Гуру и зомби
Шрифт:
С фаянсовой кружкой, над которой вьется терпкий, возбуждающий пар, он не спеша возвращается в кабинет, к компьютеру. Подключается к Сети – там всегда что-нибудь да происходит. Открывает свою почту.
Так, три приглашения поработать… Их сразу – Капитолине: пусть выясняет, когда, где и за сколько.
Несколько практических вопросов от жены. Четкая женщина, молодец. И себя снова похвалил: не ошибся и когда ее выбрал, и когда не сменил на очередную, более молодую соискательницу…
Нестор оторвал взгляд от экрана, крутанулся на сто восемьдесят градусов и, остановившись, с хрустом потянулся. Зафиксировал момент радости.
Вымуштрованные мысли уже давненько не забредали в неженатое прошлое, и сейчас это совсем ни к чему. Быльем порос тот студенческий роман с однокурсницей с Фрунзенской набережной. Даже родила, чтобы его удержать, но он тогда предпочел эмигрировать из Москвы на свою малую родину. Целых пять лет преподавал в отцовском педе, кандидатскую защитил и только после вернулся в столицу.
Стоп, стоп!
Нестор поворачивается лицом к нетерпеливому экрану, которому уже надоела неподвижность хозяина. Компьютер сперва потемнел лицом, а потом мгновенно переключился на спящий режим, в котором из разных углов экрана медленно наплывали и сменялись одна другой любимые женщины Нестора.
Свернувшаяся калачиком рыжая климтовская Даная, которую профаны путают с кустодиевскими Венерами.
Спящая сидя брюнетка, обнаженная Модильяни.
Русоголовая пышка с поднятыми руками. Из одежды – только светло-сиреневые мешковатые панталоны на резинках. В советские шестидесятые какой-то европейский дурак, ничего не смыслящий в эротике, накупил похожих и выставил у себя на посмешище.
Эх, не носят сейчас такое белье… Ничего люди не понимают в настоящей эротике. Хотя… Одно дело – картина…
Нестор менял компьютерную экспозицию, как только поближе сходился с женщиной, пусть лишь отдаленно напоминающей кого-то из его виртуальной галереи. Разделял жизнь и искусство.
Так, перед тем как Юля переступила порог этой квартиры, с экрана была удалена нервная тонкая задумчивость кисти Виктора Эльпидифоровича Борисова-Мусатова.
Чуть позже пришлось пожертвовать самохваловской девушкой в футболке с широкими черно-белыми продольными полосами – Леля была точной ее копией. Крепость, сбитость своего тела скрывала под платьями с вертикальным геометрическим рисунком. Это потом она похудела, отрастила волосы и стала похожа на модельную блондинку, каких сотни…
А Вера со своей низкой челкой, сжатыми губами и острыми ключицами, выступающими из любого выреза, напоминала Ахматову, написанную в двадцатых годах Петровым-Водкиным. Но тот зацитированный портрет никогда не входил в число его дезидератов. То есть желанных объектов.
Да что говорить о красотках! Капитолина как-то явилась в черных леггинсах и узких ботинках с длинными носами. На лекцию, которую проводили в спортзале, набилось столько народу, что ей пришлось устроиться на низкой скамейке под шведской стенкой. Она забылась и так широко расставила ноги, а руки так угловато сцепила в замок в самом низу впалого живота, что по позе – вылитая Ша Ю Као с картинок Тулуз-Лотрека. И хотя пока ни разу не подпускал Капитолину к своему компьютеру, все равно безжалостно удалил клоунессу: вдруг понадобится участие помощницы…
В доме не должно быть ничего, стесняющего свободу. Как-то давно пару недель с удовольствием наблюдал,
как одна молоденькая любовница из простых крадет у него то серебряную ложку, то хрустальную пепельницу стибрит. Даже несколько лишних раз встретился, чтобы понаблюдать ее искусство, хотя женские ее стати уже наскучили.Не держит в квартире ничего такого, что жалко было бы испортить или потерять. Все дорогое хранится в парижском доме под приглядом жены. У европейцев в крови уважение к личной собственности, не то что у наших.
Нестор дождался, когда женские фигуры и лица сменятся темнотой, нажал на мышку, чтобы вернуть на экран заданные женой вопросы. Ответы лучше не откладывать. Непрерываемый контакт с какими угодно длинными промежутками, но в постоянном ритме – и любую женщину держишь в уверенности, что ее первенству в твоей душе ничто не угрожает.
Только закончил с делами – пришло еще какое-то письмо. А, опять эта Вера… Упорная… И все-таки ей придется смириться с тем, что не отзываюсь.
Первая строчка, которую сразу показывает компьютер, не сулит ничего интересного: «Дорогой Нестор, проходит время, отпадают обиды…»
Бабы… Ну хоть бы одна достойно приняла отставку… Сколько раз надо промолчать, чтобы бывшая милая усвоила: все, больше тебя не хочу? Правда, эта хотя бы не звонит и не дышит в трубку – не пришлось менять номер мобильника, как бывало с другими. И злобой ее послания вроде не дышат…
Но откуда-то неудобство же появилось?
И как врач, не умея с ходу поставить диагноз, назначает наугад обследование внутренних органов, так Нестор решает прочитать все послание – просто чтобы исключить ненужные опасения.
«…Отпадают обиды, и проступает причина того, что случилось… Конфликт личностей. Но я не вижу в нем ничего непоправимого. Если смотреть с точки зрения вечности – то все шероховатости не так уж значимы. А для Вас – в чем наш конфликт? Как это узнать?..»
«Вы»…
Черт, неожиданно… Нестор отводит взгляд от экрана.
У него-то не только «вы», но и «ты» – это отстояние от собеседника, пусть совсем небольшое, важно, что неизменное. В самой своей глубине Нестор не соединял ни с чьим собственное «я». Даже когда его тело плотно прилегало к какому-нибудь женскому телу, все равно не сливалось его эго ни с кем.
Он живет не в лобачевском, а в евклидовом пространстве – в том, где параллельные прямые не пересекаются.
А эта вдруг сама отдаляется, «выкать» начинает. Впрочем, дистанцию верно обозначила. А почему пропасть между ними разверзлась – неужели не понимает?
Говорил же ей: не хочу быть моделью, не пиши меня! Особенно обнаженным. Куда девался ее фирменный авангард, все эти ее лучи в круге и разноцветные столбики из мелких горизонтальных штрихов… Говорила: пытаюсь овладеть временем и пространством.
Но не мной же!
Когда увидел свой первый портрет – аж отпрянул! Даже родинка на пенисе в точности изображена. И цвет, и место. Улика… Ни одна из его женщин не сдержала порыва, так и тянет их лизнуть это пятнышко…
Нестор отъехал в кресле от стола, раздвинул ноги…
Нет, не время разнеживаться.
Назад, к Вере. Не послушалась художница. Продолжала писать обнаженку. Еще и объяснила: никакой, мол, измены себе. «У меня всегда был луч. Без ханжеских фиговых листков».
Дальше – больше. Как будто его тело – это карта, и она воспроизводит ее все в более и более мелком масштабе…