Гувернантка книга первая

Набравшись смелости, я заговорила с принцем, хотя едва могла смотреть ему в лицо. Я рассказала ему о коварстве пиратского капитана, о своей помолвке с Робертом, о большом выкупе, который заплатит за меня дядюшка, если меня освободят без дальнейших покушений на мою добродетель. Принц терпеливо выслушал меня. Ободренная его вниманием, я продолжила свои мольбы, подкрепленные слезами, но внезапно Карабюлют привлек меня к своей груди и поцелуями осушил мои слезы, ответив такими решительными словами,

– Ты молишь напрасно, твоя судьба предрешена. Я не расстанусь с тобой за все сокровища мира. Не тешь себя, милая, тщетными надеждами на выкуп. Восхитительный аромат твоего девственного цветка предназначен для моего наслаждения. Через несколько дней я вернусь, и тогда, прекрасная гурия, ты должна без колебаний и стеснения подчиниться моим неистовым желаниям. Как ты могла хоть на мгновение вообразить, что я настолько глуп, чтобы отдать такую красавицу, как ты, в объятия другого и позволить сорвать твою девичью розу. Нет, милая, это нежное наслаждение, несомненно, предназначено мне.

У меня совсем упало сердце от такого решительного отказа! Между тем принц прервал свои настойчивые и бесцеремонные ласки и повел меня в апартаменты, которые мне предстояло занять…

В моей спальне было три больших окна. Приглядевшись, я обнаружил, что окна выходят на море. Гарем принца Карабюлюта стоял на высокой скале, и морские волны бились о позеленевшие камни так далеко внизу, что мне сделалось дурно. Отсюда не было никакой возможности сбежать!

Заметив, что я побледнела, принц взял меня за руку и подвел к кровати со множеством бархатных, вышитым золотом подушек. На стенах подле кровати висела пара зеркал, и еще оно зеркало было закреплено на потолке. Принц заключил меня в объятия, он почувствовал, что я вся дрожу, как в лихорадке и сказал,

– Когда я скоро вернусь, я избавлю тебя от всего этого трепета и страха.

Принц поцеловал меня долгим поцелуем и ушел, а я без сил опустилась на кровать. Чувствуя себя совершенно разбитой после пережитого, я решила лечь спать. Был вечер, и из окна спальни я видела, как солнце, пройдя свой путь по небосводу, опускается в море. Я стала раздеваться, и в тот самый момент, когда я уже сняла платье и готовилась надеть ночную сорочку, я услышала, как распахнулась дверь. В то же самое мгновение я оказалась в объятиях принца Карабюлюта, который был так же обнажен, как и я. Вы не можете себе представить мой ужас и отчаяние в этот момент!

Беззащитная и обнаженная, я была брошена на кровать, мои мольбы и крики разносились по всему дворцу, но никто не пришел на помощь, чтобы предотвратить мою гибель. Что могла сделать такая слабая девушка, как я, против такого могущественного противника? Ровным счетом ничего. За время меньшее, чем требуется, чтобы об этом написать, Карабюлют раздвинул мои бедра и расположился между ними. Я и сейчас содрогаюсь при одном воспоминании о тех ужасных муках, которые испытала, когда принц превратил мое целомудрие в кровоточащие руины.

Сопротивляться натиску было бесполезно, турок был во много крат сильнее, и разложил меня на кровати, будто беспомощную куклу, как ему было удобно. Его уд, его мужское естество страшило меня. Уд принца походил на темный искривленный рог, оплетенный венами. Помогая себе рукой, Карабюлют немного пропихнул уд внутрь меня. И хотя он беспрестанно целовал меня, я испытывала только страх и стыд. Я почувствовала, как он проникает все глубже и закричала от боли. Но мои мольбы о пощаде и слезы были бесполезны. Мои крики, казалось, только подстегивали и все более распаляли его. Карабюлют яростно целовал меня и покусывал мои груди, пока полное слияние наших тел не возвестило о том, что весь его ужасный уд вошел в меня целиком. Находясь в объятиях принца, я чувствовала, как его уд двигается у меня внутри и причиняет такую острую боль, что вскоре потеряла сознание…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Ну, скажи, Сеня, отчего ты не пожелал учиться? Будешь теперь сидеть, как сыч в деревне! – горячится Коля Кувшинкин.

Николай невысокого роста, тщедушный и худенький, и хмельное сильно его пьянит. Утром после гулянки, несмотря свой на юный возраст, Кувшинкин непременно мучается похмельем. Но сейчас, допивая вторую кружку пива, Коля кристально ясно видит все устройство мира и знает наверняка, кто и в чем неправ и как следовало поступить.

Арсений же может выпить куда больше приятеля, а по утрам не страдает вовсе, лишь испытывает легкое недомогание. Однако тяги к хмельному он не испытывает и выпивает редко. Как правило, только по случаю. И как раз сегодня был такой случай.

– Учиться? – переспрашивает приятеля Арсений Балашов. – По мне, учиться – скука страшная. Да и потом, скажи на милость, какой прок, грызть гранит науки?

Он стоит, облокотившись локтем о столик и подперев щеку кулаком. После визита в дом терпимости, Арсений чувствует приятную легкость в чреслах, на душе у него покойно и нет ни до чего дела.

– Тебе, может, и нет смысла учиться, – соглашается Коля Кувшинкин и поправляет на переносице очки в проволочной оправе. – А мне, брат, придется добывать хлеб насущный в поте лица. Мне надобно карьеру делать. Чтобы обеспечить себя и хворую матушку мне придется крутиться, как белка в колесе. Деньги нужны до зарезу. Коли встретил бы дьявола, продал бы душу не раздумывая, только сперва поторговался, чтобы не продешевить… Нет, Сенька, ты не подумай, я не ропщу. Такая уж у меня планида.

– Я бы тебе ссудил деньжат, – говорил Арсений. – Но у самого ветер в карманах свищет. Я, брат, опять был у девок.

Подняв кружку, Арсений глядит на приятеля сквозь толстое стекло поверх пивной пены. У Николая широкое скуластое лицо, рябая кожа и тонкие усики над верхней губой. Он коротко пострижен, а по бокам его головы торчат большие розовые уши. Фуражку Николай снял и положил на стол, и Арсений думает, что эту фуражку его приятель запросто может позабыть в закусочной, а этого никак допустить нельзя. Сегодня Николай Кувшинкин одет в новенький с иголочки мундир императорского военно-воздушного флота. Серый китель с черными обшлагами и тонким красным кантом и черные отглаженные брючки. На кокарде фуражки – герб с двуглавым орлом. В когтях орел держит авиационный винт и саблю, и еще какую-то штуку, вроде бомбу с горящим запалом.

За спиной Николая – скудно освещенный масляными лампами и почти пустой зал закусочной. У окна на своем привычном месте сидит городовой в белом мундире при сабле и хлебает из тарелки холодные щи, то и дело, смахивая салфеткой капусту с усов. За окном виден пустой перрон и горящие в летних сумерках фонари.

– Я даже не стану скрывать, как тебе завидую, – признается Николай Кувшинкин. – Состояние, прямо скажем, немалое, а ты, выходит, единственный наследник.

– Так и есть, брат. Нет больше Балашовых на белом свете. Говорили, у тетушки была родная сестра, но она еще девочкой пропала в Германии. С тех пор про нее ни слуха, ни духа. Наверное, ее и в живых нет… Вот такие дела.