Хамелеон 2

Забрали краскома от дома около 10 часов вечера, когда Геркан вернулся после окончания занятий на вечернем факультете. Едва он заглушил двигатель своего потихоньку разваливающегося «Росинанта», как от припаркованного возле дома Форда «В», пару лет как пришедшего на замену модели «А», к его машине подошел сотрудник ОГПУ и вежливо сообщил, что того желает видеть сам товарищ Сталин. Александр даже не стал дергаться к своему револьверу, получив столь позднее во всех смыслах этого слова приглашение на встречу. Тут как раз пошел на пользу взятый приглашающей стороной временной перерыв, позволивший комроты несколько успокоить собственные мысли. Потому, столь же вежливо ответив полным согласием, он лишь попросил одну минуту, чтобы предупредить супругу о своей отлучке. Заодно из дома следовало прихватить общие чертежи того артиллерийского тягача, проект которого он разрабатывал еще с осени прошлого года. Ну, как разрабатывал… Приводил к окончательному виду то, что должно было появиться через пару лет под наименованием Т-20 «Комсомолец». Правда, с заменой силовой установки на таковую от ЗИС-5, как более предпочитаемую им самим. Тем более, что почти всё, кроме корпуса, можно было смело позаимствовать у снимаемого с производства легкого танка Т-27. В общем, имелись неплохие перспективы вновь добыть одним выстрелом несколько зайцев для «своего личного стола». Если, конечно, подвернется соответствующая возможность.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — отдав воинское приветствие, он поспешил пожать протянутую ему руководителем страны руку. Геркан уже знал, что глава государства предпочитает проживать на так называемой «ближней даче», а не в кремлевской квартире, отчего не сильно удивился, когда его повезли не в центр Москвы. И вот, спустя минут двадцать неспешной езды и преодоление двух охранных постов у ворот дачи, краском предстал перед человеком, способным возвысить его или же уничтожить, как никто иной.

— Здравствуйте, товарищ Геркан, — весьма благосклонно и, даже слегка улыбнувшись в усы, произнес Иосиф Виссарионович, пожимая руку комроты. Правда, сам Александр пока даже не думал впадать от подобного проявления расположения в эйфорию, поскольку обновленной памятью знал, что не менее благосклонно находящийся перед ним человек будет продолжать общаться со всеми теми, кому к тому времени уже сам же вынесет смертный приговор. — Присаживайтесь, — указал главный жилец местных апартаментов на место рядом с собой. — Попьем чаю и поговорим о записке, что попала мне в руки. Точнее в руку, — аж усмехнулся он от небольшого каламбура связанного с техникой передачи того самого послания.

— Благодарю, что не сочли меня душевнобольным и, поверив в мою адекватность, нашли время в своем загруженном графике для встречи, — тут же принял приглашение разместиться за обеденным столом комроты, благо уже стоявшая напротив одного из стульев вторая исходящая паром чашка всем своим видом намекала, куда ему следует приземлить свою пятую точку. — Готов отвечать на ваши вопросы. Или же вы прежде желаете услышать моё объяснение, так сказать, в общих чертах, а уже после перейти к уточнению тех или иных моментов?

— Да, поведайте, пожалуйста, пока в общем о своих действиях и тех событиях, которые к ним привели, — отхлебнув из своей чашки, кивнул головой Иосиф Виссарионович. — А там посмотрим.

— Тогда, пожалуй, начну с записки. Уж извините за совершенно неподобающий формат. Я её набросал второпях, поскольку в тот день даже не надеялся улучить возможность встретиться с вами, товарищ Сталин. Все же на праздничный завтрак я умудрился пробиться исключительно с целью постараться попасть на глаза Клименту Ефремовичу, дабы впоследствии напроситься к нему на прием. И сделал это не столько по своей личной прихоти, сколько во исполнение прямого приказа товарища Калиновского. В нашу с ним последнюю встречу он, видимо, что-то такое нехорошее чувствовал на свой счет, и потому сказал мне безоговорочно верить лишь товарищу Ворошилову и вам, товарищ Сталин, коли с ним самим произойдет что-нибудь непоправимое. — Показательно нервно сглотнув по окончании вступительного слова и покосившись в сторону своей нетронутой чашки, Александр с удовольствием промочил горло, естественно, прежде получив едва заметный дозволительный и даже подбадривающий кивок от своего слушателя. — Я, честно говоря, не стал бы раскрываться перед вами или товарищем народным комиссаром раньше намеченного срока. До поры до времени, как ни в чём ни бывало, продолжая отыгрывать назначенную мне Константином Брониславовичем роль. Если бы те, кто приложил руку к гибели товарища Калиновского, вскоре не предприняли попытку уничтожить и меня тоже. Ведь последнее означало лишь одно — я для них раскрыт, как хранитель, что ли, завещания товарища комкора. Даже странно, что впоследствии меня вновь не попытались ликвидировать. Возможностей-то имелось более чем достаточно. Видимо, очень достоверно отыгрывал роль потерявшего память человека, даже после того, как она начала постепенно возвращаться ко мне. — Врал ли в этот момент Геркан? Ну конечно врал! От начала и до конца! Только вот уличить его во лжи ни у кого не имелось ни малейшей возможности, ибо сравнить его «показания» было попросту не с чем и не с кем. Да и сам комроты очень тщательно продумывал и даже десятки раз проговаривал вслух самому себе то, что собирался произнести на сегодняшней встрече, дабы выглядеть более убедительным в глазах слушателя и не попасться на каких-либо логических ошибках.

— И какую же роль отводил вам Константин Брониславович? — всё же не выдержал Сталин и задал первый уточняющий вопрос, стоило его гостю вновь потянуться к чашке, чтобы отдать должное терпкому и ароматному напитку.

— Самое позднее — к середине 1938 года, не без его активной поддержки, я был обязан подняться с должности комбата одного из батальонов 1-ой танковой дивизии до командира этой самой дивизии. Ведь, даже будучи вторым человеком в УММ, товарищ Калиновский не обладал достаточной силой, чтобы в открытую бороться со вскрытыми им заговорщиками, которые планировали провести в означенном году вооруженный государственный переворот. Ему была потребна реальная боевая мощь. Потому он сделал вид, что согласен примкнуть к команде Тухачевского, если с ним тоже поделятся реальными возможностями. Как объяснял мне впоследствии свой поступок сам Константин Брониславович — «Пусть друзья всегда будут под рукой, пусть враги будут еще ближе». Именно для этого меня, по сути, конструктора боевых машин, в негласном приказном порядке отправляли учиться на командный факультет Военной академии механизации и моторизации. Хотя куда логичнее было бы распределить на инженерный или же промышленный, чтобы я продолжал создавать новую технику, но уже на более высоком техническом уровне. Однако, как бы я лично ни был обижен на подобный ход событий, в конечном итоге осознал, что у него имелось две непреодолимые преграды, оставившие лишь такой выход из складывающегося положения. Во-первых, Тухачевский, запретивший назначать меня на любые должности в любых конструкторских бюро, не собирался отзывать этот свой опять же негласный приказ. А, стало быть, наглядно демонстрировал всем и каждому, кто в доме под названием Управление Механизации и Моторизации настоящий хозяин. Фактически уничтожая через моё показательное унижение авторитет самого товарища Калиновского, чьим протеже я выступал в УММ. Во-вторых, у товарища Калиновского банально больше не нашлось под рукой достаточно верного человека должной квалификации, который мог бы справиться с подобной задачей. Он и ко мне-то присматривался на протяжении нескольких лет, сделав своё предложение лишь после того, как меня практически полностью раздавил Тухачевский. — Временами прерываясь, чтобы подобрать нужные слова и показательно заламывая пальцы на руках, принялся жаловаться на жизнь свою жестянку Александр. Мол, все-то его, такого хорошего технического специалиста-служаку, то и дело норовили пристроить в загон ради достижения своих личных целей. А он, как банальная пешка в руках игроков, вынужден был брать под козырек и действовать соответственно велению высокого армейского начальства.

— И что же, всего одной танковой дивизией он собирался воевать со всеми возможными заговорщиками, у которых, если вы упомянули заместителя наркома обороны, несомненно, должны были иметься за спиной немалые военные силы? — С одной стороны Сталин выразил некоторый скепсис насчет будущей роли собеседника, с другой же стороны очень так показательно не назвал Тухачевского товарищем, а ограничился лишь озвучиванием его должности.

— Как утверждал Константин Брониславович, к началу переворота в Московском военном округе не должно было остаться никаких иных серьезных воинских формирований РККА. Чему-то такому предстояло произойти одновременно, и на наших западных, и на восточных границах, отчего почти всё, кроме сил резерва главного командования, пришлось бы срочно перебросить в приграничные округа. А 1-я танковая как раз и должна была влиться в РГК, как единственная танковая дивизия вооруженная исключительно тяжелыми танками. — Играть роль оракула с указанием точных дат, мест, событий, фамилий и явок Геркан уж точно не собирался. Ну не мог он обладать подобной информацией, даже, якобы, будучи одним из ближайших соратников Калиновского. Не того полета птицей являлся всего лишь комроты на момент его гипотетической вербовки. Вот и ограничивался выдачей общей информации. — Потому противостоять данной дивизии могли лишь части ОГПУ, в том числе из службы охраны Кремля. Но вся соль этого иезуитского плана заключалась в том, что Тухачевский в глазах общественности выступал бы в роли спасителя, поскольку действию подчиненных ему армейских сил предваряло бы предательство со стороны тех самых частей ОГПУ, что должны были произвести захват всех членов центрального комитета партии.

— Так Кремль охраняется армейскими подразделениями, — тут же вычленил бросающееся в глазах несовпадение «житель» этого самого Кремля. Ему ли это было не знать!

— К тому времени эту роль уже должны были принять на себя войска ОГПУ, — лишь пожал плечами в ответ Александр. — В этом товарищ Калиновский был твердо уверен. Как и в том, что после распространения среди красноармейцев и краскомов информации о расстреле скрывавшимися в рядах ОГПУ контрреволюционерами членов ЦК партии, никто не сможет остановить его, и кровавый штурм Кремля похоронит под тысячами трупов павших бойцов и развалинами зданий все неудобные для него улики вместе с теми самыми заложниками.

— Допустим, — припомнив, что и Смольный когда-то охранялся армейцами, не стал исключать подобной возможности постоянный обитатель Кремля. — Однако, с чего он решил, что ОГПУ осуществит озвученный вами захват членов правительства?

— Скажу честно, товарищ Сталин. Я и сам все еще до конца не могу поверить в услышанную тогда от Константина Брониславовича информацию. И пойму, если вы сочтете меня каким-то пустобрехом, а то и хуже — провокатором. Однако и умалчивать подобные сведения, я не имею никакого права. Потому расскажу всё, что было доведено до моего сведения, чтобы вы сами оценили реальность подобных событий и фактов. На большее, увы, лично не способен, — аж весь замялся Александр, вовсе не зная, куда деть свои руки.

— Не переживайте, товарищ Геркан. Говорите всё, как помните. Если вы один не разобрались с имеющимися знаниями, так мы вдвоем с вами всё рассудим. Всё разложим по полочкам. Вы чай-то пейте. Пейте. Пока не остыл. Хороший чай. Крепкий! — тут же подбодрил своего гостя Иосиф Виссарионович, лично подавая пример, отхлебнув уже подостывший напиток из своей чашки.

— По сведениям товарища Калиновского, что Тухачевский, что Ежов — ныне занимающий должность заместителя председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), являются тайными креатурами Троцкого. — Покладисто отпив с полкружки чая, комроты, специально упомянув Троцкого, принялся давить на, наверное, самую болезненную политическую мозоль Сталина. Как он для себя решил — именно это являлось наиболее беспроигрышным вариантом. — Откуда это стало известно Константину Брониславовичу — понятия не имею. И даже гадать не возьмусь. Но вот что важно! — акцентировал он последующие слова поднятием указательного пальца вверх. — Он не просто так назвал мне фамилию Ежова. Ведь ему стало известно, что тот готовился осуществить какую-то провокацию против Генриха Григорьевича Ягоды в скором времени после ухода из жизни товарища Менжинского. Причем провокацию такого масштаба, что впоследствии, на её волне намеревался добиться своего назначения в председатели ОГПУ. — При этом, в открытую пророчествовать об убийстве Кирова, краском посчитал слишком опасным для себя делом. Уж больно много странностей всплыло в его голове по этому поводу, чтобы поверить, как в официальную, так и в полуофициальную версию гибели члена политбюро ЦК ВКП(б) и первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б). Да и, как ему помнилось, Сталин воспользуется подвернувшимся, если не подстроенным, моментом на все 100% в свою пользу, нанеся еще один сокрушительный удар по своим политическим противникам. Ему же, тому, кто тешил себя надеждой стать человеком именно генсека, усиление власти такого потенциального нового покровителя было только на руку. Вот и расставлял акценты в своем повествовании так, чтобы они были удовлетворительны для «хозяина Кремля». А что до возможных жертв — то им в любом случае предстояло появиться. Уж время на дворе было такое — неспокойное.

— И как же тогда у товарища Калиновского выходило, что впоследствии ОГПУ с РККА должны были сойтись в бою? Как-то это не сходится с только что озвученной вами информацией о едином центре управления, что Тухачевским, что Ежовым. Вам так не кажется? — не сказать что пронзительно, но очень-очень вопросительно уставился на своего гостя Иосиф Виссарионович.

— А здесь уже вступают в силу противоречия, имеющиеся между самими Тухачевским и Ежовым. Судя по тому, что Константин Брониславович во время переговоров с первым совершенно неожиданно умудрился выторговать себе место аж наркомвоенмора, он сделал вполне логичный вывод, что сам Тухачевский метит куда выше. Что, учитывая его немалые амбиции, может означать только одно — он желает получить должность Генерального секретаря ЦК ВКП(б) или вовсе стать военным диктатором. Что вряд ли согласуется с намерениями того же Троцкого. — Тут Геркану даже не пришлось особо выдумывать. Высокомерный и пробивной характер, а также стремление к власти Тухачевского были хорошо известны, как в армии, так и партийным функционерам. Иной и не смог бы пролезть столь высоко, не имея за спиной долгой истории революционной деятельности в царской России. — А, как опять же говорил товарищ Калиновский, Ежов является великолепным исполнителем приказов вышестоящего начальства. В лепешку расшибется, но выполнит и даже перевыполнит порученное дело. Однако на личную игру — не способен.