Характеристика

— Как же, говори!.. Неужели ты не понимаешь, что я тебя насквозь вижу!

— Я настолько элементарен?

Она, не отвечая, махнула Теофану Градскому, и тот, давно усвоивший вкусы всех в бригаде, принес ей коньяк.

— За твое здоровье! — подняла рюмку Верча. — О, вы даже не пьете в ее отсутствие, любимый! — и выпила до дна. — По правде говоря, ты удивительный болван, мой мальчик.

— Нечто подобное я уже слышал от тетушки Стаменки, — пытался отшутиться я. — Давеча, когда отлупил Андона Рыжего, а деньги отдал жене, остатки от его получки.

— И что же она сказала?

— Да примерно то же. «Тебе, — говорит, — товарищ инженер, не к лицу на людях драться. Не обижайся, — говорит, — но ты совсем не похож на инженера…»

— Ты кристально ясен, голубчик, в тебе нет нюансов. И не умеешь хитрить.

— Перед тобой? Я сказал тебе правду.

— Ты все сказал. Я шла сюда, чтобы отвесить тебе пару пощечин!

— Что ж ты этого не сделала?

— Потому что ты не как другие мужчины: если бы я тебя ударила, ты бы, пожалуй, избил меня?

— Пожалуй! — усмехнулся Васко. — Почему ты не пришла вчера?

— Потому что накануне, если ты помнишь, ты сам прогнал меня.

— Приходи сегодня.

— Ну уж нет.

— Что так?

— Не хочу быть в положении той страхолюдины, чей муж очень любил балет…

— Чего-чего?

— Есть такой анекдот: один мужик очень любил смотреть балет, а когда потом ложился с женой, все воображал, что с ним балерина!

— Глупости! — почти разозлился Васко.

— Нет, не глупости! Ты лежишь со мной, а думаешь о своей докторше!

— Но я не виноват, я мог бы не говорить тебе о ней. Ты — единственный человек здесь, который знает. Шесть лет я носил это в своей душе, шесть лет!

— Ладно! Носи еще шестьдесят, если хочешь! Но со мной тогда зачем занимаешься?

— Я думал, ты можешь меня понять.

— Дудки! Я — женщина… И самое идиотское то, что он меня бросил, а я должна его понять… Наверно, потому, что мы с тобой одного поля ягоды, верно? Раньше у меня со многими было так: они меня любили, а я была холодна и безразлична! А сейчас! Ты на моем месте, а я… Ладно, как знаешь! — Она вертела в руках пустую рюмку. — Что ты можешь понять? Ведь я же сказала, что ты болван. Прямой и искренний, черт возьми, тебе нельзя не верить… А вот и они! — Она повернулась и вскочила. Васко схватил ее за руку:

— Останься!

— В качестве закуски к вашему ужину? Не стоит! Теофан Градский подаст вам луканку!.. Чао!

От соседнего столика ее окликнули, но она, накинув на голову плащ, выбежала на улицу. Динко бросился догонять ее.

У стола стояли Эвелина и Горанчев, все еще держась под руку. Васко пришел в себя, галантно поздоровался, поцеловав руку даме — как каждый вечер, обменялся рукопожатием с ее мужем и пригласил их за стол. Горанчев отодвинул стул, усадил жену, потом отставил в сторонку раскрытый зонтик.

— Отвратительная погода! — сказала Эвелина, чтобы начать разговор. Горанчев отошел к буфету и зашептал что-то Теофану. Васко использовал момент, когда пастух оставил свою овечку, и сразу перешел в атаку.

— Как бы нам остаться одним, хотя бы на час? Столько лет…

— Нужно ли, Васко?

— Мне — очень. Больше, чем нужно!

— Не стоит. Что может нам дать одна случайная встреча? Тем более сейчас… У меня столько забот, все так сложно… Он настоял, чтобы я приехала в дом отдыха, непременно сюда, к нему…

— А что, ты не хотела?

— В другой раз, Васко, в другой раз! — Она тревожно смотрела в сторону буфета.

— Я приду к тебе в дом отдыха, когда его не будет!

— Не надо.

— Приду!

Горанчев вернулся к столику, одаривая по пути улыбками и приветствиями рабочих и знакомых отпускников.

— Эви, надеюсь, коллега Петринский не позволил тебе скучать? — Он обнял ее за плечи, как бы лаская, от чего ее передернуло.

Пошел обычный светский разговор. Горанчев пускал в ход все свое остроумие, сыпал афоризмами и каламбурами, всякий раз спрашивая у жены подтверждения сказанному: «Правда, Эви?», «Не так ли, Эви?», «Помнишь, Эви!» Жена послушно кивала, но одного взгляда было достаточно, чтобы прочесть на ее лице с трудом скрываемую досаду.

Они уже собирались вставать, когда под навесом павильона появился Горский. Задыхаясь от бега, он сказал:

— Мост… на тридцать первом километре… От него ничего не осталось!.. Вода так поднялась, что начались обвалы. Вода сорвала мост, бьет в одну сторону, бьет и тащит за собой, так что и подходы к мосту размыты на полсотни метров.

— Бежим! — вскочил Васко.

— Куда? — в один голос спросили супруги.

— К мосту! — крикнул он уже снаружи, с дороги.

— Петринский, погоди! Не сходи с ума! Туда больше часа!

Васко бежал впереди, дядюшка Крум едва поспевал за ним. Дождь продолжал идти — ровный, холодный. Мужчины неслись вниз, не сознавая, что это сейчас ни к чему, что теперь уже река возьмет свое, а они смогут что-либо сделать только после того, как спадет вода.

Добрались. Он выхватил из руки Горского фонарь и сам осмотрел все. Потом стоял, ошалевший и осипший, подавленный и до того ничтожный перед этой бушующей бездной, что описать нельзя.

Дождь перестал еще на заре. Бригада вышла на работу. По общим подсчетам, оставшихся на объекте секций хватало монтажникам еще на два дня. А потом?.. Река отступила, выглянуло солнце, запели птицы. Из дома отдыха потянулись в лес грибники. Деревья светились, вымытые и посвежевшие, — раскрой грудь и дыши озоном!

Какой там озон!.. Васко два раза спускался к тому месту, где стоял снесенный мост, — первый раз один, во второй раз — с Горанчевым, Верчей и Горским. Положение было безвыходное. При самых быстрых темпах дорожников восстановление разрушенного должно занять не менее двух месяцев. Два месяца полного бездействия!

Тогда главный инженер Петринский отправился пешком в город. Ходил в городской комитет партии, в исполком, снова в городской комитет и от дорожников сразу выбил аварийную бригаду — мост был нужен не только для трассы.

Секретарь городского комитета подумал даже привлечь трудармейцев, занятых на строительстве нового завода, но командир части объяснил, что у них свои сроки, что он не может взять на себя ответственность за подобное решение, хотя вполне их понимает.

Васко вернулся на объект усталый и опустошенный. Заперся в бараке. Голова разламывалась. Если бы иметь сейчас два вертолета, нет, даже один…

Утром он сходил в дом отдыха, звонил в округ, в Софию. Нет, выделить вертолет, притом на двадцать дней, разумеется, нельзя. Вертолеты высылают лишь в экстренных случаях, и то на один-два рейса.