Гвардия тревоги

От Тимки Тая знала дом и парадную, в которой жила Маша Новицкая. Знала даже окна двух их комнат. В комнатах горел свет и переливалась елочная гирлянда.

Тая ходила взад-вперед по протоптанной дорожке и слушала, как хрустит снег. Снег каждый раз хрустел по-разному. Если идти, как обычно, то он говорил: «Фри-фри, фри-фри». А если наступать на пятки, отчетливо выговаривал: «А-хрусть, а-хрусть!»

«Неужели они и накануне Нового года все своими чип-и-дейловскими штучками развлекаются? — думала Тая. — А вдруг она не из дома в гости пойдет? Тогда все напрасно…»

Девочка замерзла, но твердо сказала себе, что домой не вернется. Вот пусть будет даже еще хуже! Тая представила себе, как мама звонит Николаю Павловичу. Там все празднуют, смех, веселье в разгаре. «Какая Таисия?! — удивляется классный руководитель. — Нету ее и не было». «Ка-ак?!! — в ужасе кричит Марина. — Разве вы ее не приглашали?!» И тут им всем становится та-а-ак стыдно!

Руки постепенно коченели. Тая прятала их в карманы, сжимала и разжимала кулаки. С тоской посмотрела на освещенные окна, где довольные и счастливые люди готовились встретить Новый год. Потом взглянула на небо. В обрамлении рваных облаков, как будто язык из разбитых губ, торчала яркая розовая луна.

Бегущая по дорожке Маша в куртке с пушистой оторочкой буквально налетела на Таю. Девочка торопилась домой, а вовсе не из дома, как предполагала Тая.

— Тая Коровина! — изумилась Маша. — Что ты тут делаешь?

— Гуляю, — независимо ответила Тая.

— Но… — Маше явно хотелось пробежать дальше, по своим делам, но ситуация как-то определенно требовала ее участия. — Но как… где ты встречаешь Новый год?

— Да не знаю, — Тая безразлично пожала плечами, как будто такая мелочь не имела никакого значения. — А ты?

— Я на конюшне была, Дине помогала, — быстро ответила Маша. — Мы там отметили. А теперь вот бегу к своим, домой. Я вот тут живу, вон в той парадной…

— А разве вы все… — удивилась Тая.

— Мы потом все, кто сможет, договорились к Николаю Павловичу пойти, поздравить, — не стала скрывать Маша. — Ему грустно одному с Полиной…

Тая почувствовала себя в ловушке. Как будто вышла утром из дома и оказалась на краю обрыва. Что делать? Боже, какая же она все-таки дура! Может, ей уединиться теперь по совету Тимки Игнатьева и подумать об этом?

— Раз так, пошли к нам! — решила между тем Маша.

Размышлять накануне Нового года и выпытывать у толстой Таи, что, собственно, у нее случилось, ей не хотелось, но и оставить все так, как есть, она не могла.

— Но как же… — застеснялась Тая.

— У нас все равно много народа. Не бойся, ты никак не помешаешь, — отмела Таины возражения Маша Новицкая.

Первым, кого Тая увидела в квартире, был Вадим. Он смотрел на нее и чуть шевелил широкими плечами, как будто плечами же и улыбался. Она заволновалась и хотела тут же уйти, но вдруг как-то поняла, что сейчас увидит загадочную красавицу с вечерней набережной и из ресторана. Накануне Нового года любые чудеса казались возможными. И правда, красавица вышла в коридор в коротком халатике, шлепках на босу ногу и с чайником в руках. Волосы строго заплетены в короткую, но знакомую косу, и Тая уже обо всем догадалась, когда Маша обернулась от вешалки, взяла Таю за руку и сказала:

— Познакомься, это моя старшая сестра Ася.

— А мы уже знакомы. Правда, Таис?

Маша удивилась и хотела спросить, но красавица Ася одной улыбкой показала, что у них с Таей есть общая тайна, а потом взглянула на Вадима и поднесла палец к губам. Вадим кивнул, а Маша как будто бы обиделась, сказала: «Ну ладно, проходи тогда в комнату», — и убежала.

Тая стояла в коридоре, как тумбочка. А Ася даже в халатике была так же красива, как и в светлом плаще и концертном наряде. «Так не бывает», — подумала Тая и почему-то вспомнила, как мама по утрам перед работой почти целый час «наводит марафет».

— Как ты живешь, Таис? — спросила Ася. — Ты сумела постичь Город, как собиралась?

Тая молча помотала головой, сразу же поняла, что это невежливо, и попробовала объяснить:

— Наверное, нет. Скорее, это он меня… — она поискала, но не нашла глагола. — Да еще и туманы здесь… Этот город как камень у меня на шее! Упал навзничь в болото и смотрит в небо… Я бы домой поехала, в Сибирь, — неожиданно призналась в том, о чем никогда и никому не говорила.

Ася осторожно передала Вадиму чайник и совершенно тем же движением, что и младшая сестра незадолго до того, взяла Таю за руку:

— Пойдем.

Вадим с чайником двинулся за ними.

В заставленной мебелью комнате стояла маленькая пушистая елка, обмотанная гирляндой с лампочками. Лампочки неравномерно мигали, как будто заикались. Таю отчего-то затошнило. Ася выдвинула ящик большого стола, поискала там, достала простую тетрадь в коричневой клеенчатой обложке, перелистала ее и протянула Тае, указывая пальцем:

— Прочти.

Тая прочла: «Петербурга не люблю, рыжий туман ненавижу, не могу справиться с этой осенью, вижу, что в мире тоска, брожу по островам часами и почти наверное знаю, что Бога нет».

Тая вздрогнула и прочла написанное еще раз. Вгляделась. Весь абзац заключен в кавычки, значит это цитата.

— Кто это, Ася? — трудно проталкивая слова, спросила Тая.

— Это в 1913 году писала в своем дневнике девочка Лиза, влюбленная в поэта Александра Блока. Много лет спустя в оккупированном немцами Париже она была известна как монахиня мать Мария. Она помогала всем нуждающимся, многим спасла жизнь, сотрудничала с движением французского Сопротивления и погибла в фашистском лагере в 1943 году.

Все вместе было настолько неожиданным, что как будто сдавило что-то посередине груди. Слезы вскипели на глазах сами собой.

Ася отошла далеко, а Вадим неожиданно оказался рядом, положил тяжелую руку на плечо и спрашивал настойчиво и тревожно:

— Что ты плачешь? Что ты плачешь? Не плачь! Скажи, скажи, что?

Голос Аси:

— Тебе не понять, Вадим, потому что ты — мужчина. Таис понимает. Есть такие чувства, о которых нельзя сказать словами. О них можно только плакать.

И внезапный взгляд Вадима на Асю. Такой, который — девочка знала об этом наверняка — она, Тая, будет помнить всю свою жизнь. Ася права: о многом не скажешь словами. Например, о мучительной, сладкой — почти до обморока — зависти девочки-подростка к чужим чувствам. Вадим, которого Ася (впервые?) назвала мужчиной, смотрел на женщину, которую он любит и будет любить всегда…

За длинным разложенным столом, к которому присоединили еще и маленький кухонный столик, сидело столько народу, что Тая никак не могла всех пересчитать. Сбивалась и начинала сначала. Ася переоделась в простое короткое платье цвета бирюзы, зачесала наверх волосы и повесила на шею нитку жемчуга. Никто на нее не смотрел, кроме Вадима. «Привыкли!» — решила Тая. Маша всех Тае быстренько представила. Но Тая же не Дмитриевский — феноменальной памятью не обладает. Несколько маленьких чирикающих девочек — приятельницы младшей сестры Новицких, Люды. Две аккуратные бабушки — одна родственница, другая — одинокая соседка по квартире. А вот эта молодая женщина с разноцветными волосами-перьями — кто? А пожилой мужчина, который беседует с отцом Маши? А молодой человек с маленьким мальчиком на коленях, сидящий рядом с Вадимом?