Харон ("Путь войны")

– А что это?
– задал встречный вопрос хирург.
– Хранилища?

Иван задумался.

– Ну, это ... где хранят консервированную кровь, - попаданец внезапно понял, что ничего не знает о военной медицине своего родного мира. Он был тяжело ранен, долго лечился, но чем и как его лечили - совершенно не представляет, - Доноры сдают, ее потом везут на фронт... в бутылках...
– Иван вдруг стал ужасно похож на студента, заваливающего экзамен. Он морщил лоб в безуспешных попытках вспомнить детали, раньше общеизвестные и маловажные, а ныне - бесценные.

Теперь задумался Поволоцкий.

– Цитратное консервирование в массовых масштабах... У нас такого нет, - сообщил он.
– То есть имеется, но не в таких количествах. В крупных клиниках двухсуточный запас - литров пять. Ведь всегда есть доноры, добровольцы - родственники или за вознаграждение, в достаточном количестве. В смысле, были.

Он закашлялся, прикрывая ладонью пересохший рот. Иван молча сходил на кухню и через минуту вернулся, сжимая в одной руке большой графин с водой, а в другой кружку. Кружка прошла по кругу - все словно только сейчас обратили внимание на жажду, поглощенные устрашающим в своей простоте рассказом.

– Я попробовал подсчитать - сколько нам нужно врачей для системы сбора крови, - говорил дальше хирург.
– Сотни тысяч литров крови! Полноценный кровезаменитель создать невозможно, ибо субстанция уникальна! В конце сентября у нас в спокойный день на фронте было три тысячи раненых. Для трех тысяч нужна хотя бы тысяча доноров. В сутки! А сдавать кровь можно не чаще трех раз в год.

– Еще противошоковые растворы у нас были... Сельцовского, и этого ... как его... Амбарцумяна... нет... Не помню...

– Противошоковых растворов тоже нет, потому что шок толком не исследован. Его описал Пирогов, но нет понимания массовости и опасности. В тот момент первоочередными были чисто практические повреждения и антисептика, на фоне триумфа техники и медицины факт шока не отследили. А сейчас эта дрянь косит раненых почище гангрены, мы примерно представляем его механику, но не знаем, как с ним толком бороться. У нас только основных теорий шока десятка полтора!

– Я не занимался проблемой специально, Научный Совет более сосредоточен на экономике, - сказал Черновский.
– Но в принципе представляю себе размах и масштаб проблемы, пусть и не так детально. Но насколько я знаю, считается, что все эти проблемы преодолимы? Почему вы так бьете тревогу?

– У меня ситуация уникальная, - печально усмехнулся Поволоцкий.
– Я хирург, но нетрудоспособный, то есть я вижу ситуацию как специалист, но не зашиваюсь в госпиталях, могу смотреть со стороны. И наблюдаю я очень скверное.

Поволоцкий склонился вперед, оперся локтями о крышку стола и сложил пальцы в замок, оперевшись на них грудью.

– Я видел дивизию на формировании, в которой было восемь врачей - гинеколог, педиатр, два детских ЛОРа и один, прости господи, "медик" из страховой компании - клерк с медицинским дипломом. Он закончил институт, даже неплохо, но потом четыре года занимался сверкой справок с нормами, с какой стороны скальпель берут, помнит плохо. Да если бы они все были хирургами, таких только на батальоны в дивизии нужно девять. Если сейчас распотрошить все медучреждения в стране и всех врачей отправить в армию, их все равно не хватит, а через три года медицины у нас не будет. Если начать усиливать мединституты, то через те же три года будет весомый эффект, но мы до него уже не доживем.

– Булавки...
– задумчиво пробормотал Иван.

– Что?
– не понял Поволоцкий.

– Булавки, - повторил Терентьев.
– Я как-то, лет десять назад говорил с одним мужичком, обсуждали, как поднимали в эвакуации промышленность. Каким образом можно наладить производство сложной техники, когда нужных кадров, квалифицированных рабочих нет. Не "мало", а вообще нет. Он мне и привел пример с булавками. Дескать, вот нужны тебе обычные булавки. У буржуинов одну такую в два приема делают два обученных высококвалифицированных работника, а у тебя их нет. Тогда ты дробишь всю процедуру на самые простые действия, каждое из которых может делать любой, независимо от опыта и знаний - согнуть здесь, стукнул молотком там, передал дальше. В итоге одну булавку делают за шесть операций шесть-восемь человек вместо двух, и продукт получается так себе по качеству, но все же - делают! Только надо четко вбить каждому в голову - что нужно делать, и никакой самодеятельности, кроме одобренной начальством рацухи. Но для медицины это, наверное, не годится...

– К сожалению, не годится, такое проходит только для наложения повязок, - подтвердил Поволоцкий.
– Надо как-то концептуально решать беду, но я не могу ни к кому достучаться. Проблему отсутствия кадров видят все, но внизу ее считают ...
– хирург щелкнул пальцами, подбирая нужное слово.
– Локальной в пространстве, а наверху - во времени. Каждый начальник санитарного отдела дивизии уверен, что где-то там, за горизонтом, лежат штабелями запасные хирурги, и только по недоразумению к нему не попадают. А в ставке... как я понимаю, они оглушены недостатком врачей везде, судорожно латают дыры, организуют двухнедельные курсы переподготовки, в последний день снимают и отправляют в войска преподавателя... и все им кажется, что еще одно усилие - и все получится... В дополнение ко всему сейчас у нас некая эйфория - противник застопорился, интенсивность боевых действий упала почти до нуля, удалось как-то раскидать первоочередные задачи. Но я не верю, что поганцы самоубились о нашу стальную стену. Они начнут снова, соберутся с силами, и мясорубка закрутится вновь, с тем же результатом. Думал, вы поможете?

– Нет, не поможем, - покрутил головой Черновский.
– Точнее, вряд ли поможем... Как раз вчера наш коллега, - он взглянул на Ивана.
– Попытался поднять в высших сферах сходную проблему. Но не очень успешно. Не думаю, что у вас получится лучше. Эйфория...
– профессор прищелкнул пальцами, словно копируя недавний жест медика.
– Очень точное слово. Даже если бы я смог устроить вам встречу с Его Величеством, что вы ему предложите? Рецептов то у вас нет. Это не булавки делать...

– Булавки...
– в сердцах изрек хирург, вставая из-за стола.
– Черт бы побрал!..

Он нервно заходил по комнате, с хрустом ломая пальцы, и неожиданно остановился. С полминуты Поволоцкий раскачивался на месте, сложив руки на груди, так, словно желая запереть в сердце неожиданные мысли. Его лоб прорезала глубокая вертикальная морщина, а взгляд устремился куда-то в окно, в безлунную ночь. Черновский с любопытством наблюдал за медиком, Иван кривил брови, проводя пальцами по краю стола, по краю стакана, словно стыдясь собственной беспомощности и бессилия. Зимников тихонько постукивал крюками друг о друга, будто отбивая темп.

– Булавки...
– прошептал хирург, но теперь в его голосе явственно звучало едва ли не благоговение.
– Ну, конечно же... Иван, вы великий человек, даже в чем-то гений. Нет, не вы... те, кто так придумал с той... эвакуацией. Дробление операций, строгая функциональность и четкая регламентация. Боже, как это просто!.. И как сложно это будет воплотить...

Он хлопнул в ладоши с такой силой, что хлопок прозвучал как пушечный выстрел, как будто ловя убегающую догадку.

– Вот у нас четыре стола... и четыре бригады хирургов... Раненого нужно раздеть, обмыть, наркотизировать... потом операция... потом наложить повязки, одеть, и в палату... Но ведь можно и по-другому. Одна хирургическая бригада - на три стола. Готовить и перевязывать может и санитар. Наркотизировать... один опытный наркотизатор и четыре обученных фельдшера... да этому, в конце концов, и священника можно обучить... А бригада переходит от стола к столу, занимаясь только своей работой. Раза в полтора производительность поднимется. Трое суток в таком ритме работать можно, а за трое суток такого потока дивизия все равно истощится... Но, черт побери, это еще не система, чего-то не хватает, вот-вот, где-то рядом...

Три человека, сидящих за столом, замерли в гробовой тишине, как будто бешеная работа мысли Поволоцкого уподобилась бабочке, которую можно было спугнуть случайным словом, неосторожным жестом. Они не ведали, что происходит - пока не ведали - но неким шестым чувством, волшебным озарением понимали, что здесь и сейчас, в собрании случайных, в общем-то, людей случилось нечто невероятно важное. Что-то великое и... замечательное.

Глава 5