Х20
Шрифт:
Джулиан спросил меня, зачем я пытаюсь его спровоцировать.
Недавно Тео провел ночь в больнице для удаления кисты, которую сочли причиной боли в ноге и пояснице. Врачи также провели биопсию, которая выявила неоперабельную опухоль в легком. Тео оставался спокоен, даже весел, заявлял, что за годы, проведенные в Центре, узнал, как велика приспосабливаемость жизненно важных органов человеческого тела. Не говоря об органах сирийских хомячков, домашних кошек и послушных гончих. Мне трудно было разделять его браваду, особенно когда он стал называть опухоль внутренней татуировкой, круговертью въевшихся раковых
Я винил в этой болезни Джулиана Карра. Если бы только он предоставил нам медицинские ресурсы “Бьюкэнен”, когда я просил. Если бы только он не упоминал рот Люси Хинтон. Я задавил двадцать первую сигарету за день и закурил двадцать вторую.
— Дай мне пачку, — сказал Джулиан. — Ты знаешь, что это не по правилам.
— Джулиан, я не твоя статистика.
— Дай мне пачку.
— Я не твой подопытный кролик. Я наделен свободой выбора.
— Нет. За это мы тебе и платим.
Я затянулся еще раз, а Джулиан глубоко вздохнул и выругался. Он наклонился вперед, схватил сигарету из прозрачной коробки на столике, закурил и глубоко затянулся. Попросил не пялиться так изумленно.
— Ты же вроде как бросил, — сказал я.
— Я убиваю группу мозговых клеток, — сказал он. — Чтобы низвести себя до среднего уровня. — Он выпустил дым через нос. — Думаешь, я сплошь пиджак и галстук, а? Думаешь, вот и все, чем я стал. Знаешь, вообще-то у меня тоже есть трудности.
— Конечно. Чью бы жизнь разрушить следующей.
Он взглянул на кончик сигареты, скорчил рожу и раздавил ее в пепельнице.
— Пролежали в этой коробке бог знает сколько. Дай-ка мне “Кармен”.
Я протянул ему “Кармен” и посмотрел, как он закуривает.
— А я-то думал, ты бросил, — сказал я.
— Мне нынче туго приходится.
— Я сейчас распл'aчусь.
— Пожалуйста, Грегори, будь помягче.
— С чего бы?
— От меня ушла жена.
Я хотел закурить еще одну сигарету, но пачка “Кармен” теперь была у Джулиана, а я не хотел у него просить.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Он пожал плечами:
— Такова любовь.
— И семейная жизнь, — сказал я.
— Теперь мы в одинаковом положении, Грегори. Мы оба одиноки.
— Говори за себя.
— Можно у тебя кое-что спросить?
— Я не одинок, Джулиан. Это не одно и то же.
— Что ты делаешь по вечерам?
Сказав это, он резко затянулся, поэтому я не понял, серьезно он или нет.
— Ты бы иногда заходил ко мне, — пробормотал Джулиан, и тут я подумал, что он это всерьез. — Мы бы заказали пиццу. — Как будто пласт боли поднимался на поверхность, позабыв о своем весе. — Одинокие мужчины так и поступают, да?
— Не знаю, Джулиан. Я живу с Тео.
— Ты мой самый старый друг, — сказал Джулиан. — А я тебе даже не нравлюсь.
— Я никогда не говорил, что ты мне не нравишься.
— Скажи мне, почему я тебе не нравлюсь.
— Ладно. Люси Хинтон. Рот Люси Хинтон.
— У нее был восхитительный рот.
— Не делай этого, Джулиан. Не издевайся надо мной. Что она делала своим ртом?
— Ела, говорила, не знаю, курила. Он был восхитителен, вот и все.
— Так ты с ней целовался?
— Нет. Хотел, но не вышло. В основном она целовалась
с тобой.— Так ты с ней никогда не целовался?
— Никогда, — сказал он. — Но всегда хотел.
Он так это сказал, что я ему поверил. Впервые за все время, что я знал Джулиана, я ощутил свое превосходство над ним и понял, что это мне нравится. Мне даже стало немного жаль его, но я поднялся выше этого.
— Люси Хинтон, — сказал я. — Она была одной из величайших целовальщиц всех времен.
— Я делал ужасные вещи, — говорит Уолтер. — Я крутил сигареты из страниц армейской Библии.
— Не ты один.
— Я выкурил весь Новый Завет. И я не должен был убивать мать Эмми. Господи, я убил свою собственную жену.
— Это сделал не ты. Не глупи.
— Пассивное курение. — Уолтер выглядит мрачнее тучи. — У нее не было шансов.
Без Эмми и членов Клуба самоубийц плакаты, снимки и изречение Парацельса над дверью четче. Мы с Уолтером впервые за несколько дней остались наедине, и поскольку он вежливо меня просит, я даю ему кое-что почитать. К сожалению, в своем кремово-белом стетсоне он совсем не выглядит счастливее. Он поднимает голову и говорит:
— Эта девушка Люси. Тебе не стоило так поступать.
— Знаю. Но теперь с этим покончено, как и с сигаретами. Все в прошлом.
— Тебе стоит почаще выбираться. Эмми права.
— А тебе стоит бросить курить. Эмми права.
— Что ж, она права. Вот это тоже кошмар. Мне было сорок пять, когда она родилась, но я бы изменился, будь я моложе. Я бы бросил. Она была такая красавица, совсем как ее мать.
— Это ничего бы не изменило.
— Как знать? Все мы хотим стать лучше, чем мы есть, даже Стелла.
— Пожалуйста, Уолтер, я уже по горло сыт рассказами про Стеллу.
— За словом в карман не лезет.
— Никто не заставит меня с ней встречаться.
— И хорошенькая.
— Только если я сам этого не захочу.
— Восхитительна как “МСС”.
— Уолтер, где твои манеры?
— Ладно, она мымра.
— Правда?
— Выясни сам.
— Я ей наверняка не понравлюсь.
— Ты наверняка прав. Это тебе не сигарета. Удовольствие не гарантируется.
— Я хочу сигарету.
— Ты хочешь удовольствия, а это не одно и то же.
— Нет, я действительно хочу сигарету. Ну то есть — прямо сейчас.
Уолтер швыряет мне страницы, которые я ему дал, и советует вместо этого что-нибудь записать, поэтому я прошу его рассказать мне историю, и он тут же начинает с 1916 года, утра битвы на Сомме.
Он — рядовой Черной стражи, его взводу приказано выстроиться в шеренгу перед младшим лейтенантом королевских драгун. Продрогший, вымокший и уставший взвод марширует прочь от окопов. На заброшенной ферме Уолтеру и остальным солдатам приказывают привести оружие в боевую готовность, а перед ними выталкивают проворовавшегося снабженца. Ему связывают руки за спиной и ставят к разрушенной стенке фермы. Ему завязывают глаза. Он дрожит с головы до ног, и о последней просьбе его не спрашивают. Ему дают сигарету. Его зубы так стучат, что, когда сигарету вставляют ему в губы, он перекусывает ее пополам. Он в ужасе выплевывает крошки табака, чуть не попав в офицера, который в омерзении отступает и дает приказ открыть огонь.