Ханский ярлык

Княжичи достали свои засапожники, каждый воткнул свою часть в него. Подняли.

— Ну,— сказал Михаил,— съев одно сердце, мы как бы побратаемся, Александр Дмитриевич, а?

— Постой, постой, Миша,— Александр обернулся,— Эй, Еремей, принеси мою сулею¹.

Гридь исчез, видимо побежал к седлам, вернулся с сулеей, обшитой кожей.

— Вот вино, Миша, брататься так брататься.— Александр выдернул пробку, откинул ее, она была на ремешке.— Твое здоровье, Миша.

И сделал несколько глотков из сулеи. Протянул Михаилу.

— Теперь ты, Миша.

— Я не пью,— вдруг смутился и покраснел княжич.

Это не очень удивило Александра.

— Еще научишься. Пригуби хотя бы.

Михаил пригубил и, поморщившись, тут же вонзил зубы в горячее сердце.

13. И ВНОВЬ РАЗДОР

Убийство главного советника Андрея Александровича не удалось сохранить в тайне. Нашлись люди, видевшие, как Семен Толниевич шел с боярином к этой самой избушке. Старшина гридей вспомнил и слова покойного, что идет он с кем-то знакомым, с кем пировал в Переяславле, идет что-то смотреть. Но коль пировал с убийцей в Переяславле, то становилось ясно, откуда и от кого прибыли исполнители.

Узнав о гибели Семена Толниевича, князь Андрей плакал и грозился:

— Нет. Я никогда ему не прощу Семена, никогда. Клятвопреступник. Негодяй. Мерзавец.

Самыми последними словами он костерил родного брата и даже уговаривал епископа Федора предать Дмитрия анафеме. Однако тот не согласился, сказав, что на сие права лишь митрополит имеет.

Во время стенаний Андрея Александровича на город налетела страшная буря с молниями и громом, ломая деревья, хлестая водой в окна. И князь решил, что с ним вместе возмущены всевышние силы и что он вправе, он обязан мстить клятвопреступнику.

'Сулея — походная баклага.

Но как? Отнять у него Новгород. Какой он великий князь без Новгорода? Уговорить новгородцев отложиться от Дмитрия было не трудно. Их всегда отличала страсть к перемене князей, особенно в периоды, когда городу ничего не угрожало.

Явившись в Новгород, Андрей Александрович собрал на владычном дворе малое вече из вятших людей и рассказал им, какому чудовищу они ныне служат. Дойдя в рассказе своем до гибели Семена Толниевича, князь Андрей не удержался, слезы на глазах явились сами собой:

—...И к этому ангельской души человеку он подослал коварных убийц, которые вначале пытали беднягу, а потом зарезали. Целовав крест на мир и любовь, князь Дмитрий тут же переступил через крестоцелование, словно он и не христианин. Подумайте, господа бояре, достоин ли он держать под своей рукой Великий Новгород?

Переглядывались вятшие, качали укоризненно головами: «И это великий князь! Через крестоцелование преступил!» Не вспомнили, сколь раз сами через клятву переступали.

Стоило только миновать грозе — шведской ли, немецкой,— как они тут же кланялись князю: «...ты собе, а мы собе» — и выгоняли из города. Но едва новая гроза надвигалась на Новгород, как слали к изгнанному послов: «Приходи, князь, бери нас под высокую руку свою и правь на всей воле твоей». А если обиженный упирался, не стеснялись славяне посылать просителем и архиепископа, как и случилось когда-то с Невским.

И уговорил ведь Андрей новгородцев: и он им клялся, и они ему, и сел на столе их. Многие новгородцы недолюбливали Дмитрия (крутенек, как и дед его Ярослав), а тут явилась возможность досадить гордецу, отчего ж не воспользоваться.

Однако Дмитрий Александрович не мог стерпеть непослушания от новгородцев и братца, вновь выпрягшегося. Отчего «выпрягся» Андрей, он понимал и боярам своим Антонию с Феофаном не раз выговаривал за то, что не смогли утаить убийство.

И так ни разу не выслушал Дмитрий до конца своих потаенных посланцев, пытавшихся несколько раз рассказать, как все получилось. Прерывал всякий раз на середине рассказа:

— Хватит. Наворотили, а я расхлебывай.

И вот, пожалуйста, первый «гостинец» от братца. Прискакал из Новгорода Ретишка:

— Дмитрий Александрович, беда. Князь Андрей сел в Новгороде.

— Кто сажал?

— Вятшие приговорили.

— Ваши вятшие как девки-потаскухи, дают всякому Якову, кто ни попросит.

Раздор начинался сызнова. К походу на Новгород князь Дмитрий привлек даже отряд татар, обещав им хорошую добычу, в сущности последовав примеру братца Андрея. Татары даже на походе умудрялись грабить вески, попадавшиеся на пути, считая их законной добычей. От Торжка Дмитрий решил послать Новгороду твердое требование: «Выдайте мне князя Андрея!»

Хотел послать с этим Ретишку, но тот забоялся:

— Дмитрий Александрович, они ж меня в Волхов кинут.

— За что?

— Как за что? За то, что твою сторону взял.

И ведь прав славянин, утопят запросто. Пришлось слать Феофана. Посланец встретил полк Дмитрия уже под Новгородом.

— Ну? — нахмурился князь.

— Андрея не выдадут, тебя примут.

— Это как понимать? А где Андрей?

— Андрей утек.

— Куда?

— Вроде на Псков.

— Ну, там ему не обломится, там мой зять Довмонт сидит.

Новгородцы драться за Андрея не стали. С какой стати?

Они братья, пусть сами разберутся. Посадили на стол свой великого князя Дмитрия Александровича и крест ему целовали, об одном лишь прося:

— Отпусти от себя татарву поганую, Дмитрий Александрович, все села пограбили окаянные.

Но те не ушли, пока с новгородцев добрый откуп не взяли.

Вскоре пожаловал в Новгород сам митрополит киевский Максим, объезжавший в тот год все русские епархии. Отслужил вместе с архиепископом новгородским Климентом торжественную службу в Святой Софии в присутствии великого князя и вятших людей города. Это было настоящим праздником для Новгорода, чай, не каждый год сам митрополит его вниманием жалует. Даже тати, шныряющие на Торге и лазающие по чужим карманам и калитам, в те торжественные дни приутихли, отложив свое подлое ремесло до другого времени.

Посетил митрополит и Городище — местопребывание великого князя. Дмитрий Александрович принял его с подобающей сану честью. Изволил высокопреосвященство разделить трапезу с семьей великого князя. Тепло и ласково беседовал с ним и, уезжая, благословил на дела добрые, христианские.

Получив такое высокое благословение, князь Дмитрий воспрянул духом:

— Пусть только теперь Андрюха заявит свои права на Новгород!

Из Новгорода митрополит отправился в Псков. А на Торге уже на следующий день тати срезали три калиты и очистили не менее дюжины карманов. Наверстывали подлые упущенное за дни праздника. Не зевай, народ!

Знал князь Андрей, что Псков его не поддержит против Дмитрия, ведь князь псковский был зятем Дмитрия. Отъезжая, объявил, что «не желает проливать понапрасну кровь христианскую», но, отъехав несколько поприщ по Псковской дороге, Андрей свернул в строну и отправился в Орду. Сим поворотом заметал он следы и начинал новую распрю со старшим братом.

Напрасно пытался остановить Андрея епископ Федор, умоляя помириться с братом:

— Ссорясь с братом, князь, тешите беса. Наводя поганых на Русскую землю, вы разоряете и обезлюживаете ее. Народ бежит в леса, в пустыни, спасая животы своя.