Half-Life 2

Его голос дрогнул, но тут же стал, словно назло себе, жестче:

– И этих выродков в камуфляже… Я думаю, перелом произошел, когда я убил того паренька…

– Какого? – Фриман тоже присел.

– Был там один из этих "крутых" военных. Я ему ноги прострелил, спрятал под вагоном и сел в засаду. Он не выдал меня, не закричал своим. А через пять минут я уже нашел его мертвым, от потери крови… Он совсем молодой был.

Гордон молча смотрел перед собой. Мысленно он тоже был там. У трупа первого солдата, первого в своей жизни человека, которого он убил.

– Что-то щелкнуло тогда во мне, понимаешь? – горько продолжал Калхун, – И хоть мне его почти до слез было жалко, наверное, тогда-то во мне и умер… я сам. И остался какой-то панцирь, то, каким меня все знают. Больше я не сомневался, где добро, а где зло.

Они помолчали. Фриману не хотелось задавать вопросов. Уже не хотелось. Он бы не начал этот разговор, если бы знал, что это будет так тяжело. Для них обоих.

– Я потерял там друга. Стэна. Потом я нашел одного ученого, – продолжил Барни, – Розенберга. Помнишь такого?

– Что-то знакомое, – Гордон поморщился, напрягая память, – Слышал о нем пару раз. Он что-то там воротил с первыми прототипами телепортов…

– Ага. Он предложил план – убраться из Черной Мезы путем телепортации… Черт, знал бы ты, чего я навидался, пока мы готовили прототип! Я даже в Зене был, веришь, нет?

– Верю, – мрачно ответил Гордон.

– Много убивал. Как хорошо, что почти все морпехи были либо в масках, либо в респираторах! Мне до сих пор иногда снятся лица… Но нам удалось! Мы их сделали, сделали, как щенков! Перед отправкой я даже покромсал нескольких на мелкий винегрет, этих своло…

Барни замолк на полуслове. Гордон посмотрел на него – бывший охранник, прикрыв глаза, держался за то место, где у человека сердце.

– Что с тобой? – испугался Фриман, привставая.

– Ничего, пройдет, – тихо ответил Барни, – Такое бывает иногда… Так вот… Когда я шагнул в телепорт, меня начало как-то кидать по разным местам… Тогда-то я и увидел тебя. Тебя тащили военные, что-то говорили про допрос и уничтожение… Тогда-то ты и потерял свою монтировку.

Калхун усмехнулся.

– Словно это было вчера, – пробормотал Гордон.

– Для меня тоже. Я с тех пор ненавижу эту вашу телепортацию, понимаешь? Слишком много крови я с ней пережил…

– Но вы же спаслись? Спаслись, правда?

– Правда, – мягко улыбнулся Барни, – Я, Розенберг, и еще два его приятеля – Сименс и Уолтер. Просто сели в машину и поехали подальше оттуда. Знал бы ты, как хорошо было тогда! Как хорошо и странно. Вот оно, вырвались, все закончилось!

– А все только начиналось, да? – спросил Гордон, сам понимая, что ответ тут не нужен.

– Точно… Потом все как-то закрутилось: Портальный Шторм, оцепление, вторжение, Семичасовая, Первое Восстание, подполье… Но это было все не то… То главное было уже позади… К счастью или нет.

Фриман долго молчал, прежде чем снова задать вопрос.

– А как же Розенберг и его друзья? Что стало с ними? Они сейчас в Сопротивлении?

– Сименс и Уолтер, когда вся канитель началась, как-то пропали из виду, по-моему, уехали из страны. Больше я о них не слышал. А доктор Розенберг… нет его больше.

– Как? – посмотрел на друга Фриман.

– А вот так, – горько усмехнулся Калхун, – Он был одним из инициаторов Первого Восстания. Он не столько восстал против Альянса, сколько против Брина. Вот уж кого он ненавидел всем сердцем! Он собрал вокруг себя единомышленников… Я был в их числе. Но док не знал, что такое осторожность. Он слишком любил правду. А правда – опасная штука. И Брин по-быстрому закрыл его. Еще до подавления восстания выслал спецотряд. Меня тогда не было рядом…

Калхун замолчал. Но Гордону показалось, что он одними губами прошептал "Бедный док…". И вокруг, словно аккомпанемент в печальному рассказу, гремела канонада и далекая стрельба.

– И уже ничего не вернуть, – мрачно сказал Калхун, – Черт.. а ведь все могло бы быть совсем по-другому.

– Брось, Барни, – попытался его подбодрить Гордон, – Еще не все так плохо. Скоро победим, у тебя еще вся жизнь впереди.

– О чем ты говоришь? – горько воскликнул бывший охранник, – Посмотри на меня. Мне уже под пятьдесят, а кто я? Я толком ничего, кроме как воевать, не умею. Уже и не помню, что такое жизнь без войны…

Ученый даже не нашел, что ответить.

– Скажи, Барни, – вдруг встрепенулся Гордон, – А ты.. ты никогда не скучаешь по Черной Мезе? Нет, не то чтобы сейчас хуже, или что там было хорошо, я не о том. Просто… как бы это сказать…

И Фриман замолчал, так и не подобрав нужных слов. Барни молча сидел рядом, глядя в небо.

– Ну, ладно, что мы раскисли? – вдруг встал он, – Жизнь-то продолжается! Правда?

– Правда, – нехотя вздохнул Гордон.

– Тогда пошли! Сейчас особое время, приятель, – Калхун как-то резко перешел на свой обычный тон, – Вершится история! Так что поможем ей поскорее дать Альянсу под зад!

Фриман, усмехнувшись, пошел вслед за уже шагавшим в подъезд Барни…

…ГО-шник номер С17.211 устало потянулся и едва подавил зевоту.

– Нет, ты мне скажи, почему оставили именно нас? – раздраженно спросил он своего напарника.

У того тоже был номер, но эти двое знали друг друга уже очень давно, и называли друг друга ироничными прозвищами – Немец и Еврей. Так повелось с их первой встречи, когда они сначала, по ходу разговора, обменялись противоречивыми мнениями на геноцид в нацистской Германии, и только потом с немалым удивлениям узнали национальность друг друга.

– Потому что кто-то всегда должен быть козлом отпущения, – со вкусом сказал Еврей, – Штаб разогнали, но должен же кто-то обслуживать устройство подавления.

– И эти кто-то всегда мы, – проворчал Немец, поправляя респиратор, – А смысл? Все равно вокруг никого, всех разогнали страйдеры.

– А Нарушитель Номер Один? – возразил Еврей, – Сообщали же, что он рядом и движется сюда. Так что скоро постреляем по дичи. Эксклюзивной, можно сказать, вип-персоне.

– Поскорее бы уже хоть кто-то появился, – Немец снова зевнул и вернулся на свое место возле массивной мортиры, – Скука смертная. И еще солдаты хозяйничают, как у себя дома…