Гуси-гуси, га-га-га...
Шрифт:
Витька быстро встал.
– Где?
Ребята сидели в круглой, как внутренность громадной бочки, дощатой комнате. На брошенных у стены резиновых матрацах. Они были сытые и умиротворенные. На Корнелия глянули с сонными улыбками и без вопросов. Никуда им больше не хотелось.
– Гуси-гуси, га-га-га, – неожиданно для себя сказал Корнелий.
Кажется, получилось неуклюже. Но нет, ничего. Глаза у ребят хорошо заблестели. Только Чижик, видимо, решил, что опять куда-то надо идти:
– А нам Анда обещала, что тут будем ночевать…
– Раз обещала, так
И здесь шагнул вперед Витька:
– Здравствуйте.
Надо было слышать это «здравствуйте»!
До сих пор Витька был обыкновенный мальчишка – славный, смелый, озорной, но в общем-то понятный (несмотря даже на фокусы с молнией). А теперь мгновенно вспомнилось Корнелию слышанное от Петра: «Я несколько раз встречал мальчика оттуда. Удивительная отвага и ясность души».
В Витькином «здравствуйте» не было ни детской скованности, ни хозяйского превосходства, ни настороженности мальчишки, который знакомится с чужими ребятами. Ни единой темной нотки. А было это – как самый доверчивый и спокойный шаг вперед: «Вот он я. Я такой же, как вы. Хорошо, что мы встретились».
Корнелий вдруг подумал, что, наверно, в свои счастливые дни так здоровался с людьми Цезарь.
«Опять Цезарь. Святые Хранители…»
Ребята вроде бы не двинулись, но Корнелий ощутил, как они потянулись к Витьке. Безоглядно. Даже умный и осторожный Антон.
А Витька сказал деловито и ласково:
– У кого нога больная? У тебя? – Он сел на корточки перед Татой. – Давай-ка разбинтуем. Не бойся. – Шарик молнии неотрывно держался у него над плечом.
Тата слегка надулась, но дала размотать бинт. Витька поморщился и тихо присвистнул.
– Ну, ничего… – Он посадил светящийся шарик на указательный палец.
Тата отодвинулась.
– Я его боюсь.
Со снисходительностью старшего брата Витька разъяснил:
– Он не горячий. Даже не щекотит. Вот, смотри… – Он провел шариком по локтю с засохшей царапиной. Царапина исчезла, оставив на коричневой коже розовый след. – Веришь?
Тата вздохнула и отодвинулась к стене.
– Ладно. Только я закрою глаза.
– Закрой, пожалуйста. И сосчитай до тридцати…
За полминуты в полном и внимательном молчании все было закончено. Глубокий, сочившийся сукровицей разрез плотно затянулся, превратился в красноватый рубчик.
– Вот и все. И бинтовать не надо… Кто еще пораненный? – В голосе Витьки опять звучали обычные озорные нотки.
– Никого, – сказал Ножик. – Царапины и так засохнут. На безындах все заживает без лекарств.
– Не все, – возразил Витька. – По себе знаю…
– Ты же не безында!
– Я такой же, как вы.
– Зачем ты говоришь неправду? – с мягким упреком сказал Илья. – Чтобы сильнее понравиться нам?
– Я правду говорю!
Витька вздернул на животе майку. На пояске его мятых шортиков блестела черно-лаковая коробочка со шкалой – миниатюрный уловитель индексов. Витька оттянул ее на эластичном поводке, повел сетчатым глазком по ребятам, потом повернул к себе. Уловитель молчал и не светился. И лишь когда глазок скользнул по Корнелию, в коробочке ожил мягкий зуммер. Выпрыгнули на шкале зеленые циферки. Все разом посмотрели на Корнелия. И он почувствовал
себя, словно его в чем-то уличили.Антон быстро сказал Витьке:
– Вот полечи-ка ты руку у господина Корнелия…
Только сейчас Корнелий вспомнил, что в сумерках зацепился часами за сучок и рассадил на запястье кожу. Он приподнял обшлаг пиджака. Припухшие, налитые кровью царапины были похожи на след когтистой лапы. Они шли через белые бугорки индексной прививки.
– Снимите часы, – попросил Витька. – А то испортятся.
Желто-огненный, стремительно вертящийся шарик сидел на Витькином мизинце послушно и бесшумно. Зато направленный на Корнелия уловитель аж заходился зуммером.
– Выключи ты его, – стягивая браслет, попросил Корнелий шепотом.
– Да не выключается, – так же тихо ответил Витька. – Заело кнопку. Ничего, я быстро.
Корнелий с растущей опаской смотрел, как шаровая молния приближается к руке. Но ничего не случилось. Не было почти никакого ощущения. Ни тепла, ни покалывания. Лишь на миг будто коснулась кожи мохнатая лапка. И Корнелию стало легко оттого, что исчезла надоедливая саднящая боль.
И еще оттого, что стих зуммер.
Корнелий благодарно улыбнулся Витьке. Но у того было растерянно-перепуганное лицо. Как у мальчишки, который расшалился в гостях и нечаянно грохнул дорогую вазу.
– Простите… – пробормотал Витька.
– Да что ты! Все в порядке.
– Но я же… Кажется, я… смазнул ваш индекс.
Зуммер молчал.
– Да он просто выключился. Кнопка сработала.
– Индикатор-то горит. А индекса… нету.
Витька вплотную придвинул глазок уловителя к заросшим ссадинам на запястье Корнелия. Оранжевый индикатор светился равнодушно и неподвижно. Сигнала не было. Цифр на шкале тоже…
Корнелий медленно осознавал, что случилось. Первая четкая мысль была: «Может, и Цезарь имел дело с шаровыми молниями?» Вторая: «Витька-то, бедняга, перепугался…»
– Ну и что! – бодро сказал ему Корнелий. – На кой шут мне индекс? Наоборот, спасибо. Тем более, что все равно ухожу… Когда ты нас уведешь?
– На рассвете, – все еще виновато выдохнул Витька.
Корнелий опять сидел в комнате Мохова. Тот стоял у выключенной машины, смотрел мимо Корнелия и говорил негромко, но жестко:
– Нет и нет. Вы что предлагаете? Чтобы двенадцатилетний мальчишка, рискуя головой, сунулся в такую авантюру? Снимать индексы у тысяч людей… Я и так трясусь за него, когда он появляется здесь. Я тысячу раз запрещал ему это, а он…
– Да разве я говорю о вашем сыне? Я о том, что, если существует способ, то в принципе возможен такой вариант, когда…
– Один случай – это еще не способ. Мало ли какие фокусы получаются у нынешних мальчишек! А вы хотите на этой основе изменить государственный строй целой Федерации.
– Святые Хранители! Этого хочет Петр и другие ваши друзья. Мне казалось, что и вы… А я высказался только теоретически.
– Петр – другое дело. Это его программа, его задача. А я изучаю проблемы Кристалла, вот и все… В конце концов, есть этическая и правовая сторона, я уже говорил. Какое право я и мой сын имеем вмешиваться в дела чужой страны? И чужого пространства к тому же.