Хабаров. Амурский землепроходец

Маньчжуры, несмотря на все усилия толмачей и особенно Константина Иванова, крайне плохо понимали, что же от них хотят. Хабаров долго и дотошно растолковывал им свои предложения маньчжурским властям. В конце концов маньчжуры поняли его или сделали вид, что поняли. Заулыбались и закивали. Напоследок всех их щедро накормили и перевезли на правый берег Амура. Сведениями о том, как они повели себя в дальнейшем, Хабаров не располагал.

Хабаров так и не дождался ответной миссии маньчжур, несмотря на приглашение. Никаких откликов на это приглашение со стороны маньчжур не было. Вообще так и осталось тайной, добрались ли освобождённые из плена маньчжуры до Нингута, имели ли там место их встречи с представителями властей. Либо все освобождённые Хабаровым предпочли не утруждать себя выполнением трудной миссии и разбежались по домам.

12. Раздоры в рядах первопроходцев

В улусе Турончи Хабаров провёл четыре недели. Первого августа он дал команду сняться с якоря и сделать следующую остановку в улусе сына Турончи, князька Кокурая.

Местность понравилась Ерофею Павловичу. Берег Амура здесь был высок, но не горист. Вдоль береговой полосы тянулись шеренги толстенных тополей, перемежавшихся с плакучими ивами, склонившимися к воде, и стройными прямыми лиственницами. Свободные от растительности участки земли были возделаны жителями под посадки хлебных культур и овощей.

Ерофей Павлович в сопровождении Третьяка Чечигина и ещё двоих близких к нему людей долго обследовал окрестности.

— Неплохо бы здесь срубить острожек и остаться в нём на зимовку, — указывая на небольшой пригорок, заметил Хабаров, спутники его поддержали.

За трапезой Ерофей Павлович сообщил своим сподвижникам:

— Зимовье устроим здесь. Место дюже доброе. Вон на том пригорке срубим острожек.

Он ожидал, что его слова будут встречены с одобрением, вызовут радостные возгласы и вопросы: место ведь для будущего острожка было очень привлекательным. Однако немногие ответили на сообщение одобрительными возгласами. Люди стали перешёптываться друг с другом и обмениваться явно недружелюбными репликами, относящимися к начальнику отряда. Большинство же членов отряда отмалчивалось.

— Вы чем-то недовольны, други? — спросил Хабаров, обращаясь к группе казаков, шушукающихся в стороне.

— Шибко разные мы, Ерофей Павлович, с тобой и твоим окружением, — ответил Лонгин Васильев. — На нас, казаках, держится власть в воеводстве. А тебе казачья душа неведома. Окружил себя покручениками. Тебе бы землю пахать...

— В чём меня упрекаешь, казак? — резко перебил его Хабаров. — Да, я землю пахал и горжусь этим. Не ты ли ел тот хлеб, что я выращивал? Радуюсь, что довелось мне поднять пашню на Ленской земле. И теперь призываю хлебопашцев осесть здесь, на реке Урке.

Ерофей Павлович заговорил на повышенных тонах, не скрывая своего гнева, но пересилил его, взял себя в руки и сказал уже миролюбиво:

— Давай-ка, Лонгин, потолкуем по душам. Возможно, и я в чём-то не прав. Возьми с собой товарищей, единомышленников.

— Отчего же не потолковать, — без большой охоты ответил казак.

— И не смотри на меня так — коль я не казак, стало быть, и человек неважный. А я ведь с малыми силами острожек отстоял и многократно превосходящим силам басурман нанёс сокрушительное поражение. Вот тебе и не казак. Не забывай этого.

Лонгин Васильев всё-таки пришёл к Хабарову и привёл с собой Степана Полякова и Константина Иванова.

— И ты здесь, Константин, в компании этих несогласных? — спросил с удивлением Хабаров.

— Как видишь, Ерофей, и я здесь, — сдержанно ответил Иванов.

Ерофей Павлович вспомнил, что, выполняя обязанности толмача, Константин часто переводил слова дауров, спотыкаясь, останавливаясь в раздумье, так как знал их язык весьма нетвёрдо. Это раздражало Хабарова, привыкшего ценить в людях чёткость и исполнительность, и бывало, он покрикивал на Иванова, раза два обозвал его непотребно, а однажды даже замахнулся на него. Этого Константин никак не мог простить и поэтому примкнул к лагерю недовольных, тем более что сам он был не рядовым казаком, а казачьим десятником.

Ерофей Павлович подготовился к встрече с противниками и пригласил себе в подмогу двух есаулов, Андрея Иванова, отличавшегося во всех делах храбростью и справедливостью, и Онуфрия Степанова, а также брата своего Никифора. Онуфрий пришёл не один, а привёл с собой помощника, Тита Леонтьева, сына Осташкова, пушкаря и мастера кузнечного дела, и ещё Фёдора Иванова, по прозванию Серебряника.

Готовясь к нелёгкому разговору, Хабаров сумел выяснить, что его сторонники всё же преобладают в отряде. Таковых насчитывалось примерно двести двадцать человек. Их ядро составляли промышленные люди, поступившие на государеву службу без жалованья, которых иногда называли охочими людьми. Те из них, кто в отряде Хабарова жил за счёт своих средств, назывались своеуженниками, а снаряжавшиеся начальником отряда, либо другими лицами, носили название покручеников.

Число противников Хабарова достигало ста с небольшим человек. В основном это были служилые казаки. Они снаряжались за счёт казны, хотя в отдельных случаях не смогли избежать материальной зависимости от начальника отряда и других состоятельных лиц. Если казак занимал какую-либо заметную выборную должность, его избирали на общем сходе в есаулы. В отряде оказалось несколько выборных есаулов. Одним из них был Андрей Иванов, другим — Тит Леонтьев, по прозвищу Кузнец.

В казачьей части отряда, где существовало и казачье самоуправление, были официальные должности рядовых казаков, десятников, пятидесятников. Сам Хабаров носил звание приказного. Хотя он и был наделён широкими административными правами, но он, начальник отряда, был вынужден считаться с этими факторами и советоваться или совещаться с казачьим кругом. Без этого он старался не принимать самостоятельных решений, касающихся судьбы всех членов отряда. Так, казачий круг не одобрил намерение Хабарова поселить два десятка покручеников на реке Урке и их силами завести пашню. Хабарову, таким образом, не удалось создать для амурского отряда земледельческую базу.

И вот Ерофей Павлович начал совет с людьми, собравшимися на его дощанике.

— Не гоже, други мои, ослаблять отряд неразумными раздорами. Скажите мне откровенно, чем я вам не угодил. Что вам не по душе в отряде? Что потребно сделать?

Слово взял Онуфрий Степанов.

— Поставим острожек, потребно возвести кузню с плавильной печью. Наши пушки, старые мушкеты, пищали нуждаются в починке. Из Якутска нам почти не присылали пушечных ядер. А те, что однажды прислали, не полезли в стволы. Оказался другой размер.

— Можно ли своими силами восполнить этот пробел? — спросил Хабаров Степанова.

— Конечно, можно. Пусть Тит Леонтьев ответит. Он у нас знающий пушкарь.

— Ответь, Титушка, — попросил его Ерофей Павлович.

— Дело не зело хитрое, — ответил Тит, — собираем выброшенные стрелы, ядра, якоря. Переплавляем их в ядра потребного размера. Была бы надёжная плавильная печь.

— Бог в помощь. А печь непременно будет, — пообещал Ерофей Павлович. Потом он обратился к Фёдору Иванову, прозванному Серебряником. Фёдор имел репутацию рудознатца, умевшего по одному ему заметному признаку разузнавать месторождения всяких полезных металлов. Отвечая на вопрос Хабарова, тот сдержанно ответил:

— Занимаемся поисками. Расспрашивали туземных людей, когда примечали у них вещицы из золотишка, серебра, меди. Вызнавали, как к ним попали сии вещицы, где можно найти залежи полезных руд. Такие места есть на примете.

— Ну, ну... Продолжай, Федорушка, своё полезное дело. Когда-нибудь мы твоими находками воспользуемся, — сказал Хабаров поощрительно и обратился к Лонгину Васильеву и Степану Полякову: — А вы что помалкиваете, божьи угодники? Нахохлились, будто сычи болотные. Что скажете?