Гурко. Под стягом Российской империи

А воевать что, он, Егоров, и повоевать сумеет, коли за правое дело…

В три часа день к вечеру клонился, а половина колонны авангарда Рауха еще как следует не втянулась в гору.

Пройдя ущельем верст шесть, Гурко сошел с коня и оказался в окружении штаба и командиров частей. Отсюда тропинка круто забирала вверх. Все здесь — шоссе, дорога, все тропинки были запружены орудиями, зарядными ящиками, толпились солдаты. Командиры частей окружили Гурко, жаловались на трудности подъема.

— Лошади не потянут, — оправдывался полковник Сивере. — Дорожка скользкая, пешему не взобраться, а каково артиллерии?

Гурко сказал, что отрезал:

— Выпрягите лошадей, люди вытянут. Солдат российский гору одолеет!

Орудия тянули медленно, Гурко торопил, посылал к Рауху записки, требовал ускорить движение. Объехал стороной солдат, тянувших пушки. Они подбадривали друг друга, отпускали соленые шутки.

К солдатам спустился генерал Раух, раздался его хриплый голос:

— Почему загородили дорогу? Где командир батареи?

Появился командир батареи, закричал:

— Что приостановились? Тяни ее!

Подъехал Гурко, соскочил с коня:

— Ребята, братцы, поднажмите, за вами другие следуют. Не задерживайте!

И взялся за гужи.

— Тяжело, ваше благородие. Мы уж сами…

К темени, а темнело в горах удивительно быстро, выбились из сил. Козловский полк, тащивший орудия авангарда, остановился. И тут же Гурко отдал распоряжение на привал.

Генерал присел у казачьего костра. Отсюда дорога вела к перевалу. К Гурко подходили ординарцы, докладывали о продвижении колонн. Неутешительные известия от Вельяминова, путь тяжел для орудий.

— Дмитрий Степанович, — сказал Гурко, — Раух с авангардом продвигается до крайности медленно, как бы турки не пронюхали о нашем восхождении. Избави Бог, засядут в проходах. Подымайте здесь, а я наверх, к Рауху…

Чем выше к перевалу уходил авангард, тем труднее становился путь. Горы в заснеженном лесу, крутой подъем, сузившаяся местами до тропы дорога, гладкая, как зеркало, и скользкая, как каток.

Кони не держали орудия, и они откатывались назад. По ротам разнеслась команда:

— Принять лямки в руки!

И снова впряглись, потащили. Ноги разъезжались на льду, канат обжигал ладони, руки кровоточили. Пройдут солдаты несколько шагов, подложат камни под колеса, отдохнут и снова за лямки.

Не заметили, как подъехал Гурко, с коня долой, за канат взялся.

— Устали, братцы, вижу. Тяжкий переход, но вы русские солдаты. А впереди, братцы, конец пути, победа и отдых!

— Ребята, генерал с нами! — зашумели солдаты. — Раз, два, нажми!

— Ваш благородь, отойди. Не изволь беспокоиться, сами вытянем.

— Преображенцы, слушай мою команду! — раздался голос ротного. — Первый взвод, руби во льду насечки, сбивай с дороги камни!

Ноги по насеченному льду скользили меньше. Пошли веселее. Дорога потянулась над заснеженным ущельем.

— Стерегись! — передавал один другому об опасности.

Стемнело. По колонне объявили ночевку. Солдаты падали от усталости, батарейцы крепили орудия, ротные назначали караульных.

Гурко обходил лагерь, подбадривал:

— Братцы, потерпите маленько, до вершины доберемся, а тем внизу, турки. Мы их в штыки, вот и согреемся. Вы гвардия!

— Скорей бы, ваше благородь. В бою оно завсегда жарко.

На краю леса, у самой дороги, разбил палатку генерал Краснов. Увидев Гурко, зазвал:

— Заходь, Иосиф Владимирович, разносолами не угощу, но саламатины холодной поешь.

Ветер крепчал. Его порывы рвали палатку. Стужа гуляла, выла в ущелье. Деревья гнулись, трещали.

Гурко сел, снял папаху.

— Уморился, Иосиф Владимирович, подъем-то не из легких. У меня, эвон, коленки от усталости дрожат.

Краснов хитро прищурился, крутанул ус.

— Счас бы, ваше превосходительство, в станицу, да с бабой на сеновал, враз бы согрелся… А скажи, Иосиф Владимирович, откуда бы и сила взялась.

Поморщился Гурко.

— Умерьте свой пыл, Данил Васильевич.

Краснов понял: Гурко шутку не принял, поменял тему разговора.

— Сказилась погода, — покачал головой старый казачий генерал.

— Нелюбезны Балканы, — согласился с ним Гурко. — Авось к утру поутихнет.

К рассвету ветер начал спадать, и Гурко поднялся.

— Спасибо, Данил Васильевич, пора выступать…

Силантий Егоров примостился под корневищем разлапистого дерева, заснул. Сначала было холодно, морозно, но потом вроде угрелся, сделалось тепло. А когда будить его стали, насилу растолкали. Кто-то из солдат сказал:

— Еще бы маленько и замерз бы Егор…

Солдаты на ходу грызли сухари, ругали мороз, ветер. Брались за лопаты, расчищали дорогу от снега. Тащили орудия, они не проходили между деревьями, и тогда в ход шли топоры.

Выбиваясь из сил, падали тут же.

— Поднимайтесь, ребята, — кричали и просили ротные, — ненароком обморозитесь, а то и замерзнете!

И солдаты вставали, брались за лямки, тащили орудия. А вдали, где-то далеко-далеко синели в снеговых шапках вершины гор.

Конь под Гурко покрылся белым налетом. Генерал спешился, повел коня в поводу. О солдатах подумал: тяжело им в гору, а каково на спуске будет…

Увидел, несколько козловцев костерок соорудили, хворост не горит, дымит. Подошел. Солдаты замолчали.

— Передохнули, ребята?

— Ваше высокоблагородие, сейчас двинемся. Вот только уяснить хотим, откель у турка зловредность этакая? Поди ж ты, сколь славян под себя заломал. Его бьют, а ему все неймется? — спросил бородатый козловец, опираясь на ружье.

Гурко не стал требовать от солдат прекратить разговоры, решил коротко пояснить:

— Начало тому лет триста, когда турки византийскую империю захватили, а ее столицу Константинополь в Стамбул переименовали, православные храмы в мечети переделали. С той поры византийская империя стала турецкой империей и турки покоряют славян на Балканах. Власть их на татар крымских распространилась. Татар они на Русь насылают. А с той поры, когда Екатерина Великая степи причерноморские к рукам прибрала и города строить начала, Николаев, Одессу, Екатеринослав, а потом и Крым завоевала, Севастополь, построила и флот Черноморский, турки совсем озверели, силой хотят вернуть все, а славян на Балканах притесняют.