Хайдеггер: германский мастер и его время
Шрифт:
Формулируя свои идеи о технике, Хайдеггер отчасти облекал в слова тайные – впрочем, тогда уже не совсем тайные – страхи своих современников. Он был не единственным, кто это делал. В эпоху «холодной войны», когда как бы сама собой напрашивалась мысль о том, что политика это и есть судьба, все чаще и громче раздавались голоса тех, кто критиковал такую чрезмерную сосредоточенность на политическом аспекте жизни, как самообман, и говорил, что в действительности нашей судьбой стала техника. Более того, мы уже не можем воздействовать на эту судьбу политическими средствами – прежде всего потому, что цепляемся за унаследованные от прошлого политические понятия, такие, как «плановая экономика» или «рынок». Конечно, в пятидесятые годы сказывалась «неспособность» немцев (на которую позже будет жаловаться Мичерлих [414] ) к осмыслению своей общей ответственности за преступления национал-социализма, о тревожном и страшном прошлом старались забыть, однако вопреки «экономическому чуду» и азарту строительства нового благоустроенного общества люди все с большей тревогой думали о будушем нашего технизированного мира. Этой теме посвящались многочисленные заседания евангелических академий, она звучала в воскресных речах политиков, широко обсуждалась на страницах журналов. Ее непосредственным политическим выражением стало движение «Борьба против атомной смерти». Появился и целый ряд важных книг, так или иначе связанных с проблемой технизации. Первая после войны волна интереса к Кафке прокатилась под знаком метафизической критики техники и жестко управляемого мира. Гюнтер Андерс в 1951 году приобрел известность благодаря своему эссе «Кафка, за и против», где он изобразил Кафку как поэта, который пришел в ужас от «сверхвластия овеществленного мира» и превратил этот ужас в «священный» страх; как своего рода мистика технической эпохи. В 1953 году появилось немецкоязычное издание «Прекрасного нового мира» Олдоса Хаксли [415] , бестселлера пятидесятых годов. Этот роман – кошмарное видение некоего мира, в котором людей создают в пробирках, заранее программируя их на ощущение счастья и на их будущую профессию; мира, судьба которого заключается в том, что он не может иметь никакой судьбы, и который складывается в тоталитарную систему – без всякого воздействия со стороны политики, только за счет технического развития. В том же году вышла книга Альфреда Вебера [416]
Note 414
Имеется в виду Александр Мичерлих, автор книги «На пути к обществу безотцовщины. Идеи к социальной философии» (A. Mitscherlich. Auf dem Weg zur vaterlosen Gesellschafi. Ideen zur Sozialphilosophie), опубликованной в Мюнхене в 1963 г.
Note 415
Антиутопия английского писателя Олдоса Хаксли (1894-1963) «Прекрасный новый мир» впервые была опубликована в 1932 г.
Note 416
Альфред Вебер (1868-1958) – немецкий социолог культуры и экономист, брат Макса Вебера. Профессор Пражского (1904-1907) и Гейдельбергского (с 1907 г.) университетов. После прихода к власти национал-социалистов был отстранен от преподавания и целиком посвятил себя написанию научных трудов. После войны снова стал профессором Гейдельбергского университета (и работал там до 1958 г.). Основные труды: «Культурная история как культурная социология» (1935), «Принципы исторической и культурной социологии» (1951).
Note 417
Этот термин в немецкой историографии используется применительно к цивилизациям, которые обладают государством, письменностью, религией, – например, к первым древневосточным государственным образованиям.
Опять-таки в 1953 году была опубликована книга Фридриха Георга Юнгера [418] «Завершенность техники» («Die Perfektion der Technik»). Юнгер разработал свою теорию еще в тридцатые годы, в ответ на большое эссе «Рабочий», написанное его братом в 1932 году. Эрнст Юнгер в этой работе утверждал, что технический мир до тех пор будет оставаться чуждой человеку и внешней по отношению к нему силой, пока мы не достигнем «завершенности техники» [419] посредством технизации внутреннего мира человека. Эрнст Юнгер мечтал о «новом человечестве», воплощение которого видел в «гештальте рабочего» [420] . Человеку нового типа, разумеется, соответствует ландшафт, характерные признаки которого – «ледяная геометрия света», «доведенный до белого каления металл» [421] . Такой человек отличается быстротой реакции, он хладнокровен, точен, мобилен, легко приспосабливается к техническим ритмам. Однако он остается господином машин, потому что обладает внутренней техничностью: то есть он обращается с самим собой как с техническим средством; он может, подобно «свободному человеку», который однажды пригрезился Ницше, использовать свои «добродетели» как «орудия», «выдвигать и снова прятать их» – по своему желанию и в соответствии со своими целями [422] . Такие люди, полагал Эрнст Юнгер, не будут воспринимать как катастрофу наступление ситуации, когда исчезнут «последние остатки комфорта» и в их жизненном пространстве появятся «участки, которые пересекаешь как окрестности вулкана или вымершие лунные ландшафты» [423] . Что ж, авантюрные сердца [424] не боятся холода…
Note 418
Фридрих Георг Юнгер (1898-1977) – младший брат Эрнста Юнгера, известный поэт, писатель и социальный философ.
Note 419
Юнгер Э. Рабочий. С. 262. Э. Юнгер пишет: «Завершенность техники есть не что иное, как один из признаков тотальной мобилизации, ходом которой мы захвачены… здесь совершается переход от изменчивости к постоянству… Поэтому завершенность представляет собой сегодня нечто иное, нежели в иные времена… Во всяком случае, ее нет там, где ссылаются на культуру, искусство, на душу или на ценность. Речь об этом либо еще, либо уже не ведется… Добродетель, приличествующая этому состоянию, есть добродетель героического реализма, который не может поколебать даже перспектива полного уничтожения и безнадежности его усилий» (там же, с. 261-262).
Note 420
Ср.: «Гештальтом мы называем высшую, смыслопридающую действительность. Явления получают значение символов, представителей, оттисков этой действительности. Гештальт – это целое, которое охватывает больше, чем сумму своих частей» (там же, с. 423); «Господство, то есть преодоление анархических пространств посредством нового порядка, возможно сегодня только как репрезентация гештальта рабочего, выдвигающего притязание на планетарную значимость» (там же, с. 291). Основные признаки «гештальта рабочего», по Юнгеру, таковы: «Ценностное противопоставление массы и единичного человека, или «коллективной» и «личной» инициативы, не имеет никакого значения… Свободу можно ощутить лишь в случае причастности к целостной и исполненной смысла жизни… притязание на свободу выступает как притязание на работу… Соразмерный рабочему принцип, или язык рабочего… [это] работа как способ жизни, который формирует особый стиль… Рабочий более не имеет никакого отношения к культурной деятельности, достигающей своего пика в культе гения… Господство рабочего впервые заявляет о себе в замене либеральной или общественной демократии рабочей или государственной демократией… Эту замену осуществляет активный тип, использующий… в частности, формы ордена… На место бюргерских конституций выступает рабочий план, к которому предъявляются требования завершенности, гибкости и оснащенности» (там же, с. 424-429).
Note 421
Там же. С. 256.
Note 422
Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Соч. в 2 т.: Т. 1. С. 236-237 (пер. С. Л. Франка).
Note 423
Юнгер Э. Рабочий. С. 256.
Note 424
«Авантюрное сердце» – название эссе Э. Юнгера, впервые опубликованного в Берлине в 1929 г. Вскоре публицисты и поклонники стали называть самого автора книги «Авантюрным Сердцем».
Мы все погибнем в этом холоде, отвечал Фридрих Георг Юнгер своему брату (который, впрочем, и сам уже к тому времени перешел из лагеря апологетов техники в лагерь ее противников, «любителей лесных прогулок»). Главный тезис Фридриха Георга Юнгера: техника уже перестала быть только «средством», или инструментом, которым современный человек пользуется для достижения своих целей. Поскольку техника внутренне преобразила человека, те цели, которые он может перед собой ставить, уже технически детерминированы. К промышленному производству относится и производство потребностей. Зрение, слух, речь, поведение и способы реагирования, даже сам опыт восприятия времени и пространства коренным образом изменились после появления автомобилей, кино и радио. Собственная динамика этого процесса более не оставляет ничего «по ту сторону» техники. Основная черта технической цивилизации – не эксплуатация человека человеком, а принявшая гигантский размах эксплуатация Земли. Индустриализм повсюду выискивает энергетические ресурсы, которые накапливались на протяжении всей естественной истории нашей планеты, хищнически потребляет их и тем самым делает своей судьбой энтропию: «Техника в целом и обусловленный ею универсальный рабочий план, ориентированный на совершенную техничность, этот рабочий план, который связан с универсальной механизацией, подчиняются законам учения о теплоте и несут описанные этими законами потери ничуть не в меньшей степени, чем любой единичный механизм». Поскольку техника все делает доступным, не признавая неприкосновенности или святости чего бы то ни было, она разрушает тот планетарный фундамент, на котором сама же зиждется. Этот фундамент пока еще вьщерживает тяжесть несомой им конструкции, часть населения Земли еще наслаждается преимуществами обеспечиваемого цивилизацией комфорта, и потому цена, которую приходится платить за «завершенность техники», пока представляется приемлемой. Но, как известно, видимость обманчива. По словам Фридриха Георга Юнгера, «не началу, а концу приходится нести на себе тяжкое бремя». Эти Кассандровы крики обличителей технического прогресса кое-кому из современников казались смехотворными. «В кабинете ужасов техники» – так называлась статья, опубликованная в журнале «Монат», автор которой пытался доказать, что зло заключено не в самой технике, а в человеке. «Злыми» могут быть только цели, для достижения коих используется техника, к самой же технике понятие «злое» неприменимо. Следует остерегаться демонизации техники – и, значит, нужно внимательнее приглядываться к «технике демонизации». «В страхе перед техникой сегодня повторяется – на более высоком духовном уровне и в более сублимированной форме – средневековое безумное поветрие ведь-мобоязни». Те, кто критикует технику, утверждали «антикритики», не принимают всерьез вызов времени и уклоняются от разработки новой этики, соответствующей современной технике. А между тем, если бы мы уже располагали такой этикой, мы могли бы ничего не бояться. Одним из выразителей идей «антикритики» был Макс Бензе. «Мы построили мир, – говорил он, – и вся традиция, уходящая чрезвычайно далеко в глубь времен, свидетельствует о том, что он действительно порожден усилиями (даже самыми давними) нашего интеллекта. Однако сегодня мы уже не способны господствовать над этим миром посредством теоретического осмысления, духа, интеллекта и рационального мышления. Отсутствует теория мироустройства, а значит, и ясная «техническая» этика, то есть возможность иметь адекватные бытию этические суждения, находясь внутри этого мира… Мы, возможно, еще усовершенствуем этот мир, но мы не в состоянии усовершенствовать человека этого мира – для этого мира. Такова гнетущая ситуация нашего технического
существования». Выявленное Бензе «несоответствие» между человеком и созданным им техническим миром Гюнтер Андерс (в своей вышедшей в 1956 году книге «Устарелость человека») назовет «стыдом Прометея». Человек «стыдится» своих произведений, которые более совершенны и способны оказывать большее влияние, чем он сам: если, скажем, обратиться к примеру атомной бомбы, то человек даже не способен в полной мере представить себе характер возможного воздействия этого своего создания. Итак, все тогдашние рассуждения о технике сосредоточивались вокруг одного вопроса: должен ли человек научиться быть адекватным технике, как предлагал Бензе, или, наоборот, технический прогресс следует притормозить, чтобы техника снова стала соразмерной человеку, чего хотели бы Фридрих Георг Юнгер и Гюнтер Андерc.Так или иначе, из сказанного с очевидностью вытекает, что доклад Хайдеггера о технике (1953 года) не был единственной в своем роде попыткой философского углубления в эту сферу. Хайдеггер просто сказал свое слово в дискуссии, которая и до него уже шла полным ходом. Его отмежевание от «инструментального» представления о технике и его понимание техники как основополагающего – для эпохи Нового времени – признака бытия-в-мире не содержат в себе, если вспомнить о Фридрихе Георге Юнгере (и Гюнтере Андерсе, который сформулировал свои идеи немного позднее), ничего нового. Однако ни Юнгер, ни Андерс не затрагивали вопрос о происхождении того процесса, который превратил человеческий мир в технический универсум. Хайдеггер же хотел внести ясность именно в данный вопрос. Что он думал по этому поводу, нам уже в общих чертах известно по его философским работам тридцатых годов и в особенности по лекции «Время картины мира». Происхождение техники, как считает Хайдеггер, связано со способом нашего подхода к природе. Все дело в том, позволяем ли мы природе самой выступить из ее потаенности – как это предполагается древнегреческими представлениями об «алетейе» [425] , – или заставляем ее раскрыться. Техника, говорит Хайдеггер, есть «вид раскрытия потаенности» (Вопрос о технике, ВиБ, 225). «Выведение из потаенности, которым захвачена современная техника, носит характер предоставления в смысле добывающего производства» (там же, 227). Вокруг центрального понятия производство (Herausforderung) Хайдеггер группирует и все остальные способы технического овладения миром [426] . Совершенно противоположный смысл имеет понятие про-из-веде-ние (Hervorbringen) (там же, 226), интерпретируемое Хайдеггером как «выведение к явленности (Hervorkommenlassen)». Ми-келанджело однажды сказал, что статуя уже заключена в камне, ее надо лишь высвободить оттуда. Примерно так же мы должны представлять себе то, что имел в виду Хайдеггер, когда рассуждал о про-из-веденш и «выведении к явленности».
Note 425
Греческое слово «» означает «истина» (букв, «непотаенность»). О значении этого термина у Хайдеггера см., напр.: Время и бытие. С. 436 (примеч. 12).
Note 426
Ср.: «Царящее в современной технике раскрытие потаенного есть производство, ставящее перед природой неслыханное требование быть поставщиком энергии, которую можно было бы добывать и запасать как таковую. А что, разве нельзя того же сказать о старой ветряной мельнице? Нет. Правда, ее крылья вращаются от ветра, они непосредственно отданы его дуновению. Но ветряная мельница не извлекает из воздушного потока никакой энергии, чтобы сделать из нее запасы» (Вопрос о технике. ВиБ. С. 226).
Эти два способа отношения к природе – «производство» и «про-из-ведение» (выведение к явленности) – Хайдеггер образно охарактеризовал в лекционном курсе «Что значит мыслить?», прочитанном незадолго до доклада о технике. Там он привел пример с человеком, который стоит перед цветущим деревом. Только в тот миг, когда человек не имеет никаких связанных с этим деревом научных или практических интересов, он может подлинно пережить его цветение. Если же он посмотрит на то же дерево с научной точки зрения, то просто «опустит» свое переживание цветения как наивное ощущение, не имеющее отношения к делу. Однако Хайдеггер утверждает, что необходимо «прежде всего и в конце концов не «опускать» цветущее дерево, а позволить ему стоять там, где оно стоит. Почему мы говорим «в конце концов»? Потому что до сих пор мышление не позволяло ему стоять там, где оно стоит» (WHD, 18). Иными словами, мы не позволяем природе показать себя, а заставляем ее показаться, подходим к ней таким образом, что она вынуждена «представлять себя как расчетно предсказуемую систему сил» (Вопрос о технике, ВиБ, 230).
Наряду с производством, вторым центральным в этой Хайдеггеровской работе термином является поставление (Bestellen). Все то, что поставляется, становится состоящим-в-наличии (Bestand), то есть тем, чем человек может распоряжаться по своему усмотрению. Мост, соединяющий один берег с другим, аркой изгибается над рекой и самой этой «позой» как бы оказывает ей уважение. Позволяет реке – быть. Но гидроэлектростанция, ради которой русло реки отводят в другую сторону или спрямляют, превращает эту реку в состоящее-в-наличии. Получается, что не гидроэлектростанция встроена в реку, а, напротив, «река встроена в гидроэлектростанцию» (там же, 227). Чтобы продемонстрировать всю чудовищность того, что здесь происходит, Хайдеггер указывает на разницу между тем «Рейном», что встроен в гидроэлектростанцию, и тем, о котором идет речь в одноименном гимне Гёльдерлина. На это можно возразить, что Рейн и в первом случае все-таки остается рекой, существующей в определенном ландшафте. Может быть, и остается, говорит Хайдеггер, но каким образом эта река существует? «Только как объект, предоставляемый для осмотра экскурсионной компанией, развернувшей там индустрию туризма» (там же).
Техническое вмешательство превращает природу в действительное или потенциальное состоящее-в-наличии. И чтобы эта «наличная недвижимость», так сказать, не рухнула кому-нибудь на голову, необходимы «управление, организация и обеспечение» всего состоящего в наличии. Техника требует все больше техники. С последствиями применения техники можно справиться только с помощью технических же средств. Природе был брошен вызов, теперь она бросает человеку вызов, требуя, чтобы он продолжал… [427] – и угрожая ему в противном случае гибелью. Так круг замыкается, превращаясь в порочный круг забвения бытия. Производство, состоящее-в-наличии, обеспечение состоящего-в-наличии – все это вместе Хайдеггер называет поставом (Gestell) [428] , определяя данным термином саму эпоху технической цивилизации, в которой каждый элемент связан со всеми другими своего рода кибернетической системой автоматической регулировки с эффектами обратной связи. Система индустриального общества «держится только тем, что поставлена на предоставление поставляемого ею» (там же, 227).
Note 427
«Вызов этот сосредотачивает человека на поставляющем производстве. Его собирающее начало нацеливает человека на поставление действительного как состоящего в наличии» (Вопрос о технике. ВиБ. С. 229).
Note 428
Ср.: «По-ставом мы называем собирающее начало той установки, которая ставит, т. е. заставляет человека выводить действительное из его потаенности способом поставления его как состоящего-в-наличии. По-ставом называется тот способ раскрытия потаенности, который правит существом современной техники, сам не являясь ничем техническим. К. техническому же относится все знакомое нам в виде всевозможных станков, станов, установок и служащее составной частью того, что именуется производством. Последнее вместе со всеми своими составными частями относится к сфере технического манипулирования, которое всегда только отвечает требованиям постава, никогда не формируя его и даже не воздействуя на него» (там же).
Постав есть нечто, что может осуществляться только людьми, но мы потеряли свою свободу по отношению к нему. Постав превратился в нашу судьбу (Geschick) [429] . Опасность этой ситуации заключается в том, что жизнь в поставе может стать одномерной, безальтернативной, что само воспоминание о другом способе встречи с миром и пребывания в нем угаснет. «Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических аппаратов. Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе. Господство no-става грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к более исходному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины» (там же, 234).
Note 429
Ср.: «Существо современной техники ставит человека на путь такого раскрытия потаенности, благодаря которому действительность повсюду… делается состоящей-в-наличии… То сосредотачивающее посылание, которое впервые ставит человека на тот или иной путь раскрытия потаенности, мы называем миссией и судьбой… Постав, как всякий путь такого раскрытия, есть судьба, посылающая человека в историческое бытие… В качестве миссии он посылает человека на путь раскрытия потаенности способом поставления. Где господствует последнее, изгоняется всякая другая возможность раскрытия потаенности. Главное, поставом скрадывается тот путь раскрытия тайны, который дает присутствующему явиться в смысле произведения» (там же, с. 231-233).
Что подразумевал Хайдеггер под «более ранней истиной», мы уже знаем. Это истина свободного взгляда на вещи, взгляда, который позволяет сущему – быть. Позволяет дереву – цвести; и находит выход из Платоновой пещеры, чтобы под солнцем, в просвете бытия, сущее могло стать «еще более сущим». Речь идет о «послеполуденном отдыхе Пана», о часе истины. О надежде, что природа могла бы ответить и по-другому, если бы мы по-другому задали ей вопрос. Хайдеггер в «Письме о гуманизме»: «Может, наоборот, оказаться, что природа как раз утаивает свое существо в той своей стороне, которой она повертывается к технически овладевающему ею человеку» (ВиБ, 198).
Однако Хайдеггер не удовлетворился допущением того, что вдумчивое мышление может позволить цветущему дереву стоять, как оно стоит, и что вообще в сфере мышления время от времени случается иное бытие-в-мире; нет, он спроецировал изменение установки, возможное в мышлении, на «большую» историю. То есть, поскольку в его собственной голове уже совершился поворот, он предположил, что такой же поворот возможен в истории… Так Хайдеггер нашел превосходный (с драматургической точки зрения) конец для своего доклада – конец, который оставил у слушателей праздничное ощущение, что они выслушали нечто очень серьезное, и в то же время утешительное. Хайдеггер завершил свое выступление цитатой из Гёльдерлина: «Но где опасность, там вырастает / И спасительное…» [430]
Note 430
Начало стихотворения «Патмос»; в пер. В. Микушевича: «Близок бог / И непостижим. / Где опасность, однако, / Там и спасенье…» (см.: Гёльдерлин Ф. Избранная лирика. С. 251).
Конечно, мысль, которая пытается осмыслить роковую систему постава, уже благодаря этой попытке выдвигается над собой, для нее открывается зазор, в котором только и можно разглядеть, что, собственно, происходит. В таком мышлении действительно свершается «поворот». Суть этого поворота – в новой позиции отрешенности, позиции, которую Хайдеггер (в своем мескирхском докладе 1955 года) описал так: «Мы впустим технические приспособления в нашу повседневную жизнь и в то же время оставим их снаружи, т. е. оставим их как вещи, которые не абсолютны, но зависят от чего-то высшего. Я бы назвал это отношение одновременно «да» и «нет» миру техники старым словом – «отрешенность от вещей»» [431] . Правда, такое объяснение «отрешенности от вещей», понимаемой как поворот мышления, заставляет усомниться в возможности реально-исторического поворота.
Note 431
Доклад «Отрешенность»; цитируется по интернетовской публикации.