий густыми глубокими колоннами, а стараться применять тонкий слой. На подготовку атак огнем обратить серьезное внимание. Турки не любят обходов, а потому при всякой возможности пользоваться обходами и охватами флангов. На применение к местности обратить серьезное внимание. Патроны беречь, помня, что зарядных ящиков с нами не будет… Самым наистрожайшим образом преследовать самовольное открытие огня в частях. Огонь должен быть вполне в руках начальников…

Начало смеркаться, когда Гурко закончил совещание. Генералы разошлись, и Иосиф Владимирович, надев шинель и фуражку, вышел во двор. У ворот топтался один из болгар-проводников, молодой парень в коротком латаном кожушке, старой каракулевой папахе и кожаных поршнях на ногах.

— Не собьешься ли с пути, Методи? — окликнул парня Гурко. — Зима и дорога трудная.

— Нелегкая, генерал, — повернулся болгарин. — Но не собьюсь. Сколько раз хаживал с дудкой. Очи завяжите, проведу братушек.

Иосифу Владимировичу понравилась уверенность парня.

— Спасибо, Методи, однако не только нам стараешься, отечеству своему служишь.

— У меня, господин генерал, по всему к туркам свой счет имеется. Они моих родителей убили.

— Много, много бед творили злодеи османы в Болгарии, и Россия это знает. Потому пришла к вам российская армия. Чуть повременив, предложил: — Пойдем, Методи, поужинаем.

Составляя диспозицию движения колонн, Гурко старался учесть трудность перехода — горы, снега, гололедица, тропы, нависшие над ущельями. Но все трудности, какие ожидали войска впереди, нельзя было предусмотреть. И не случайно военные теоретики, в том числе и Мольтке, были убеждены, зимой балканские горы для большого количества войск непроходимы.

Но генерал Гурко дерзнул пойти наперекор этим убеждениям. В назначенный день, когда войска должны были выступать, с вечера мороз неожиданно отпустил и пролил дождь. Земля враз разбухла, сделалась липкой, образовались хляби.

— Эка напасть, — сокрушались солдаты.

К рассвету дождь сменился снегом, Нагловский посмотрел на Гурко. Тот сказал:

— Велите начать марш…

День еще не начался, но авангард уже выступил. Съехав на обочину, Иосиф Владимирович провожал колонну. Полки шли побатальонно, поротно. Играли трубы, били барабаны. Семьдесят тысяч солдат российской гвардии двинулись в беспримерный поход через зимние Балканы. Опережая всех, ушли саперы. Болгары в белых бараньих тулупчиках и бараньих тапках шли обочь дороги, подминая снег и грязь. Завидев русского генерала, они остановились, поздоровались нестройно. От толпы отделился крепкий дедко, поклонился:

— В помощь тебе, из Ловчи.

Гурко улыбнулся, довольно погладил рыжую бороду:

— Спасибо, братцы. Премного благодарен. Идите с саперами, расчистите путь для армии.

Болгары заторопились, а вслед им понеслось напутствие стрелков:

— Вы нам дорогу-то проложите!

Ушли болгары, и Гурко тронул коня. Чавкала грязь под копытами, а солдаты переговаривались:

— Эт-ко, декабрь, а мороз легкий забрал!

— К полудню ударит, скользить будем!

И угадали. Еще и полдень не настал, как подуло с севера, погнало порошу и не замедлил мороз. Пороша колючая секла лицо, а ветер обжигал…

Силантий Егоров накануне в бане вымылся, веничком молодое тело постегал, отдохнул и теперь шагал легко. Был Силантий велик ростом, оттого и в гвардию его зачислили.

Вспомнился Егорову ночной разговор с Тотлебеном, когда он на посту у штаба стоял. Посмеялся солдат странности генеральского вопроса, соскучился ли он по земле. Ну как можно не тосковать по проложенной борозде, по первым всходам сжатой ржи, связанной в снопы? Ему ли, барину, понять, как стучат цепа на току и сквозь колючую пыль пахнет зерно…