Характероанализ. Техника и основные положения для обучающихся и практикующих аналитиков
Шрифт:
В первые 4–6 недель анализа в моем распоряжении имелся следующий материал: его сообщения об отношениях с матерью; его актуальные состояние страха и идея о наследственности; его чересчур любезное, уступчивое поведение; его сновидения, среди них те, в которых отчетливо проявлялись инцестуозные фантазии, сны об убийстве и сны о недоверии; определенные признаки позитивного материнского переноса.
Оказавшись перед выбором: истолковать его совершенно ясный инцестуозный материал или подчеркнуть признаки его недоверия – я решился на последнее. Ибо фактически речь шла о тайном сопротивлении, которое на протяжении многих недель не желало проявиться, и именно в этом состояла причина того, что пациент слишком много рассказывал и слишком мало скрывал. Впоследствии выяснилось, что это было первым значительным переносом-сопротивлением, особая форма которого определялась характером пациента. Он обманывал, жертвуя материалом переживаний, который в терапевтическом отношении большой ценности не имел, используя
Подумаем также о том, действительно ли предложенный гетеросексуальный инцестуозный материал прорвался из глубины. На этот вопрос следует ответить отрицательно. Если обратить внимание на актуальную функцию актуально предложенного материала, то часто можно установить, что глубочайшим образом вытесненные побуждения, ни в малейшей степени не изменившись в вытеснении, иногда привлекаются Я для зашиты от других содержаний. Это весьма удивительный факт, который непросто понять с позиции глубинной психологии. Непосредственное толкование такого материала было бы явной врачебной ошибкой. Оно не остается безрезультатным – напротив, оно препятствует последующему созреванию этой части вытесненного содержания. Теоретически мы можем сказать, что психическое содержание может появиться в системе Сз при двух различных условиях: принесенное собственными либидинозными аффектами, специфически относящимися к нему, или принесенное посторонними интересами, которые к нему не относятся. В первом случае действует внутреннее давление запруженного возбуждения, во втором случае мы имеем дело с защитой. Иллюстрацией может послужить противопоставление свободного потока любви проявлениям любви, которые должны заглушить вытесненную ненависть, т. е. реактивным выражениям любви.
Требовалось обратиться к сопротивлению, что, разумеется, в этом случае сделать было гораздо труднее, чем при явных сопротивлениях. Сообщения пациента не могли раскрыть смысл сопротивления, но вывод можно было сделать, пожалуй, из его манеры поведения и из внешне второстепенных деталей некоторых сновидений. Они свидетельствовали о том, что пациент, из страха противиться отцу, маскировал свое упрямство и недоверие реактивной любовью, а благодаря своей покорности избавлялся от страха.
Первая интерпретация сопротивления последовала уже на пятый день анализа в связи со следующим сновидением.
«Мой почерк отправили на экспертизу графологу. Ответ: мужчина из дома для умалишенных. Полное отчаяние моей матери. Я хочу покончить со своей жизнью. Пробуждение».
В связи с графологом ему пришла в голову мысль о профессоре Фрейде; он добавил, что профессор ему сказал, что анализ излечивает такие болезни, как у него, с «суверенной надежностью». Я обратил его внимание на противоречие: поскольку в сновидении он думал о доме для умалишенных и испытывал страх, то, видимо, он полагает, что анализ ему не поможет. С этим он не хотел согласиться, противился толкованию и настаивал на том, что полностью доверяет анализу.
К концу второго месяца ему часто снились сны, но они мало поддавались истолкованию, и он продолжал рассказывать о своей матери. Я позволял ему спокойно говорить, не интерпретируя и не подталкивая, и старался не упустить ни одно проявление недоверия. Однако после первой интерпретации сопротивления он стал еще лучше маскировать свое тайное недоверие, пока, наконец, ему не приснился следующий сон.
«Совершено преступление, возможно, убийство. Я против моей воли оказался впутан в это преступление. Страх перед разоблачением и наказанием. Присутствует один мой коллега по работе, который мне импонирует своей смелостью и решительностью. Я ощущаю его превосходство». Я выделил только страх перед разоблачением и связал его с аналитической ситуацией, сказав ему напрямик, что все его поведение указывает на то, что он что-то скрывает.
Уже на следующую ночь ему приснился длинный, подтверждающий мои слова, сон.
«Я узнал, что в нашей квартире свершится преступление. Ночь, и я нахожусь на темной лестничной клетке. Я знаю, что мой отец в квартире. Я хочу поспешить ему на помощь, но боюсь попасть в руки врагов. Моя мысль – известить полицию. У меня с собой свернутая в трубку бумага, которая содержит все детали преступного покушения. Необходимо переодеться, ибо иначе главарь врагов, который выставил много шпионов, расстроит мои планы. Я надеваю широкое непромокаемое пальто, приделываю фальшивую бороду и, сгорбившись, как старый человек, покидаю дом. Главарь врагов задерживает меня. Он поручает одному из своих подчиненных меня обыскать. Этому человеку бросается в глаза свернутая в трубку бумага. Я чувствую, что пропаду, если он прочтет ее содержание. Я прикидываюсь как можно более простодушным и говорю, что это заметки, не имеющие никакого значения. Он возражает, что все-таки должен на них взглянуть. Момент мучительного напряжения, затем в отчаянии я ищу оружие. Я нахожу в своем кармане револьвер и спускаю курок. Мужчина исчезает, и неожиданно я чувствую себя очень сильным. Предводитель врагов превратился в женщину. Меня охватывает вожделение к этой женщине, я хватаю ее, поднимаю на руки и несу в дом. Мною овладевает чувство наслаждения, и я просыпаюсь».
В конце сновидения мы имеем перед собой весь инцестуозный мотив, но также – в начале – явные намеки на его искажение в анализе. Я выделил только это, опять же исходя из соображения, что готовый на жертвы пациент сначала должен был отказаться в анализе от своей вводящей в заблуждение манеры поведения, и только после этого могли быть даны более глубокие интерпретации. Однако на этот раз я сделал еще один шаг в толковании сопротивления; я сказал ему, что он не только испытывает недоверие к анализу, но и своим поведением изображает как раз противоположное. После этого пациент впал в сильнейшее возбуждение и на протяжении шести сеансов совершил три различных истерических действия.
1. Он приподнимался, размахивал руками, пинался и при этом кричал: «Ты, ты, оставь меня, не подходи ко мне близко, я тебя убью, я тебя уничтожу». Нередко это действие незаметно переходило в действие другого рода.
2. Он хватался за горло, при этом хрипел и выл: «О, оставь меня, оставь меня, пожалуйста, я ничего больше не делаю».
3. Он вел себя не как тяжело измученный человек, а как изнасилованная девушка: «Ты, оставь меня, оставь меня»; это уже не говорилось сдавленным голосом, и если, совершая действие второго типа, он скрючивался, то теперь широко расставлял ноги.
В эти шесть дней поток его рассказов прекратился, он находился в состоянии открытого сопротивления, непрерывно говорил о своей наследственной отягощенности и время от времени впадал в своеобразное состояние, в котором вел себя описанным выше образом. Примечательно, что как только действие прекращалось, он как ни в чем ни бывало продолжал спокойно рассказывать дальше. По этому поводу он обронил только одно замечание: «Удивительно, доктор, что здесь во мне происходит».
Я пояснил ему, что, очевидно, не допуская меня к содержанию, он разыгрывал передо мной нечто, что, видимо, однажды ему пришлось пережить в своей жизни или по крайней мере о чем он когда-то фантазировал. Он был явно обрадован этим первым разъяснением и отныне играл свою роль гораздо чаще, чем до объяснения. Я должен был себе сказать, что мое истолкование сопротивления взбудоражило важную часть его бессознательного, которая теперь проявлялась в форме действий; однако он был еще далек от того, чтобы объяснить эти действия аналитически, и использовал их скорее в духе своего сопротивления: он полагал, что благодаря своему отыгрыванию особенно любезен передо мной. Позднее я узнал, что во время своих вечерних приступов страха он вел себя так, как при втором и третьем типе описанных действий. Хотя также и смысл действий мне был понятен и я мог бы сообщить ему этот смысл в связи со сновидением об убийстве, я последовательно продолжал заниматься анализом его характерного сопротивления, для понимания которого он уже предоставил мне значительный материал в форме своих действий.
Я мог составить себе следующую картину наслоения содержаний его характерного сопротивления-переноса:
Первое действие изображало его импульс к убийству, направленный против отца, в переносе на меня (самый глубокий слой).
Второе действие содержало страх перед отцом из-за импульса к убийству (средний слой).
Третье действие изображало скрытое грубо-сексуальное содержание его женственной установки, идентификацию с (изнасилованной) женщиной и одновременно пассивно-женственную защиту от импульса к убийству.
Таким образом, он был уступчивым, чтобы удержать отца от исполнения наказания (кастрации).
Но также и действия, которые соответствовали самому поверхностному слою, пока еще нельзя было интерпретировать. Пациент, возможно, для видимости («чтобы быть любезным») принял бы любое толкование, но оно не имело бы никакого терапевтического эффекта; ибо между предложенным содержанием его бессознательного и возможностью более глубокого понимания стояла, препятствуя, возникшая в переносе женственная защита от равным образом возникшего в переносе страха передо мной, а этот страх, в свою очередь, соответствовал импульсу ненависти и недоверию, которые были перенесены от отца. Таким образом, за его уступчивой, доверчивой манерой поведения скрывались ненависть, страх и недоверие – стена, о которую должно было разбиться любое толкование симптома.