Ханский ярлык

Когда останавливались лагерем на ночлег, варили ужин, выставляли сторожей, а отужинав, укладывались спать.

Князь с молодой княгиней забирались в свою телегу почивать, ну и любиться, конечно. Видя такое дело, Романец решил, что князь окончательно отказался от Стюрки, и в одну из ночей попытался забраться к ней в телегу. Едва он перелез через дробину, как услышал тихий голос Стюрки:

— Кто там?

— Это я, Стюра,— молвил ласково Романец, предвкушая сладость объятий.

Но едва он взялся рукой за полог, как получил в левый глаз такой силы удар, что увидел сверкнувшую молнию. Романец невольно сел на задницу, зашипел змеею:

— Ты шо ж, сука... Ты ж мне глаз вышибла...

— Иди отсель, пока второй не выбила,— негромко посоветовала Стюрка.

Слезши с воза на землю и зажимая полыхающий глаз ладонью, Романец допытывался:

— Чем же ты, сука, так врезала?

— Чем надо, тем и врезала.

«Скалкой, наверно»,— гадал Романец, укладываясь под возом рядом с Иванцом. Тот, помолчав, тихо спросил:

— Что, не дала?

— Дала,— разозлился Романец на неожиданного свидетеля его позора.— И все-то тебе надо знать.

К утру глаз у Романца заплыл, посверкивал лишь через щелочку, но самое неприятное, что почернело и все подглазье.

Увидев своего милостника с этой чернотой, князь спросил, улыбаясь:

— Где тебя так угораздило?

— В темноте на дробину налетел,— соврал Романец.

— Следующий раз не шарься в темноте,— посоветовал князь,— А то и глаз потеряешь.

И непонятно было, догадался или нет князь, откуда у милостника такой синяк. Но когда около полудня Юрий подъехал на коне к телеге Стюрки, склонившись с седла, негромко сказал ей:

— Молодец, Стюра.

— О чем ты, Юрий Данилович? — удивилась та, польщенная неожиданным вниманием князя.

— Аль не догадываешься? — подмигнул он ей и вдруг, приблизив лицо, шепнул почти в ухо: — Ты слаще.

И тут же отъехал. Стюрка расплылась в блаженной, счастливой улыбке, мигом смекнув, за что похвалил ее любимый и с кем сравнил.

«Он мой, он мой,— думала радостно она.— Здесь, при татарах, он не может, не решается. Но приедем в Москву, и он будет сбегать ко мне от этой сушеной ящерки».

С этого момента повеселела Стюрка и даже на разлучницу — княгиню Агафью — стала смотреть хотя и не совсем дружелюбно, но вполне сочувственно. Ясно отчего: та была «не слаще» Стюрки.

И действительно, женившись на Кончаке и оказавшись с ней в постели, неопытной, тоненькой, неумелой, Юрий Данилович понял, что законной женушке по части любви далеко до наложницы. Агафья лежала во время близости почти бесчувственная, холодная, не разжигая страсть, а гася ее, словно отбывая тяжелую повинность. В ней, юной, в сущности, ребенке еще, не родилась женщина. Увы, князь не испытывал с ней никакого удовольствия и невольно вспоминал мягкую, сдобную Стюрку, страстную, ненасытную и всегда желанную.

Однако князь все же любил Агафью, заставлял себя любить, понимая, что отныне именно в ней его сила. Он зять хана Золотой Орды — об этом должны знать все. И как можно скорей. Именно поэтому он направился не в Москву, на свой стол, а поехал по княжествам, начав с Нижнего, Городца, Владимира, всюду представляя свою жену и добиваясь от князей слова поддерживать его в противостоянии с великим князем, если таковое случится.

Где было князьям отказываться: зять хана. И все полагали, что от имени хана Юрий Данилович и действует.

Когда Юрий Данилович прибыл в Суздаль, там сидели братья-князья Александр и Константин Васильевичи, встретили они его вполне дружелюбно. И он, напившись на вечернем застолье, вдруг расхвастался:

— Я подыму всех против Михаила. Переяславль, Ростов, Углич, Кострому. Вот где он будет у меня,— сжимал князь кулак и стучал по столу.— Новгород уже за меня, там меня два года ждут.

— Но, Юрий Данилович,— пытался как-то образумить хвастуна князь Александр,— у Михаила Ярославича ярлык на великокняженье. Как же так?

— Плевал я на его ярлык. Хан Узбек мне родня, и он говорил, что теперь вся Русь будет у моих ног.

Кавгадый, слушая эту пьяную болтовню, морщился, но не осаживал князя, не желая ронять перед другими его достоинство. Все же он действительно теперь родня хану, хотя и хвастун.

«Сделаю ему замечание наедине, когда протрезвеет»,— думал ханский посол. Но и назавтра, увидев трезвого Юрия, не решился Кавгадый поминать ему пьяные речи.

«Черт с ним, пусть болтает. Когда всерьез возьмется за оружие, тогда и осажу молодца».

После отъезда Юрия Даниловича из Суздаля князь Александр Васильевич сказал брату:

— А ты знаешь, Константин, не нравится мне эта затея поднять всех против великого князя.

— А мне, думаешь, нравится?

— Я думаю, надо предупредить Михаила Ярославича.

— Я тоже,— согласился Константин, не имевший привычки возражать старшему брату.

И уже на следующий день поскакал из Суздаля в сторону Твери поспешный гонец с тревожной грамотой:

«Михаил Ярославич, из Орды воротился Юрий, князь московский, породнившийся ныне через жену с Узбеком. Грозится поднять на тебя всех князей от Суздаля до Костромы. Вчера потек к брату в Переяславль, оттуда пойдет на Ростов и Углич. Не пора ли унять молодца? С ним пока лишь около двухсот татар и посол Узбека, некий Кавгадый, который пока отмалчивается. Стерегись, князь. Александр, Константин».

Встреча братьев Даниловичей в Переяславле была искренне трогательной. Князя Ивана даже слеза прошибла.

— Уж и не чаял зреть тебя,— говорил он, обнимая брата.— Сказывали, хан на тебя великий гнев положил.

— Было, Ваня, все было. Голова моя, считай, на волоске висела, готовился уж постриги в святой ангельский чин вершить, собороваться. Ан мимо,— улыбался Юрий Данилович, оглаживая лицо брата,— А ты-то, ты-то, Ваня, забородел, взматерел.

— Я уж, брат, и отцом стал в твое-то отсутствие.

— Да ну?

— Сыну Семену уж год исполнился.

— Обскакал, обскакал старшего брата,— засмеялся Юрий и шутливо погрозил брату.— Нехорошо, Ваня. Я только женился, а ты уж и сыном обзавелся. Кажи жену свою, кажи.

— Лена,— позвал князь Иван,— Лена, иди к нам.

В горнице появилась молодая княгиня с мальчиком на руках.

— Во, пожалуйста, люби и жалуй.

Юрий Данилович обнял смущенную женщину вместе с ребенком. Мальчик напугался, заплакал.

— Эге, ты что ж, родного дядю не узнал? — засмеялся Юрий, ущипнув малыша за щечку.