Харама
Шрифт:
Он ступил на порог:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, Маноло, — ответил Лусио.
Маурисио лишь мельком взглянул на вошедшего.
— Привет! Как дела? — пробормотал он, склоняясь над раковиной, и принялся мыть стаканы.
Маноло остановился возле Лусио, отирая пот со лба и отдуваясь. Лусио взглянул на него.
— Понятно, это из-за галстука… — сказал он. — Как тут не вспотеть.
Маноло вытащил из верхнего кармана куртки белый платок, провел им по шее под воротничком. Он смотрел на Маурисио.
— Я эту вещь
— Так принято, — сказал Маноло.
— Условность городской жизни, этикет, от которого давно пора отказаться.
— Пожалуй, — ответил Маноло. И обратился к Маурисио: — Не могли бы вы дать мне стакан холодной воды?
Маурисио поднял на него глаза.
— Холодной? Только комнатной температуры.
— Ну ладно, какая есть…
Тот налил стакан.
— Какую мы сами пьем, — пробурчал он, ставя стакан на стойку.
— А? Что вы сказали, сеньор Маурисио? Простите, я не расслышал.
— Я говорю, что мы все тут пьем такую воду. Комнатной температуры. А холодной, какую ты просишь, нет. Если бы держать в большом глиняном кувшине, и то была бы большая разница. Да только кувшин наш, уже третий за это лето, разбился на прошлой неделе, а покупать без конца кувшины я, по правде говоря, не могу. Трех, я думаю, с меня хватит.
— Ну конечно, сеньор Маурисио, никто ничего и не говорит.
— Так ты просил холодной воды, вот я тебе и объясняю, чтоб ты знал, как обстоят дела. И, как ты уже слышал, какая погода, такая у нас и вода, такую мы и пьем. Вот так. А холодной нет.
Маноло деланно улыбнулся.
— Да нет, сеньор Маурисио, когда я попросил холодной воды, я сказал «холодной» просто потому, что так говорят, понимаете? По привычке, только и всего.
— Ну, а я привык не называть вещи тем, чем они не являются. Какой в этом смысл? По привычке или нет, но когда я говорю «холодная», значит, имею в виду холодную. А говорить иначе, по-моему, глупо, это я прямо скажу.
— Я вижу, вам хочется меня разыграть.
— Разыграть? Боже сохрани! Как ты мог подумать?
Улыбка на лице Маноло совсем увяла.
— Я вижу. Не говорите, что это не так.
— Что за глупость! Если б хоть под настроение.
— Сегодня у вас как раз такое настроение.
— Неужели? Бог его знает. Мне это еще неясно.
— Но я-то думаю, что…
— Ладно, будет тебе. Не уточняй.
— Как вам угодно. Я только хочу сказать, чтоб вы не беспокоились, то есть, что шутки я понимаю, на них не обижаюсь и могу стерпеть, когда кто-нибудь пройдется на мой счет, и не рассердиться. Иначе говоря, я тоже умею посмеяться, когда захочется, понимаете?
— Что ж, я очень рад, если так. Хорошо, когда человек немножко с хитрецой, такому легче выйти из сомнительного положения, в которое случается иной раз попасть, когда общаешься с людьми. Легче выдержать. А иногда этой выдержки много нужно, верно? Ох как много. И соблюдать ее приходится
подолгу.Лицо парня стало вдруг настороженным; помедлив, он сказал:
— Знаете, я скажу так: мне выдержка не требуется, потому что в сомнительные ситуации я не лезу, мне они ни к чему, и чихать я на них хотел…
— Вот как? Ну, насчет того, чтобы ставить себя выше всех на свете, — с этим надо поосторожней, не то как бы на тебя самого не начхали.
— Это возможно. Если ты неосторожен.
— Или не подозреваешь, что ты неосторожен. В этом случае — тоже! Некоторые считают себя бог знает какими умниками, а на самом деле они дураки дураками и получают по носу в тот момент, когда меньше всего…
— Эй, помогите кто-нибудь! — требовательно крикнул кто-то за дверью, стуча кулаком по косяку.
— Что такое?
Все обернулись к двери. У порога стояло инвалидное кресло на колесах, в котором кто-то сидел, а за креслом виднелся человек в черном.
— Ну что? Выйдет кто-нибудь или нет? — продолжал кричать инвалид, колотя в косяк.
— Это Кока и дон Марсиаль, — сказал Лусио.
Маноло вышел помочь им. Некоторое время они возились с инвалидным креслом, потом человек в черном внес паралитика на руках — тот был маленький и скрюченный.
— Куда это поставить? — спросил Маноло через дверь.
Паралитик на руках у дона Марсиаля повернулся и крикнул:
— Да приткни его куда-нибудь! Куда поставишь, там и будет стоять.
Пока дон Марсиаль усаживал Коку за столик, тот разговаривал сразу со всеми, кто был в кафе.
— Ну, что тут происходит? Сегодня здесь не играют в домино? Для воскресенья что-то слитком тихо. Послушай, налей мне рюмочку анисовой. Марсиаль, а ты что выпьешь? Значит, сегодня у меня и партнеров нет?
Дон Марсиаль пододвинул к столику стул, на который он усадил своего товарища, и сказал:
— А мне коньяк. Что нового?
— Жарко.
Дон Марсиаль позвякивал монетами, сунув руку в карман куртки. Паралитик обратился к Маноло:
— Тебя, как я понимаю, нечего и приглашать поиграть в домино: наверняка есть другие дела, поважнее. На вас, дон Лусио, пожалуй, тоже рассчитывать не приходится, так я говорю?
— Они тебе и не нужны, — уверил его Маурисио. — Там, в саду, твои любимые Кармело, Клаудио и прочие.
— Вот и хорошо! А что же они там делают? Почему не идут сюда? Надо сейчас же их позвать.
— Они там играют в «лягушку».
— В «лягушку»? Какую лягушку им еще надо, когда они могут играть со мной? Тут единственная настоящая лягушка — это я! Других нет. Разве можно быть лучшей лягушкой, чем я? Только что из лужи! — И он рассмеялся.
— Сколько шума ты поднимаешь, — сказал дон Марсиаль, передавая ему рюмку, которую налил Маурисио. — Другого такого буяна на всем свете не сыщешь. На вот, выпей, может, умолкнешь хоть ненадолго и дашь людям дух перевести.
— У-у, кровопийца! — откликнулся паралитик, ущипнув его за ногу.