Хаджи Ахилл
Шрифт:
Услыхав это, бабушка Ева перекрестилась и промолвила:
— Совсем ошалел.
Но Хаджи Ахилл не рассердился на это замечание… Напротив, оно доставило ему большое удовольствие. Он понял, что сильно задел бабушку Еву, и самодовольно прошептал, не выпуская чубука изо рта:
— Ума
Но Хаджи Ахилл искренно любил жену.
Несмотря на все насмешки, подшучивания и кулачные расправы, он знал, какую благотворную роль играет в жизни человека жена, какое огромное значение имеет она для его счастья, и, в противовес вышеприведенному оскорбительному сравнению, говорил иногда:
— Дом без жены да муж без монет — хуже нет!
Тут бабушка Ева приятно улыбалась и ласково заглядывала в глаза супругу, словно кошка, которую гладят по шелковой спинке.
Хаджи Ахилл обожал свою подругу и в критическую минуту доказал это.
Когда в 1877 году полчища башибузуков, ободренные близостью сулеймановых войск, напали на Сопот, Хаджи Ахиллу, как всем, пришлось бежать за Балканский хребет. Он бросил все: дом, бритвы, кофейники, картинную галерею, бесценный музей свой, даже булгарию, даже иерусалимский чубук! Только два предмета сохранил и унес он с собой за Балканские горы: свое копье и бабушку Еву!
Последние великие события — война, опустошения, освобождение — не застали Хаджи Ахилла врасплох. Они были им предвидены и не исторгли из уст его удивленных восклицаний, кроме философского «Божья воля!», которым он встречал безразлично все замечательные явления в своей жизни, как, например: спуск с лестницы в славном храме Святой Софии, получение пресловутой оплеухи в Море, приобретение
в Сопоте сотни золотых грошей вместо сотни ударов кизиловыми прутьями и, наконец, освобождение Болгарии.Впрочем, нет: появление и пребывание русских в Болгарии оказали на него бесспорное влияние.
Сближение с русскими побудило его сделать большой шаг вперед в области языковедения: он изучил русский язык. Да!
Проезжая недавно через Карлово, я почел непременным долгом посетить бывшего своего соседа и знакомца Хаджи Ахилла, который переехал в этот город. Я нашел его в новой кофейне.
Единственным, украшением последней были окна, оклеенные (удивительное совпадение) номерами покойных газет «Витоша» и «Басарет». Но посредине бумагу заменяли куски стекла — треугольные, круглые, полукруглые, многоугольные — словом, той формы, какую придал им каприз случая, и поддерживаемые искусно вырезанными краями бумаги, к которым они были приклеены. В углу стояло, вытянувшись, уцелевшее от кораблекрушения копье. Хаджи Ахилл опять был бедняк. Бабушка Ева разделяла с ним судьбу его. Достойная женщина! Когда я вошел, он, находясь в веселом настроении, удивлял кучку любопытных своими познаниями в русском языке.
— Ума палата, язык — бритва, хитрый змей!.. Я — человек ученый, дети… Читаю Писание, знаю русский язык… Русские называют женщину — марушкой, ракию — водкой, вместо «садитесь» говорят «наседайте», вместо «дай» — «давай», вместо «поедим» — «покушаем».
— Дедушка Хаджи, — прервал кто-то. — А как по-ихнему отрава?
— Зехир! (яд) — с невозмутимой серьезностью ответил Хаджи Ахилл.