Хаджи

– Ваше величество, нет слов, чтобы описать волнение этого момента, - ответствовал отец.

– Чего бы вы ни пожелали, теперь или потом, вам стоит лишь протянуть руку, - ска-зал король и повернулся ко мне.
– Твое имя, сын мой?

– Я Ишмаель, - торжественно произнес я.

Нас слегка подтолкнули, чтобы не задерживали очередь, и в конце концов мы очути-лись в самом большом шатре, какой мне приходилось видеть, - он вмещал всю делега-цию. Нетрудно было разобраться, кто здесь беженец, а кто из богатых и зажиточных пале-стинцев - это были лохмотья и золотые нити, перемешавшиеся во всеобщем братстве.

Последовавший за этим пир был еще более пышным, чем те, что устраивал отец, бу-дучи мухтаром Табы. Многие из нас давно не видели такой еды и ели, пока не раздулись, и после этого тоже продолжали есть. Музыка и танцовщицы дополнили атмосферу любви и согласия. Слуги раздавали гашиш, чтобы наше блаженство не растаяло слишком скоро.

После пиршества мы смотрели верблюжьи гонки, искусство верховой езды и соко-линой охоты, и снова были музыка и танцы. Потом мы слышали по радио, что король ти-хо ускользнул из Аммана, не желая своим присутствием нарушать демократизм встречи.

На следующий день отец отправился в свою комиссию, заседание которой началось и кончилось общим криком из-за его попытки расширить повестку дня, а не просто при-нимать уже составленные решения. Он высказался за то, чтобы не употреблять слово "бе-женец", но его перекричали. Я вскоре ушел, чтобы собрать сведения, которые он велел мне достать.

Вечером я рассказал отцу о том, что удалось узнать. Шейх Таджи - глава полукоче-вого племени, занимавшего территорию к северу от залива Акаба и предместьев Эйлата. В начале войны с евреями египтяне в военных целях выселили их из родной страны, и они бежали в Хеврон. К концу войны евреи завоевали пустыню Негев и оставили шейха Тад-жи удивляться, зачем он уехал. Оставшихся бедуинов евреи не тронули, и они сотрудни-чали с евреями, снабжая их охотниками и сведениями.

Пока шейх Таджи сожалел о своей ошибке, он оказался в Хевронском лагере в бед-ственном положении. Мэр города был верным сторонником Абдаллы и превратил лагерь в один из оплотов короля в Западном Береге.

Отец показал мне маленький талисман, который дал ему Таджи, - яшмовый брелок с абстрактной резьбой. Я узнал обычный бедуинский талисман для охраны от джиннов.

– Эта штука потом доставит к нам шейха Таджи, - сказал отец.
– Что ты узнал о здешнем лагере?

Я с важностью прокашлялся.

– Шнеллер и все лагери вокруг Аммана гораздо хуже, чем Акбат-Джабар, - сказал я.
– Здесь они живут или умирают по одному закону. Абдалла завербовал всех важных ста-рых мухтаров и раздал им и их семьям все рабочие места в Красном Полумесяце. Если ты против короля, то ты не ешь и не протестуешь. Многих убили или бросили в тюрьму, так что всех инакомыслящих убрали.

– Я так и думал, - сказал отец.

– То же самое и с работой в Аммане. Только те, кто сотрудничает с Абдаллой, могут найти работу в городе. Говорят, таковы все лагери в Иордании.

На третий вечер я уже смог доложить отцу, что нашел еще одного сильного дисси-дента, который, в противоположность Ибрагиму, помалкивал о своих чувствах.

– Его зовут Чарльз Маан. Он был учителем гимназии в Хайфе. Он хорошо известен в комиссии по Рамалле.

– Я о нем слышал, - ответил отец.
– В Рамалле сильная группа. Можно ему дове-рять?

– Да, во всем, кроме одного, - сказал я.

– Так, кроме чего?
– спросил он.

– Он христианин, а ты знаешь, как они лгут об Иисусе, будто он их господин и изба-витель.

– И это все?

– Да, сэр.

– Ерунда, - сказал отец, удивив меня.
– Христиане и мусульмане столетиями жили в Палестине без всяких реальных затруднений. Религиозная борьба здесь - это ливанское безумие. До муфтия мы уживались даже с евреями.
– Откровение хаджи Ибрагима смути-ло меня.

Чарльз Маан тоже находился в лагере Шнеллер, только через несколько улиц от нас.

– Побудь возле его палатки и понаблюдай, но так, чтобы за тобой не следили, - ве-лел отец.
– Когда он будет один, подойди к нему осторожненько и представься, заговори или передай записку. Скажи ему, что я бы хотел быстрой мимолетной встречи.

– Где, отец?

Мы оба немного подумали.

– Возле уборной, где мы справляем наши дела, - сказал он.

Я прождал больше двух часов возле палатки Чарльза Маана; к нему без конца при-ходили и уходили делегаты. Я решил написать записку. Когда был перерыв в очереди по-сетителей, я быстро вошел и сунул ее ему.

Он был постарше отца, и под глазами у него были мешки от усталости. Он взял за-писку желтыми от курева пальцами.

Я Ишмаель, сын хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби. Отец хотел бы встретиться с вами возле уборной в два часа ночи.

Он порвал записку в клочки и утвердительно кивнул. Уборная представляла собой длинный сарай из гофрированной жести поверх канавы, по которой нечистоты стекали в несколько ям. Незадолго до двух мы с отцом с предосторожностями оставили свою палат-ку. Было совсем темно и тихо, и мы надеялись, что так и будет. Мы дождались в тени, по-ка не спустилась по тропинке усталая взъерошенная фигура Чарльза Маана в поношенном европейском костюме. Он огляделся и вошел. Ибрагим последовал за ним, а я остался снаружи, чтобы предупредить, если появится кто-нибудь. Он встал над канавой, притво-ряясь, что мочится.

– Надо встретиться на другой стороне, - сказал отец.

– Согласен, - ответил Чарльз Маан.

– Вы знаете шейха Таджи в Хевронском лагере?

– Да, он заслуживает доверия. Хороший человек.

– Я его тоже приведу, - сказал отец.

– Согласен.

– Как нам связаться?
– спросил отец.

– Когда вы с Таджи будете готовы, пошлите вашего сына Ишмаеля в Рамаллу. Я в лагере Бира. Мне удалось там открыть маленькую школу. Он меня запросто найдет.

– Нашу встречу надо тщательно скрыть, - сказал отец.

– У меня есть надежное место в Иерусалиме в Старом Городе. Вы знаете монастырь Сионских Сестер?

– Нет, - ответил отец.

– Войдите в Старый Город через Львиные ворота. Это на Виа Долороса возле арки Экко Хомо между Второй и Третьей остановками. Спросите сестру Марию-Амелию. Она ведет школу и будет знать точное время, когда вас ждать.

– Я не хочу вас обидеть, но ведь она женщина. Можно ли ей вполне доверять?

– Она моя дочь, - сказал Чарльз Маан.

– Кто-то идет, - шепнул я.