Хаджи
Шрифт:
Мысли его обратились к другому червячку, вылезавшему из деревяшки. Каукджи - то ли ливанец, то ли сириец, то ли иракец - провел войну в нацистской Германии. Во вре-мя бунта муфтия его "нерегуляры" заслужили жалкую характеристику. Это был сброд по-донков, разбегавшихся, как только разгоралась битва.
Но хаджи Ибрагима больше занимало поражение, которое он нанес Каукджи. Он по-нимал, что он - кандидат на месть Каукджи, потому что такое не забывается.
Хаджи Ибрагим знал также, что в богатом арабском воображении ужасная репутация Каукджи может превратить поражение в победу. Каким-то образом Каукджи все еще оста-вался в арабском мире почитаемой военной фигурой. Стараясь всегда что-нибудь урвать, Каукджи объявил об образовании Арабской армии освобождения,
На его призыв в ночь голосования за раздел откликнулись десятки тысяч арабов, по-клявшись вступить добровольцами. Их гнев быстро испарился. В конечном итоге дорогу к центрам набора в Армию освобождения нашло несколько сотен идеалистов.
Поскольку ряды его были пусты, Каукджи стал покупать армию. Он нашел лучших наемников, какие только были среди арабов. Премиальные деньги всегда вызывали от-клик, но на этот раз отклик был слабым. Он разыскал бывших нацистов, скрывавшихся среди арабов, дезертиров из британской армии, итальянских дезертиров, купил офицеров из постоянных арабских армий. Затем он воззвал к исламским нациям за пределами араб-ского мира, и это дало еще несколько тысяч из Югославии, мусульманской части Индии, Африки, Дальнего Востока. Он раздобыл уголовников, досрочно освобожденных из тю-рем Багдада, Дамаска, Бейрута и Саудовской Аравии. Он нанял несколько групп из Му-сульманского братства, людей сильной ненависти, но совершенно не дисциплинирован-ных. Каукджи надеялся собрать десять тысяч человек. Ему не хватало больше двух тысяч. Священная миссия, к которой он себя предназначил, состояла в том, чтобы вторгнуться в Палестину и захватить все, что удастся. На его действия у него было четыре с половиной месяца до вторжения регулярных арабских армий.
Очевидно, оба командира находятся в Дамаске и рыскают в поисках оружия и денег. Что потом? Хаджи Ибрагим размышлял. Абдул Кадар и Каукджи терпеть не могут друг друга. Как они будут действовать в одной команде? Без сомнения каждый из них обтяпы-вал свои собственные делишки с Абдаллой, египтянами и сирийцами. Кто с кем в посте-ли? Где примазался Кабир-эфенди?
Есть ли у арабов собственная политика или это всего лишь цепь темных делишек? Знают ли они на самом деле, чего хотят? Пришли ли они к соглашению хоть по одному вопросу, кроме абстрактной мании уничтожения евреев? Когда в Палестине так много арабских армий и ополчений, не логично ли предположить, что если евреи будут разбиты, это приведет только к еще более кровавой путанице, в которой араб будет убивать араба? Хаджи Ибрагим следил за арабскими конференциями, одной за другой, и видел, что един-ственное, что из них получается, это постоянная анархия.
А как насчет солдат Армии джихада и Армии освобождения? Это такие же люди, как его деревенские из Табы, кофейные вояки, убогие люди почти без чувства собственно-го достоинства, без настоящей подготовки и вовсе не жаждущие ожесточения штыковой атаки.
Ибрагим не представлял себе силы евреев, но он привык уважать их за необычайные организаторские способности, уважать их командиров и единство цели. Хагана имела по-разительный успех против англичан. Она была непобедима против арабов. Десятки тысяч новых еврейских ветеранов войны пополнили ее ряды. Охрана киббуцев могла бы повер-нуть назад все, что Абдул Кадар или Каукджи бросили бы против них.
У евреев есть еще несколько батальонов молодых и сильных бойцов Пальмаха.
Кроме того, в планах евреев были реальность вместо фантазии и поддержка ишува вместо внутриплеменных неурядиц.
В конечном итоге цену будут платить не Кабир, Каукджи или Абдул Кадар, а фелла-хи Табы и сражающиеся крестьяне и горожане Палестины.
– Хаджи Ибрагим.
Он обернулся и взглянул в вечно скорбное лицо Дандаша.
– Кабир-эфенди готов к встрече.
Глава шестая
– Брат.
– Брат.
– Брат.
– Брат.
В офисе Фавзи Кабира стоял стол для конференций - из тех, вокруг которых спорят
короли и министры иностранных дел. Хаджи Ибрагим решил, что заседание не станет его запугивать, раз его посадили напротив Абдул Кадара Хуссейни и генералиссимуса Каукд-жи, облаченного в новую фельдмаршальскую форму.– Прежде чем мы начнем, - сказал Каукджи, - я хочу, чтобы хаджи Ибрагим знал, что у меня нет и никогда не будет помыслов о личной мести ему или людям Табы за тот раз, что он меня перехитрил. Теперь мы все братья перед лицом общего врага.
Общий враг - мы сами. Ибрагим кивнул и улыбнулся Каукджи.
– То, что сказал генералиссимус, относится также и к Хуссейни, - добавил Абдул Кадар.
– Мой дядя, великий муфтий, не имеет на тебя зуба. Такой роскоши, как мелочная вражда между нами, больше быть не может. Слишком настоятельны более важные дела.
Ибрагим снова кивнул.
Фавзи Кабир прокашлялся, уравновесил свое жирное маленькое тело на краешке ко-жаного кресла с высокой спинкой, поджал губы и сложил щепотью пальцы.
– Со времени восстания муфтия времена круто изменились. И потом, даже если бы у меня была другая точка зрения. Когда мои два брата пришли ко мне, я был лишь счастлив участвовать в новом порядке вещей. Сегодня есть только одно дело и один враг. Единство в арабском мире превыше всего.
– Когда же это у нас было единство?
– спросил Ибрагим.
Трое раздраженно уставились на него. Кабир с самого начала почувствовал, что с ним будет трудно.
– Мы пришли к согласию в тот день и минуту, когда был проголосован план раздела. Мир увидит, как арабские братья могут стоять плечом к плечу.
– Когда еще арабская земля осквернялась угрозой сионистского государства?
– доба-вил Абдул Кадар.
– У меня самого было немало расхождений с муфтием, - продолжал Каукджи лита-нию братства, - но 1939-й - это 1939-й, а 1947-й - это 1947-й.
Но ведь состав актеров все тот же. Леопард не меняет пятен на своей шкуре, и верблюд не избавится у колодца от своего горба за ненадобностью. Что изменилось? Во всех троих кипит честолюбие. Неужели они в самом деле верят, что теперь они союзни-ки?
– Стратегическая цель наших двух, назовем их так, армий освобождения, - сказал Каукджи, принимая вид человека, уверенного в том, что он выдающийся военный ум, - ясна. Абдул Кадар и я, мы захватим как можно больше территории Палестины до фор-мального вторжения регулярных арабских армий Египта, Сирии, Иордании и Ливана.
– Простите меня, - сказал хаджи Ибрагим, - я лишь простой и скромный феллах, не сведущий в военных делах. Но ваши добровольцы, простите - ваши армии имеют тот же, в общем, состав, какими они были десять лет назад. А евреи сегодня лучше подготовлены, лучше вооружены, лучше организованы и под лучшим командованием, чем было десять лет назад. Десять лет тому назад вы не смогли уничтожить ни одного еврейского поселе-ния. Пусть даже мы объединимся, но что дает вам уверенность, что на этот раз что-нибудь будет иначе?
С ним будет одно беспокойство, подумал Кабир, много беспокойства.
– В прошлый раз мы своего не добились, - сказал Абдул Кадар, - потому что потра-тили силы на борьбу друг с другом. Этого больше нет.
Клянусь бородой Аллаха, я в самом деле вижу, что он уговорил себя, что верблюд оставит-таки свой горб у колодца. Он верит, что мы разом изменили свою природу. До-рогой брат Абдул Кадар, ты не отличаешь ослиного навоза от материнского молока.
– И еще многое теперь по-другому, - сказал Каукджи, вскочив. Положив свою плеть на стол, он уставился на потолок и жестикулировал рукой, как бы читая лекцию кадетам.
– А именно, первое. На этот раз у евреев не будет англичан, чтобы их спасать. Британское командование заверило нас на высшем уровне, что несмотря на то, что англичане все еще в стране, они не станут вмешиваться в действия добровольческих армий. Далее, нас заве-рили в том, что, уходя, они передадут нам все главные стратегические позиции. К пятна-дцатому мая следующего года, когда не станет англичан, уже не останется столько евреев, чтобы объявить независимость или хотя бы собрать кворум для вознесения молитв их мертвецам.