Хаидэ
Шрифт:
— Ты должен быть счастлив, ты получишь все. Но если солжешь мне еще хоть раз, берегись. Перед лицами темной Кварати и мужа ее даю клятву — мои дары обернутся страшными карами.
Они вышли из подземелья в тишину спящего сада, где изредка черными силуэтами виднелись фигуры заснувших гостей. Хаидэ шла меж двух стражников, все еще со связанными руками. А Канария, накинув поверх зловещего одеяния светлый плащ, плыла следом, слушая жаркий шепот Техути и деловито размышляя, куда пристроить красавчика по приезду мужа.
Улыбаясь нарисованной картине, кивнула быстро подошедшей няньке, за которой шла с недовольным видом сонная Алкиноя. Бросив руку девочки, нянька упала на плиты, распластываясь ничком.
— Моя госпожа! Нет моей вины! Не наказывай!
— Что случилось? Теопатр?
— Нет, нет. Твое ожерелье, моя госпожа…
Нянька заплакала, дергая себя за волосы.
— Стойте!
Стражники застыли, держа Хаидэ. Канария снова обратилась к няньке.
— Говори!
— Ты велела положить его в шкатулку. И запереть в спальне.
— Да.
— Ты дала мне ключ снова, чтоб я приготовила тебе ложе, моя госпожа…
— Да говори уже!
— Его нет. Нет шкатулки. Там пусто!
Канария нахмурила брови. Пнула ногой рыдающую няньку.
— Старая лошадь! Завтра отправишься в дальнее селение. Как это случилось? Ты положила его в шкатулку и…
— Не-ет! Алкиноя отнесла и заперла двери. Прости моя госпожа, но это правда!
Канария тяжело посмотрела на дочь. Та ответила матери таким же взглядом. И уставилась на Техути. У того по спине вдруг поползли мурашки и он спрятал руку, которой на ходу поглаживал локоть хозяйки.
— Алкиноя… Что ты сделала с ожерельем?
— Ничего я не делала! Я положила.
— И что?
Девочка исподлобья посмотрела на Техути и улыбнулась злорадной улыбкой, тут же снова цепляя на лицо хмурое выражение. Сказала с неохотой, растягивая слова:
— А потом пришел этот. Распорядитель. Он меня обнимал и хотел целовать. Я убежала. Потом вернулась и заперла двери.
Канария молча развернулась к спутнику, махнула рукой стражнику и тот послушно приблизил факел, освещая испуганное лицо и бегающие глаза.
— Ты целовал мою дочь? Говори, обезьяна!
— Я. Нет. Нет, моя госпожа! Девочка ошибается. Она… ей верно приснилось что-то!
— Приснилось? — выкрикнула Алкиноя, и, хватая мать за руку, потащила ее за собой, — пойдем, я покажу.
— За мной, всех, — распорядилась Канария и пошла следом за дочерью, раздувая ноздри крупного носа.
Техути волочился сзади, подталкиваемый в спину стражником. А еще двое вели Хаидэ.
Процессия поднялась по лестнице к покоям, где спал Теренций. Распахивая дверь, Алкиноя втащила мать в спальню и, не обращая внимания на севшую в постели Мератос, указала пальцем на шкатулку в углу.
— Он взял ее и унес! Сюда! Потому что эта женщина. Она,
она… Он подарил ей, сказал, на, возьми. И она взяла!Сонная Мератос, ничего не понимая, хлопала глазами, натягивая покрывало. И вдруг, узнав княгиню, затряслась, прижимая кулаки к подбородку.
Хаидэ выступила вперед, обходя замолчавшую девочку. Глядя на свою бывшую рабыню, спросила, о том, что происходило недавно в темной комнатке, под жаркий шепот Техути:
— Зачем? Мератос, зачем ты сделала это?
— Я! Это не я, госпожа! Это все демоны, демоны. Они попутали мои мысли! Нашептали про зелье. Я не знала, что мальчик умрет. Я думала, он просто спать, поспит просто! Шумел по ночам и… и… не давал мне покоя!
Канария дернула Алкиною к себе, не давая заговорить. Слушала, жадно уставясь на круглое лицо, искривленное истерикой, с выкаченными бессмысленными глазами.
Рядом с Мератос медленно садился Теренций, спуская ногу с постели. И в глазах его не было сна и хмеля.
— Умрет? — переспросила Хаидэ, темнея разбитым лицом, и быстро подошла к постели, — умрет?
— Не хотела-а-а, — выла та, крутя в руках край покрывала и прижимаясь к проснувшемуся Теренцию, — я просто-о-о… чтобы спал. Пома-азала рот. А потом п-пришла твоя злая сестра и украла! Она убила, не я-а-а…
Теренций, вкинувшись и вставая рядом с ложем, резко протянул руки, хватая наложницу за горло, и та, булькнув, смолкла. Захрипела еще что-то и Хаидэ крикнула:
— Отпусти ее! Пусть скажет!
— Я же не знала. И потом, всем можно, да? Этот жрец, тоже сегодня сыпал зелье в чашу урода. Я видела, видела! И смеялся. А я просто хотела…
Она завыла, толкаясь ногами по сбитым покрывалам, отодвигаясь к стене. Руками держала отпущенное мужчиной горло.
— Еще золотой браслет у нее, — подсказала Алкиноя из-за спины матери, — твоя шкатулка и еще браслет. Он подарил ей. За то, что задирала платье.
— Замолчи!
В тишине тяжело дышал Теренций, с беспомощной яростью глядя на рыдающую Мератос. Хаидэ повернулась к Канарии.
— Пусть мне развяжут руки.
Растирая запястья, подошла к ложу, положила дрожащую руку на плечо мужа.
— Я могу убить ее, Теренций, сейчас. Но это и твой сын тоже. Делай с ней то, что решишь сам.
— Она отравила моего мальчика… Убила.
— Нет. Он жив.
Старый грек поднял большую голову, и она затряслась, а глаза уставились на распухшее лицо Хаидэ.
— Жив?
— Я найду его и спасу.
Она погладила вздрагивающее плечо и отступила, поворачиваясь. Прошла через многоцветье фресок, неровно ступая по мягким коврам. Люди молча расступались, пропуская избитую женщину с космами светлых волос и распухшей скулой, с кровоподтеком вокруг заплывшего глаза.
— Хаи…
Обернулась в дверях на знакомый голос.
— Хаи. Не ходи босиком по траве. Вдруг там змеи.
Улыбаясь, кивнула плачущему мужу.
— Пусть боги хранят тебя, отец Торзы, внука Торзы непобедимого.