Хазария

Схоронив после сражения с печенегами убитых и насыпав им высокий курган, русская дружина приводила себя в порядок.

Воины мылись в Непре, стирали потные рубахи и сушили их, разостлав на траве.

Святослав сидел на земле также без рубахи, и жаркий Хорс обжигал загорелые плечи князя. В небе было ни облачка, вся трава в степи пожелтела и высохла.

Стременной принёс мех свежей воды, Святослав с наслаждением испил и умылся.

– Ох и добрая вода! Откуда такая?

– Да криницу нашли недалече.

– Надо бы тут посад поставить, блюсти за печенегами, – промолвил князь, обращаясь к Притыке.

– Сделаем, княже! И назовём его Криничный, – одобрил темник.

– А где сын твой? – спросил Святослав.

– Ранен он, уехал на могунском возу в Киев.

– Скоро и мы дома будем, – отвечал князь, глядя перед собой синими и глубокими, как вода в кринице, очами.

– Никак всадник скачет? – Притыка приложил ладонь к глазам, загораживаясь от солнца. – С доброй вестью или худой?

Всадник оказался гонцом от танаисского тиуна, и принёс он недобрую весть, что не успел Святослав уйти, как койсоги сроились с яссами и кабардинцами и напали на Ейскую дружину, которая была оставлена строить русский град, и та дружина отошла и укрылась в Танаисе.

Князь повернулся к сигнальщику:

– Труби построение!

Когда дружина выстроилась, Святослав сказал, сверкая очами:

– Думал вам мир дать, друзья мои храбрые, а выходит – опять надобно потрудиться. Проучить врагов ещё раз, и другой, и двадцать раз, если надобно, пока не втемяшится им накрепко, что вовек не взять им в сети русских соколов и не ухватить за хвост славянских пардусов. А покуда не угомонились – будем наказывать! За то, что слова не держат и чести воинской не берегут. Всё разумею, что устали вы за долгий и трудный поход. Потому не могу принуждать силою, – ежели кто желает отдыха, может спрашивать у начальника разрешения на отпуск и нынче же отправляться в Киев.

– О чём речёшь, княже? – раздались выкрики. – Куда ты идёшь, туда и нам самим Перуном идти велено!

– Кто устал, пусть на коне подремлет!

– А на поле сечи, мечом проткнутый, и навек успокоится!

– Где ты, там и мы, княже! – слышались взволнованные голоса.

– Узнаю, храбрецы мои, ваш клёкот орлиный, узнаю шипенье сердитое, а иного от вас и не ожидал! Что ж, пойдём гулять на яссов! – улыбнулся Святослав.

И дружина отвечала ему громогласными криками. А потом подбегали воины, поднимали Святослава на щиты и несли, крича:

– Слава!

– Слава! Князю нашему вечная слава!

И горели их очи огнём ярым. И в исступлении стали друг с другом биться за честь держать князя, и некоторые падали на землю, а другие по ним шли не глядя. Темники кричали, но воины их не слушались. И тогда Издеба с Огнедаром за мечи схватились.

– Воины не слушаются! – вскричал Издеба. – Что ты за темник, который выпустил подчинение слову?

– Это я есть негодный темник? – вскинулся Огнедар.

И скрестились мечи темницкие, зазвенела булатная сталь.

Увидев это, князь спрыгнул на землю, схватил свой меч и стал биться с обоими, крича:

– Стой, Издеба! И ты, Огнедар! Ежели воины ряды спутали, верность свою мне доказывая, то с чего вы за мечи ухватились? Я виновник беспорядка, с меня и спрос!

Темники остановились, опустили мечи. А Издеба сердито ответил князю:

– Да, виновник. Но как тебя накажешь? Ведь не послушаешься…

Дружина между тем успокоилась, и воины, уже смеясь, стали в ряды.

– Если виновен – послушаюсь, – отвечал Святослав. – Говори наказание, только погромче, чтобы все знали!

– Тогда слушай, княже! – возвысил глас осерчавший Издеба. – Наказываю тебе нести дозор в шуйском дозорном полку вместе с прочими воями. Одесную поворо-тись, един-два! Кроком… рушь!

Святослав выполнил команду и зашагал к шуйскому дозорному полку.

Издеба, проводив его взглядом, обратился к дружине:

– Глядите у меня, соколики! Ежели ещё что утворите, взгрею как следует! – И, сердито махнув рукой, крикнул: – Одесную по три! За Дон, борзым кроком… рушь!

И дружина рысью двинулась на восход.

Целый день князь нёс службу в дозорном полку, и лишь на вечерней заре явился с докладом к Издебе, и получил от него отпущение.

И вечером по сотням начальники указывали всем воинам:

– Князь наш в бою начальник, а в походе правит старший темник, которому и князь подчиняется. Потому днесь был наказан Святослав воеводой Издебой. Так что блюдите ряд, дабы избегнуть вам гнева темницкого!

И молвили между собой дружинники:

– Князь темнику подчиняется, потому как сам ему силу дал и отменить её неволен!

И с этого дня ещё крепче любили Святослава.

На третий день дружина дошла до Танаиса, переправилась через синий Дон и быстрым скоком пошла на восход. Там, в широкой степи, и увидели они неприятеля.

Святослав велел строиться в боевой порядок.

– Темник Издеба пойдёт одесную от меня, Огнедар – ошую, а Притыка – со мной! Становись!

Когда конница выстроилась, князь провозгласил громким гласом:

– Мечи вон! Пр-рямо на врага! Р-рушь!

Взорвался крик за Еей-рекой, пыль встала жёлтым облаком над бескрайней степью.

Блеснули мечи в лучах Хорса, лихо бросились вперёд всадники, и скоро русские прямые мечи скрестились с кривыми булатами кочевников.

Уже пали первые воины, и чей-то конь в поле скачет, волоча всадника по земле. А второй на дыбы встаёт, грызёт удила, весь залитый кровью, а потом уносится прочь, хвост по ветру. Стонет Мать сыра-Земля, дрожит Сварга синяя, звенят мечи фряжские, трещат щиты харалужные, свистят и поют стрелы. Стенают раненые у открытой пасти мерзкого Ямы, и стоны их сливаются с железным лязгом и топотом битвы. А яссы с койсогами зубами скрипят, на полки русские бросаются, и кабардинцы лихие нападают на тьму Притыкину. И пошла танцевать конница под музыку мечей, свист стрел, и копий, и возгласы умирающих.

Вдруг над полем послышался отдалённый гром.

– С нами Перун, ребятушки! – радостно воскликнул Святослав.

– Слышим! Слава Перуну! – И дружнее врезались в сечу.

В небе кружили стаи воронов, дожидаясь сладкой добычи. Святослав стоял на старом сарматском могильнике, зорко наблюдая за сечей. И видел он, как стройными рядами шли бесстрашные кабардинцы, и зрел, как пали в первых рядах почти все до единого воина под мечами Притыкиной тьмы.

– Жалко глядеть, – говорил князь, качая головой, – как храбрецы гибнут… На верную смерть идут, а ведь ни один не дрогнет! Эх, жаль таких отчаянных! – с восхищением рёк князь стоящим подле него посыльным. – Летите к начальникам, – повернулся он к гонцам, – и передайте слово моё, чтоб кабардинцев живыми брали!