Хазарская охота
Шрифт:
Группа двигалась по горячему ущелью, перешагивая через изуродованные обгорелые людские останки – уже припорошенные снежком, и еще тлеющие смолистые «факелы».
На удушливый запах слеталось воронье. Оно тучами кружилось над стынущей братской могилой. Птицы дрались, схватывались в воздухе и жадно разевали глотки, наполняя воздух злым хищным клекотом.
В центре котла загнанными в ловушку оказались необстрелянные солдаты-срочники, это отчасти объясняло невероятное число погибших. Скользнув взглядом по этой уже безучастной материи, Глеб не клялся отомстить и не жалел погибших, он не чувствовал ничего, что потом мог бы вспомнить, опрокидывая в себя раз за разом обжигающий спирт. Он
Жилые дома вокруг площади были целы. Они толпились мрачной замершей грудой с пустыми глазницами окон, из этих провалов на площадь прицельно смотрела смерть. Их короткие марш-броски по открытым частям площади отследил снайпер, открыв стрельбу, и его сейчас же поддержали из окон соседних домов, отрезая группу от площади.
– Все назад – занимаем подвал! – крикнул Глеб.
Огрызаясь короткими очередями, бойцы укрылись внутри приземистого строения, прикладами сбили замки и ворвались в подвал. Через узкое окошко под потолком проникал зимний свет. Подвал был завален разорванными мешками с мукой: группа заняла городскую пекарню.
– Плюшко, осмотреть чердак и доложить обстановку, – приказал Глеб. – Кореец, на тебе подвал!
В подвальное окно он скрытно осмотрел двор, отсюда были хорошо видны соседние дома и «полоса отчуждения», покрытая свежим снежком.
В подвал скатился красный от волнения Кореец, хоронясь от света, протиснулся к Глебу:
– Все вроде тихо, дошел до котельной, а там чеченец мертвый валяется! – прошептал он, возбужденно блестя глазами, как мальчишка, нашедший клад.
– Ты что, докладывать разучился? – вызверился Глеб. – Есть выход из подвала?
– Тупик, – констатировал Кореец. – Полный пипец!
Из уцелевших мешков бойцы наскоро забаррикадировали окна и заняли позиции.
Под прикрытием стен установили рацию, и Глеб передал обстановку. Сообщение шло на прямой частоте секретным «морским ключом». Внезапно в ухе засвербило, и сквозь эфирные шумы пробился голос с резким кавказским акцентом.
– Русский, сдавайся! Руки за голову, выходить по одному…
Этот уверенный наглый голос взбесил Глеба: чеченцам были известны даже внутренние полковые коды. Эти тайные пароли продали заранее, как продали военные склады и сведения о передвижении войск. За все была назначена цена: за грех и за святость, за кровь и железо, и за бессмысленный героизм их, непродажных. Это не укладывалось в голове: словно, у его народа внезапно подменили Бога и вместо заветных святынь водрузили Золотого Тельца чистогана; его золотое копыто, вымазанное в крови и навозе, ступало по обгорелым трупам на площади и по еще живым бойцам. Владея секретными кодами, чеченцам ничего не стоит засечь месторасположение его группы, и, подтверждая его худшие опасения, боевики открыли шквальный огонь по окнам. В ответ остервенело заговорили «калаши» с чердака и из подвала пекарни. В дымном воздухе свистели и скрещивались алые трассеры и белые стежки пулеметов. Блиц работал аккуратно, тонкими точечными уколами, но плотность огня нарастала с каждой минутой. Стены пекарни разлетались в цементную пыль, и под ними обнаружилась деревянная опалубка, и после взрыва здание стало тихо, неторопливо выгорать изнутри.
Внезапно грохот стих, но это было дурным знаком. Должно быть, чеченцы готовились к штурму, и к пекарне полным ходом рулила то ли самоходка, то ли «трофейный» танк. Оставив вместо себя Плюшко, Глеб пошел осмотреть подземелье. Оно оказалось сухим и надежным, с множеством закоулков и коридоров. В котельной парила распоротая труба, и в ее недрах было нестерпимо жарко. Поперек коридора и впрямь лежал чеченец, припорошенный цементной
крошкой. Глеб скользнул по мертвецу фонариком. Чеченец лежал ничком, широко раскинув ноги. На бритом, белом от пыли затылке темнела пулевая пробоина.– Командир, там чечи грузовик подогнали, – окликнул Глеба Кореец.
Вдвоем они поднялись на чердак. Плюшко и Блиц молча смотрели в окно. Отсюда была видна часть шоссе и припаркованный у обочины грузовик. Бородачи в кожаных крутках, резвые и поджарые, выгружали из машины реактивные установки и ящики со снарядами. Команда уничтожения занимала позиции.
– Серьезные дяди, – заметил Блиц, – Еще минута, и из нас пух полетит.
– Будем ждать, пока прикурить дадут из гранатомета? Хреново… – хрипло сказал Плюшко.
Его позиция была самой ответственной, если начнут палить, то чердак пекарни окажется на линии огня.
– Что думаешь, командир?
Глеб промолчал. До подхода техники у них еще был шанс дождаться ночи и пробиться к окраине, теперь боевики подтянули силы и взяли объект в кольцо. Скрываться и выжидать не имело смысла.
– Плюшко – чердак! Остальные – подвал. Команда голосом! По машине – огонь!
Через минуту чердак и подвал пекарни огрызнулись раскаленными струями. Чеченцы сначала бросились врассыпную, но потом вернулись и под огнем затащили гранатомет за машину.
– Поливай их! Гаси, чтоб ни один не ушел!
Но боевики уже были неуязвимы для автоматных очередей.
Плюшко кубарем слетел в подвал.
– Сейчас пальнут! Уходить надо! – орал он. – Уходить!
Глеб обреченно оглянулся. Наверху догорала деревянная опалубка, с сухим треском осыпался цемент. Через полчаса, максимум через час подожженное здание осядет под собственной тяжестью. В чердачное окно с воем ворвался фугас. Позади Глеба обрушилась балка перекрытия, и, перегораживая выход, загудело высокое голодное пламя.
Внезапно в огне мелькнула размытая тень, и Глеб невольно вздрогнул: сквозь пламя, слегка приподняв ладони, шагнул человек.
– Кто такой? – Глеб вскинул автомат, и точно мгновенно отнялись мышцы во всем теле.
– Свои… – человек выше поднял безоружные руки, точно дирижер перед первым аккордом.
Блиц недоверчиво уставился на его камуфляж без знаков различия. Незнакомец был одет как-то слишком празднично и чисто, из-под свежего подворотничка выглядывал синий тельник. Красивое смуглое лицо было приветливо и спокойно. На груди висело аж два фотоаппарата в плотных футлярах из толстой кожи. Верно сказано: «Кому война, а кому – мать родна!» Незнакомец отбросил со лба волнистую каштановую прядь и блеснул ровными, красивыми зубами.
– Как зовут… Паспорт, удостоверение? – приступил Глеб.
– Ну ты даешь… У Ангела-хранителя тоже «корочки» спросишь?
– Так ты прямиком с небес? – уточнил Глеб.
– Скорее из преисподней, – усмехнулся незнакомец.
– Комитетчик, что ли? – догадался Кореец.
– Почти угадал. Слышу, в квадрате шум поднялся – АКМ лупит: по-русски, стало быть, заговорили.
– Наша классика – Пушкин и АКМ, – похвастал эрудицией Кореец.
– Молодец, еще шуткуешь…
– А мы даже умираем весело, слыхал, как хохочем? – огрызнулся Глеб.
Стены подпрыгнули от близкого взрыва, справа от Глеба зарычал и забился на полу раненый Блиц: осколок распахал его ногу поперек бедра. Бросившись к раненому, Глеб и Кореец пытались сдержать судороги. Плюшко сорвал с бинта упаковку, но пришелец остановил его руку.
– Куда прешь? Видишь, артерия перебита! – взвился Плюшко.
– Тихо, солдат!
Незнакомец снял черные вязаные перчатки и склонился над развороченной раной. Не касаясь, он провел рукой, как шаман, латая воздух вокруг раны, и слегка подул.