Гвендолин

– Нет, папа, не нужно, – обхватываю его запястья своими ладонями и отстраняюсь. – Теперь моя очередь защищать вас.

– Нет, Гвен, нет. Это мой долг, как мужчины и как твоего отца, – не соглашается со мной папа.

– Тем не менее, Тог Анем из нас двоих только я, – криво улыбаюсь. – Пора уже из этого проклятого дара и для себя извлечь хоть какую-то пользу. Просто будь со мной рядом, подстрахуй. А то… мне страшно, папа.

Мог голос слегка дрожит и срывается на последних словах, я сглатываю давящий комок в горле, стараясь успокоится.

– Милая моя девочка. Конечно, я буду рядом. Ты не останешься с ним один на один, – снова привлекает меня к себе отец, единственный папа, которого я знаю, который для меня родной. А тот, другой, просто пыль… скоро станет пылью.

Успокаиваясь в родных объятьях, прикрываю глаза, но в следующий миг снова распахиваю. Маленькое несоответствие мягко царапает где-то на задворках сознания. Рядом с папой не хватает еще одного человека, и я тут же пользуюсь возможностью перевести разговор в другое русло, дабы окончательно не раскиснуть.

– А где же мама? – изумленно спрашиваю, что-то не верится, что моя деятельная родительница просто так отпустила папу, и не стоит где-то за углом, чтобы второй волной убеждении пройтись по моему и так колеблющемуся решению.

– Спит, – тихо отвечает папа, и отчего-то смущенно отводит взгляд.

– Спит? – я чувствую, как удивленно округляются мои глаза. – И Гиллагана не почувствовала? Что же это за сон такой?

– Особенный – продолжает и дальше смущаться папа. – Скажем так. Когда мама проснется, мне крупно попадет.

Ох, и папа! Он прав, сонное зелье мама не простит, будет жутко скандалить и требовать возмездия. Ее возмутит не столько применение настойки, сколько то, что сделано было это без ее согласия. Выбора не оставили моей мамочке, а она этого ой как не любит.

– Я тебя защищу, – твердо обещаю, скрывая улыбку. Помощь папе точно не помешает.

– Почту за честь быть защищенным такой очаровательной леди-рыцарь – глаза отца блестят лукавством и хитринкой.

Под ногами снова начинает дрожать пол, и я тихо вздохнув, отстраняюсь. Пора. Минута требуется, чтобы накинуть платье на сорочку и обуть башмаки, и я уже готова идти усыпальницу.

Сначала приходится спуститься на первый этаж – дорогу я знаю, как саму себя – потом миновать общий зал, пройти через кухню, чтобы попасть в кладовую, а из нее уже будет выход в старые казематы. Но крипта, крипта еще глубже, там, куда не только свет не попадает, а даже свежий воздух. Там всегда неприятно пахнет. Прахом и тленом… Смертью.

Я держусь за теплую руку папы, наблюдая за колыхающимся огоньком фонаря. Тонкий изящный язычок пламени трепещет, грозя вот-вот потухнуть. Но я знаю, что этого не случится. Я сама себе тоже напоминаю такой вот огонек. Маленький, хрупкий… но неугасимый. Я справлюсь, должна.

Саркофаг Гиллагана манит меня, тянет, словно невидимой нитью, крепко прилепленной к сердцу, причиняя боль и муку. Я знаю, куда идти, ведь меня ведет Гиллаган. Он очень недоволен, что со мной папа, он ненавидит его всей душой. Киан забрал у него маму, Киан стал для меня единственным отцом. Теперь я понимаю, что звать с собой папу было ошибкой, но уже слишком поздно. Но и в глазах моего отца просыпается тьма, тьма, которая меня защитит. Ведь он мастер смерти.

Галереи петляют одна за другой, пока последняя не расширяется в огромный зал с высоким постаментом, на котором лежит гробница Гиллагана.

Выпускаю ладонь отца и бесстрашно приближаюсь к саркофагу.

– Помни, родная, – отец на миг задерживает мою руку в своих. – Мы тебя любим. Ты нам нужна. Всем нужна.

– Знаю, папа, – целую его в щеку, и отстраняюсь. Время пришло.

Опускаю ладони на неожиданно теплую крышку гробницы. В глазах меркнет, я снова чувствую себя как тогда, у дерева Кары. Но теперь мне неприятно притрагиваться к поверхности проводника. Меня передергивает от отвращения, а липкая тьма окружает словно кокон. И в этом коконе ничего не слышно кроме моего судорожного дыхания. Ничего… пока не начинают раздаваться мерные, четкие шаги. Они все приближаются и приближаются, становясь громче и отчетливей. Я невольно принимаюсь их считать, как удары грома в детстве. Если парное число, гроза скоро уйдет, если непарное – быть беде.

Раз… Два… Три… Четыре… Пять... Шесть… Семь… Восемь... Девять…

– Здравствуй, дочка!

Глава 56

– Я тебе не дочка, – хмуро отвечаю, с ехидным злорадством замечая, как Гиллаган меняется в лице. Тут, на границе, он совсем не похож на бестелесного духа, который приходил в мои сны и звал меня к себе, а выглядит, как обычный человек.

– Дочка, – криво улыбается мужчина. – Этого никто не в силах изменить. Мой дух дал тебе жизнь, моя магия сделала семья Рорка жизнеспособным, моя сила воскресила мертвую утробу Мелисанды. Ее муж был безвольным сосудом для моей души. Ты моя!

Вскидываю на него гневный взор, внутренне передергиваясь от отвращения.

– Ты и понятия не имеешь, кто такой настоящий отец! Для меня это Киан Мэлори, – И так будет всегда!

Глаза собеседника разгораются опасным огнем, и мне становится жутко, ужас пробирает прямо до костей, заставляя похолодеть испуганно бьющееся сердце. Мои слова не на шутку злят некроманта.

– Ты даже не представляешь, насколько хорошо я это знаю. У меня было три сына, три крепких, здоровых, сильных мальчика. Они были умны, талантливы и магически одарены. Жаль, что только двое… Третий, Эйдан, моя боль, оказался без крупицы магической силы.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? Я знаю легенду, – хмуро цежу сквозь зубы.

– Затем, чтобы ты поняла, насколько сильно я умею любить. Я ни перед чем не остановился, чтобы спасти сына.

– Любить? – вздергиваю брови. – Спасти? Никого ты не спасал, Гиллаган! Эйдан был талантливым и мужественным. Хорошим человеком, рыцарем, при дворе короля. Но ты этого не видел. Ты этим не гордился. Ты желал, чтоб он был магом, твое тщеславие и гордыня страдали, ибо один из твоих сыновей посмел быть не таким. О какой любви ты говоришь? Если б ты любил Эйдана, принял бы его таким, каков он был. И не было бы все этих бесчинств, ужасов, смертей…

Мои слова жестоки, но Гиллаган не заслужил на иное. Стоит мне только вспомнить о сотнях неупокоенных духов, населяющих казематы Кинлоха, бедную Мелинду, которая пожертвовала всем, чтобы спасти людей, несчастных Айне и Джерома. Да что ходить далеко, мою маму чуть живьем на костре не сожгли, несправедливо обвинив, и все по вине этого мерзкого духа! И если б не папа… даже подумать страшно о таком конце…

– Что ж, – скрипит зубами сумасшедший ученый. – Полагаю, ты сказала, все, что хотела. Я тоже. Тянуть дальше времени нет.