Хадамаха, Брат Медведя

– Ничего, – морозным, как снежная вьюга, голосом откликнулся Хакмар. – Кроме того, что про заговор Снежной Королевы мы слышим впервые.

– Ну и что? Просто к слову не приходилось. – Аякчан явно смутилась, а оттого тут же ощетинилась. – Я и сейчас сказала только к тому, что хоть верховные, хоть Снежная Королева без проблем могли тут вместо Храма Голубого огня Рыжий основать, никто б и не узнал! И вообще, оно вам надо?

– Истинная храмовница – всегда нож в рукаве и камень за пазухой! – недобро скривил губы Хакмар.

– Неправильно так-то, девочка-жрица! – сурово начал Донгар. Хадамаха уже понял, что мальчишка-шаман, хоть и был Черным и оттого вроде бы природным врагом жриц, относился к голубоволосой прямо-таки с благоговением. Поэтому сейчас его осуждение звучало особенно веско. – Мы, все четверо, заодно быть должны, доверять друг другу…

«Вот уж спасибо! – мысленно хмыкнул Хадамаха. – Допустили, так сказать, в узкий круг…»

– Задолбал, как дятел елку, своей правильностью! – едва не плача, вскинулась Аякчан. – Что вы на меня насели? Вон, он вас ведет, а вы себе идете, даже не спрашиваете – куда? Вот куда ты нас ведешь? Почему не рассказываешь? – накинулась девчонка на Хадамаху. – Может, в Храм сдавать, может, ты с тем щуплым крысюком заодно?

Хадамаха поглядел на нее даже с восхищением – нет, прав Хакмар, настоящая жрица! В один миг нашла, на кого внимание переключить и виноватым сделать!

– Не рассказываю, потому как вы не спрашиваете. Вы мне вон тоже не все рассказываете – например, про железное яйцо, которое у твоего седла висело, когда я вас у городских ворот встретил. Это ведь оно – южный взрывчатый шар? – невинно закончил Хадамаха и ухмыльнулся, глядя на их смущенно-ошарашенные физиономии. – Мы ж, все четверо, заодно быть должны, доверять друг другу… – едко повторил он слова Черного.

Аякчан судорожно зажала рот ладонью. Оставшаяся на виду половина лица мучительно покраснела под убийственными взглядами приятелей. Умгум. В недоверии они, похоже, не раскаиваются, раскаиваются, что проговорились. Ну тогда извиняйте – Хадамаха мысленно развел руками – он им тоже все докладывать не обязан.

– А веду я вас в одно такое место… – буркнул он, – где девчонке вашей не надо прятать волосы, а черный шаман может во весь голос объявить, что он – черный шаман!

– Это где ж такое место? – насмешливо поинтересовался Хакмар. – На верхних небесах среди добрых духов или в Нижнем мире?

– Не-а, – Хадамаха помотал головой. – Тут.

Прихрамовые районы давно остались позади, они миновали мастерские и склады и теперь стояли перед наскоро собранным из бревен забором. Светильник над входом выхватывал из тьмы причудливо вырезанную табличку: «МХАТ».

– Местность тут раньше очень мшистая была – сплошные мхи, – пояснил Хадамаха, распахивая створку.

За высокой оградой, разбросанные так-сяк, без всякого порядка, торчали чумы. Видно было, что и чумы тоже делались наспех: не для того, чтобы жить, а чтоб наскоро поспать, не глядя закинуть в рот кусок и бежать к тщательно и любовно сколоченным помостам. А на помостах стояли, сидели, приплясывали шаманы.

– Когда про чэк-наи да мэнквов слухи пошли, площадь торговую перед городом разогнали. А всех сказителей, певцов-олонхосутов, шаманов, которые людей развлекали, сюда переселили. Уехать из-за мэнквов они не могут, вот и застряли тут, – привычно лавируя между беспорядочно разбросанными чумами, Хадамаха вел своих то ли подозреваемых, то ли друзей – он еще и сам не решил. Все трое, с круглыми от изумления глазами, не переставая вертели головами по сторонам, разглядывая то хоровод, раз за разом, до бесконечности, до одурения отрабатывающий одно и то же движение пляски «Гэсэгер», то белого шамана в ярком плаще, что, мерно постукивая подушечками пальцев в бубен, выразительно вещал:

– Милая Бора-Шэлей на вершину холма поднялась, оттягивая тетиву, стала целиться, с утра до вечера, с вечера до утра…

С обеих сторон от него, явно стараясь перекричать конкурента, надрывались сказители-олонхосуты:

– … в течение тридцати дней богатыри, без устали-передышки, равные, будто зубья пилы, друг друга били…

– Жил в старину старик, и имел он большого козла и малого козла и ничего, кроме козлов…

Слышалась обрядовая песнь кай сов, и призывная, к духам, песнь кастынг эрыг, и классический популярный романс:

– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним и отчаянно ворвемся прямо в снежную тайгу-у!

– Наверное, самый большой на весь Сивир городок развлекающих шаманов, – с невольной гордостью выпалил Хадамаха. – Ягун-ыки, богатей здешний, хочет его сохранить и когда бедствие закончится. Нигде такого нет, а у нас будет!

– Но мы же не… – начала Аякчан и вдруг замолкла. Настороженное выражение сползло с ее лица, черты стали мягче, словно неукротимая девчонка разом ослабела. Дрожащим голосом она пролепетала: – Это что… Это кто… Это тот, про кого я думаю?

В чуме, перед которым они стояли, не было ничего необыкновенного – такой же небрежно сделанный, явно временный, как и остальные. И в шамане возле чума – тоже. Не слишком высокий, невзрачный, он бродил туда-сюда и бормотал что-то, сопровождая слова скупыми жестами. Ни тебе звонкого бубна, ни яркого плаща, ни пляски… Но именно на него смотрела Аякчан, и в глазах ее светился робкий недоверчивый восторг.

– Умгум, – еще больше задирая нос, кивнул Хадамаха. – Он самый! На Новозим богатей Ягун-ыки большой праздник-ысыах устраивал. С рыбой, с олениной, с аракой, с подарками… Других богатеев приглашал, жриц, нас, игроков…

– Ну ясно, весь бомонд на пати, – тоже не отрывая глаз от бормочущего шамана, выдохнул Хакмар.

Жаргона горных мастеров Хадамаха не знал, но суть понял, кивнул:

– Во-во! И он тоже был… – Он кивнул в сторону чума. – Там и познакомились! Хороший мужик.

– Хороший мужик! Хороший мужик! – как в шаманском трансе бормотала Аякчан. – Даже богатейка Тайрыма… Даже в столице… И то к нему на представление попасть не могла! А я! Здесь! Увижу! Самого!

– Я о нем слышал, – тоже с оттенком почтительности в голосе сказал Хакмар. – Хотя я, конечно, в искусстве предпочитаю наш андеграунд…

– У вас в горах все андеграунд – вы в пещерах живете! – отрезала Аякчан. – А этот человек… он… Неповторимый! – восторженно выдохнула она.

Шаман вдруг перестал бормотать и медленно обернулся к застывшей возле его чума четверке.

– Вот так сидишь у себя в чуме, думаешь обо всей этой глупости, зависти, непонимании, о том, как мало сделано и, кто знает, удастся ли сделать больше, – и чувствуешь себя ужасно! – послышался мягкий, завораживающий голос. – И вдруг в глухой тайге, на самой окраине Среднего мира, совершенно незнакомый человек, милая девушка называет тебя – неповторимым! И настроение твое – улучшилось!