Хабаров. Амурский землепроходец

Несмотря на свой конфликт с воеводой, Хабаров всё же полагал, что у того нет никаких оснований держать его в тюрьме, ведь потерпевшей стороной был он, Ерофей Павлович, ведь ему были нанесены убытки, он лишался собственности и подвергался оскорблениям. Однако воевода, затеявший дело Хабарова, продолжал мстить ему, причисляя к своим политическим противникам и тем людям, которые чем-либо вызвали его недовольство.

Находясь в тюрьме, Хабаров написал московским властям вторую челобитную, в которой жаловался на все перенесённые им испытания и несправедливости, сообщал о злоупотреблениях воеводы Головина, о конфискованной пашне в районе Усть-Кута, а потом на Киренге, об отобранной у него соляной варнице, увеличении поборов с его хозяйства и, наконец, о своём аресте и тюремном заключении. Челобитная заканчивалась слёзной просьбой Хабарова дать ему возможность поехать в Соль Вычегодскую к семье. Ерофей Павлович предвидел, что жена его, оставаясь, долгое время без мужа, жила в нужде и должна была выплачивать накопившиеся немалые долги. Поэтому он писал о своём желании «женишко своё и детёшко с правежа освободить... и в государевых податях и долгах расплатиться».

Сибирский приказ в Москве в числе многих подобных челобитных получал немало жалоб на злоупотребления Головина. Это, в конце концов, насторожило московские власти, и рассмотрению был дан ход. Расследование вёл дьяк Сибирского приказа Григорий Протопопов, потом судья приказа боярин Никита Одоевский. Воевода Головин был смещён с должности. Сыграли роль многочисленные жалобы на его злоупотребления.

Якутское воеводство возглавили Василий Пушкин и Кирилл Супонев. Они получили предписание из Сибирского приказа разобраться в сложившейся обстановке в Якутске и в обоснованности содержания под стражей Ерофея Хабарова. Новые воеводы учинили разбирательство, допрашивали Ерофея Павловича и многих свидетелей, затем послали в Москву подробную отписку о его результатах. Через два года воеводы получили из Сибирского приказа ответ на свою отписку. В ней действия Головина были названы неправильными, а Пушкину и Супоневу предписывалось возместить Хабарову его убытки и в их возмещение выдать ему из казны пятьсот рублей. Однако это предписание не было выполнено, так как денег в воеводской казне не оказалось.

С отъездом Петра Головина Ерофей Павлович Хабаров вышел из тюрьмы, возвратился на Киренгу и смог снова энергично взяться за своё хозяйство. Здесь, на Киренге, он создал поселение земледельцев по опыту крестьянских поселений. Они обычно назывались слободами, а их жители — слободчиками. Такие слободы сначала появились в Западной Сибири, а потом стали возникать и в Восточной Сибири. В середине XVII века таких сельских поселений в Сибири насчитывалось около двадцати. Государство было вынуждено мириться с созданием таких слобод частными лицами и на их средства, поскольку само оказалось не в состоянии обеспечить всех переселенцев.

Кипучая, деятельная натура Ерофея Павловича проявилась во всех своих лучших качествах. Он продолжал организовывать пашенное хозяйство на Киренге и получал хороший для условий южной Якутии урожай, используя многое из опыта земледельцев Русского Севера. Хабаров выступил в роли организатора сельского поселения. Источники иногда называют его слободчиком, в данном случае слово это употреблялось как «глава», «инициатор» создания поселения или его «староста».

Вот что пишет биограф Хабарова Леонтьева Г.А.: «Как слободчик, он брал на себя инициативу «кликать» всех желающих, обеспечивать их за свой счёт ссудой и подмогой — деньгами, скотом, инвентарём. Поскольку слободы организовывались не на государственные, а на частные средства, господствующей рентой в них был оброк, натуральный и даже денежный. Вероятно, создаваемая Хабаровым слобода привлекала много желающих».

Читатель вправе спросить, как удалось Ерофею Павловичу Хабарову восстановить разрушенное прежним воеводой хозяйство, поднять его на былую высоту и не только сделать прибыльным, но и привлечь новых земледельцев.

Видимо, Хабаров всё-таки располагал средствами, которые ему удалось утаить от Головина. Вероятно, пришёл к нему на помощь брат Никифор, успешно промышлявший пушного зверя. И наконец благодаря неустанному труду Ерофею Павловичу удалось за сравнительно короткий срок поднять хозяйство и сделать его прибыльным.

Отношения с новыми воеводами у Хабарова складывались непросто, но Ерофей Павлович был уже научен горьким опытом и вёл себя с ними осмотрительно, осторожно, не давая поводов для нападок. Попытались воеводы внедрить в слободу на Киренгу и своих людей, от которых было бы мало проку в хозяйстве, но Хабаров воспротивился этому, оградив себя царской грамотой, которая давала ему право по своему усмотрению нанимать людей в слободу.

Своим независимым поведением Хабаров раздражал Пушкина и Супонева. Их неприязнь к Ерофею Павловичу разделил и дьяк Стеншин. Успехи Хабарова кроме зависти вызывали у них и стремление придраться к чему-либо, нанести ему внезапный удар. Случай представился, когда Ерофей Павлович не проявил выдержки и разругался с одним служилым человеком. Тот, по наущению Стеншина, подал воеводам жалобу на Хабарова. Его вызвали в приказную избу, а с ним заодно и свидетелей ссоры.

— С огнём играешь, Хабаров, — зловеще сказал Стеншин. — Пошто служилого человека обидел? По тюрьме соскучился?

— Намерения обидеть служилого человека у меня не было, — сдержанно ответил Хабаров. — А ежели сорвалось с моих уст грубое слово, пусть простит меня добрый человек. Вовсе не желал я его обидеть. Но и вы, други мои, не раздувайте дело. И тюрьмой не пугайте. Испытал уже сие. И коли не знаете, напомню вам, что меня охраняет государева грамота.

Хабаров вынул из-за пазухи лист пергамента — царскую грамоту — и протянул Стеншину.

— Принимаю извинение Ерофея Павловича. Посчитаем, что ссоре нашей положен конец, — сказал обиженный Хабаровым служилый человек.

— Какой добренький, — проворчал Стеншин, которому вовсе не хотелось, чтобы произошло примирение. Воеводы предпочли отмолчаться.

После того конфликта Хабаров стал проявлять большую сдержанность и осмотрительность. Он исправно выплачивал хлебный оборок со своего хозяйства, без большой нужды не появлялся в Якутске и старался не дать повода воеводской администрации для каких-либо придирок. Воеводы старались не замечать Хабарова, а дьяк Стеншин иногда открыто выражал своё нерасположение к Ерофею Павловичу.

Крупным событием, возбудившим воеводство, стало возвращение Пояркова с отрядом из дальнего похода. Казалось, что все забыли о Василии Даниловиче, оказавшемся после отстранения от власти Парфёна Ходырева временным правителем края.

Человек нрава крутого, даже жестокого, охваченный честолюбивыми планами, Поярков не захотел оставаться в Якутске и довольствоваться третьестепенной ролью при воеводе Головине, о деспотизме и неуравновешенном нраве которого имел полное представление, поэтому добился назначения главой экспедиции, которая направлялась из Якутска на юг, к Амуру.

И вот в середине 1646 года Поярков возвратился с Амура, проведя в странствиях без малого четыре года. Хабарову тоже приходила в голову мысль об участии в таком походе, его влекли края, расположенные к югу от Лены, где мог оказаться более мягкий климат, а земли более плодородными и благоприятными для хлебопашества. Встреча в Поярковым, расспросы его об амурских впечатлениях и практических результатах похода не могли не заинтересовать Ерофея Павловича. Он отправился в Якутск для встречи с Василием Даниловичем. Однако до этого ему удалось встретиться и побеседовать с несколькими членами экспедиции Пояркова. Словно сговорившись, все они скверно отзывались о нём.

— Деспот, ирод, а не человек! Знал бы, каков он, никакая сила не заставила бы отправиться под его началом, — сказал один из его спутников.

— Чуть что не по нему — рукам волю даёт. На зуботычины щедр. А кулак у Васьки увесистый. И мне от него доставалось, — сказал другой.

Ерофей Павлович даже засомневался — стоит ли встречаться с Василием Поярковым, о котором услышал столько недобрых слов, но, поразмыслив, всё же решил преодолеть заведомую неприязнь и отправиться к нему, чтобы обстоятельно обо всём расспросить.