Хасидские рассказы
Шрифт:
Счастье еще, что дети его любили. Они готовы были за него в огонь и воду. Обо всем напоминали, все подавали:
— Ребе, совершите омовение, — говорит ему ученик. Он умоется.
— Ребе, кушайте!
— Кушать, — говорит он, — нет, он обождет. Он не любит кушать один.
Может, вы знаете, кого он ждал?
Ждет, — сидит с куском хлеба в руке, покачивается и смотрит на дверь, точно Илья-пророк должен войти.
Но тут он вспоминал, видно, что Илья-пророк является только к сейдеру[43]. Тогда он начинал есть, и плакать.
— Отчего вы плачете, ребе? — спрашивали перепуганные дети.
Он не отвечал, отворачивался к стене, и дети слышали, что он рыдает. Иногда он подходил к платяному шкафу, единственное, Что осталось от хозяйства, — открывал
В местечке, у каждого, разумеется, свое на уме, у каждого своих дел достаточно. Мне, правда, было жаль его, но я как раз к тому времени овдовел вторично. Я вам уж сказал, что при второй женитьбе меня надули! Здорово-таки надули. Она, не про вас будь сказано, хворала и хворала, пока не умерла, и мне приходилось опять подыскивать себе жену, потому что у меня тогда уж были, что называется, «мои, и ее, и наши» дети, и что может мужчина поделать с детьми, скажите сами, что? Кормить я их стану? Убаюкивать? Мыть и чесать? Мне, разумеется, не сладко было на душе, и я про Мойшеле опять забыл. Но я, слава Богу, не бесталанный какой-нибудь. Я женился в третий раз, вот на той самой, которая, не про вас, не про любого еврея будь сказано, недавно умерла. Она была бой-баба, для шинка точно создана, и бездетна к тому же. Что сделал Бог? Простудилась она среди самого лета в микве, схватила воспаление легких, стоило уйму денег — и умерла!..
Итак, на чем я остановился? Да, я тогда в третий раз женился. Как только я передал ей дело в руки и увидел, что есть на кого положиться, я тотчас же за Мойшеле.
— Ты должен жениться, — говорю я. — Хоть помирай, но жениться ты должен.
Он и слушать не хочет. «Ну, — думаю я, — погоди же». Уговорился я с родителями, чтобы у него для виду отняли учеников. Раз навсегда — меламед должен иметь жену. Мой Мойшеле ни с места! Без учеников, так без учеников!
Он себе уходит за город гулять, лежит себе на берегу реки… Проголодается, так приходит в город, перехватит где-нибудь кусок хлеба, скушает, прочитает потрапезную молитву и опять уходит. Я уж думал, что ничего тут не поделаешь, но на третий день Мойшеле является в бет-гамедраш. Он уже готов жениться! Вы, может, думаете, он образумился, понял, что человек без жены ни то ни се. Упаси Бог! По хедеру стосковался, детей ему недостает. Ну, пусть так, лишь бы женился. Он дает слово, что женится, поручают мне подыскать ему жену, и ему возвращают учеников.
И что вы думаете? Когда я взял дело в свои руки, оно у меня закипело. Нечего говорить, и перст Божий был в этом деле. Подвернулась как раз прекрасная партия. Раньше мне ее предлагали, но какой-то сват, да изгладится память о нем, задурил мне голову.
Представьте себе, женщина — клад: вдова, процентщица, под заклад она ссужала, бой-баба, все счета вела на память и никогда не в ущерб себе. И как раз за него она захотела выйти, такое у него счастье было!
Я думал уж собрать ему на одежду, хотя бы штраймель купить… Так она присылает сказать, что она этого не хочет, что она сама дает двадцатипятирублевку. Ну, и разодели же его, по-царски! Всего накупили: штраймель, башмаки, чулки, два tales-koton, брюк две-три пары. Немедля их обвенчали, и мой Мойшеле под венцом сиял, что твой вельможа. Однако безумное лицо его не было спокойно ни минуты, точно у женщины во время родовых схваток: губы дрожали, словно нашептывали заговоры, а глаза горели недобрым огнем. Сумасшедший, да и только!
После свадьбы у него появился совсем новый пункт помешательства. Во-первых, жена потребовала, чтоб он бросил хедер. Она зарабатывает чуть ли не десять рублей в неделю, к чему ей хедер? Сиди в бет-гамедраше за Торой и катайся, как сыр в масле. Так он заупрямился: он должен быть меламедом, он привык к детям, жить без них не может. Будут у тебя свои дети, — нет, пока он должен остаться меламедом!
Ну, черт с тобой, держись с хедером. Но тут он опять начинает задумываться и совсем перестает говорить. Оживляется лишь при занятиях с детьми, а обыкновенно
произносит только два слова: «Не то». Что «не то», кто «не то», — неизвестно.Бедная женщина жизнь свою проклинала, все ему угодить старалась: к столу подавала самое лучшее, а он, сумасшедший, каждый раз поднимает на нее глаза, глядит, точно в первый раз ее видит, тяжело вздыхает и говорит: «Не то! Совсем не то!» По вечерам он, бывало, засиживается в бет-гамедраше. Не молится, не учит Торы, а так себе, сидит над пюпитром, или шагает из угла в угол. Последний уходящий, бывало, окликает его из жалости: «Идешь, Мойше?»
Он не отвечает. «Почему ты не идешь домой?» Он молчит. Его хватают за плечо и встряхивают. Тогда он вскакивает, точно из столбняка выходит, и бормочет: «Не то… совсем не то!»
Скверно! Бедная женщина мне жить не давала. И действительно, ведь это я ее подвел я сватом был. У меня просто сердце надрывалось: женщина столько денег тратила, а приобрела себе какое-то «Совсем не то!»
Однако чем я могу помочь? Я ей советую как-нибудь заманить его к ребе… Порешили — к Новолетию (Рош-Гашоно), потому что тогда народу там больше, со всего света съезжаются, и я убежден, что в Новолетие сила цадика тоже больше.
Но тут случается такая история. Однажды, к вечеру, жена говорит ему перед ужином, чтоб он вышел закрыть ставни, потому что она не хочет есть с ним за одним столом при открытом окне. Она берет в руки болт, он выходит на улицу. Вздыхая и шепча: «Не то, не то!» он притворяет ставень, она задвигает болт, но назад он уж не возвратился. Он исчез!
Что вы думаете, закипело в городе! Думали: сумасшедший, пошел зимой купаться и утонул, или так себе ушел за город и заблудился, — сумасшедший ведь.
Наняли мужиков, искали в реке, в окрестностях, — ни следа. О бегстве и не подумали. Ведь действительно, случается, человек убежит от жены, отчего же нет, мало людей удирает?
Но человек поужинает, оденется, — кто же оставляет на столе миску горячих клецок и удирает в старом, будничном сюртуке? А женщины жаль, просто сердце надрывается! Мало ей денег стоило! Угощенья на свадьбу, одежда, свадебные расходы… И за что? Про что? Четыре недели прожила с мужем. И какая это была жизнь! Правда, он ей дурного слова не сказал, но не сказал и хорошего, все одни только сумасшедшие слова: «Не то!» Она и так сохла изо дня в день, так надо было ей еще стать агуной[44].
Что же делать! Стали писать цадикам. Ничего не помогает. Точно в воду канул. Казалось бы, конец. Так нет. Вдруг, точно с неба свалившись, является посланный с разводом. Думаете, может быть, издалека? Нет, всего за пять верст от города, из Пищевки.
Ну, разве могло кому-нибудь прийти в голову, что такой сумасшедший убежит всего за пять верст?
Никто и не догадался искать его так близко. Вместе с разводом он прислал ей еще расписку на двести злотых, которые она израсходовала. Он выплатит, писал он, по злотому в неделю, а обеспечением будет служить все его имущество. Первый злотый тут же передал ей посланный.
Спустя несколько недель он явился сам и опять стал подыскивать себе учеников.
— Сумасшедший, — говорю я, — зачем ты явился? Не мог ты остаться там?
— Я стосковался, — говорит он.
— По ком?
— По здешнему кладбищу, — отвечает он и говорит это так серьезно, что страшно становится слушать его. Вы слыхали, чтоб человек тосковал по кладбищу? Да, он тоскует, — он не врет. После вечерней молитвы он каждый вечер уходит за город и шатается вокруг кладбища. Он коген, зайти ему нельзя, так он шатается около забора и издали смотрит на памятники.
Что за черт, думаю я. Может, это средство от бездетности? Не стал ли он каббалистом? А чего доброго, и колдуном?!
Что вам сказать, мне разное на ум приходило. Как знать, или он скрытый цадик, или он дьяволу душу продал… Я почем знаю? В детстве я слыхал, что если сделать свечу из жира младенца с фитилем из цицес, можно стать невидимкой. И поверьте моему слову, если бы я не знал, что он коген, я бы подумал, что он снюхался с шайкой воров и ищет под забором младенца! Красть, разумеется, Мойшеле реб Иоселес не станет, но доставлять свечи, может быть, и да… Мало чего человек не сделает ради куска хлеба?..