Хелен
Шрифт:
– Парни нас послали, - хмыкнул рыжий.
– Верно я говорю, Козел?
– Угу, - кивнул тот. И добавил, погружая кулак мне в живот: - Наши парни не любят упрямцев, Блейк. Они любят покладистых, понял?
Под ложечкой у меня что-то оборвалось и я согнулся пополам, скуля от боли.
– Они не любят угроз, - сказал рыжий.
– Только дураки угрожают им, - добавил Козел, встряхивая меня за волосы.
– Ты глуп, Блейк. Они хотят, чтобы мы тебя проучили. Не желают они, чтобы такой честняга всегда оставался глупым.
Он задрал мне голову назад и плюнул прямо в глаза, а рыжий ещё раз саданул меня под дых.
– Встань, Блейк!
Я был просто парализован от боли. Никакая сила, даже угроза смерти, не заставила бы меня подняться. Мои легкие тоже парализовало - я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть.
Козел выдернул меня со стула и я упал ничком. В ребра мне вонзился тяжелый ботинок. Затем что-то обожгло мне щеку, и я ощутил на губах солоноватый вкус крови.
– Не оставляй следов, - услышал я голос рыжего.
И тут же на меня обрушился град ударов - меня били по ребрам, по спине, по ногам.
– Я же сказал тебе - не оставляй следов!
– прогудел рыжий.
– А куда же его бить?
– удивленно спросил Козел.
– Вот куда, - произнес рыжий, лягая меня по почке.
– Вот так?
– на меня вновь обрушился страшный удар.
– Болван, ты же убьешь его!
Я распростерся на полу, глухо постанывая от боли. Кто-то потряс меня за плечо, потом голос рыжего спросил:
– Ну как, Блейк, ты чему-нибудь научился? Поумнеешь теперь?
Я провалился во мрак.
* * *
Когда я пришел в себя, в кабинете было темно, а на столе звонил телефон. Я лежал на полу в луже крови и, попытавшись шевельнуться, захныкал от боли. Болело сразу все и везде - никогда в жизни я не испытывал такой боли.
Я подполз к столу, но приподняться не смог, а телефон продолжал разрываться от звона. Я нащупал шнур и потянул на себя. Аппарат с грохотом свалился на пол и звон прекратился. Я провалился в небытие, из которого меня вывел голос Клэр:
– Блейк! Блейк! Ответь мне, Блейк!
Голос звучал прямо у меня в ушах и, повернувшись на бок, я нащупал телефонную трубку. Я попытался заговорить, но из моего горла вырвался только хриплый стон.
– Блейк, что случилось?
– Я ранен, - прошептал я.
– Мне больно.
– Что случилось?
– Мой офис... света нет...
– О, Блейк! Держись, мой родной! Я сейчас приеду...
* * *
На третий день моего пребывания в больнице меня навестил доктор Сэнфорд Хаймен - сама любезность и обходительность.
– Приветствую вас, Эддиман, - дружелюбно поздоровался он.
– Рад, что вы пошли на поправку. Я только два часа назад узнал, что вы здесь.
– И решили навестить старого приятеля?
– Ну что вы! Просто у меня сложилось о вас весьма благоприятное впечатление - как об умном и занимательном собеседнике.
– Он присел на стул возле моей кровати и посмотрел на прикрепленную к изножию медицинскую карту.
– Что ж, ребра срастаются, в почках тоже почище... И стул сегодня уже без крови. Это хороший признак. Замечательно. А как вы себя чувствуете?
– Омерзительно.
– Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?
– Угу. До чертиков.
– Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то,
что сказала вам, но это вполне типично.– Док?
– Что?
– Скажите, док, что со мной случилось?
– Понятия не имею, Эддиман.
– Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне "мистер Эддиман". Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже не любопытно. Вот это самое забавное - никому не любопытно, что со мной случилось. Меня привезли сюда без сознания, с разбитой головой и переломанными ребрами - и ни одна живая душа не поинтересовалась, как это произошло. Ни один журналист не заглянул - а ведь я был защитником на самом громком процессе этого года.
Хаймен смерил меня взглядом и кивнул.
– Как давно вы живете в Сан-Вердо, мистер Эддиман?
– Четырнадцать лет.
– Медленно вы учитесь, мистер Эддиман. Очень медленно.
* * *
За день до моей выписки Клэр продала наш дом. Придя в больницу, она рассказала мне об этом. Настроение у неё было подавленное.
– Ничего, малышка, - ободряюще улыбнулся я.
– Главное - теперь мы можем уехать отсюда. Передай Милли Джефферс, чтобы продала всю конторскую мебель и оборудование. Я уже сказал ей, что заплачу за пять недель вперед.
– Блейк, но ведь тебе все это понадобится, если ты собираешься открыть новую контору в Лос-Анджелесе.
– Если до этого дойдет, куплю все новое. Торопиться не стану.
– Да, Блейк, не торопись. Ты - прекрасный адвокат. Только мне стыдно сказать, сколько я выручила за дом.
– Я и сам знаю - тридцать одну тысячу долларов.
Глаза Клэр изумленно расширились.
– Откуда ты знаешь, Блейк?
– Мы купили его за такую же цену - за тридцать одну тысячу. С тех пор цены, конечно, выросли, но ведь для "наших парней" справедливость превыше всего. Они ведь могли запросто уничтожить меня, раздавить, как муху. Но вот пачкаться не захотели. И они вникают во все мелочи. Даже выясняют стоимость дома. Потом отдают распоряжение, которое в Сан-Вердо тут же беспрекословно выполняют. Господи, как я их всех ненавижу!
– Слава Богу, Блейк, мы уезжаем отсюда. И никогда не вернемся. Узнав, что мы перебираемся в Лос-Анджелес, мама так расчувствовалась, что залила слезами всю телефонную трубку. Детишки тоже счастливы. Они ведь у нас никогда даже моря не видели.
– Почему, мы возили Джейн в Калифорнию.
– Ей было всего три годика, и она ничего не помнит. О, Блейк, мне все равно, где и как жить. Я хочу только одного - чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы у нас все стало, как раньше. У нас получится, Блейк?
– Надеюсь. Я постараюсь.
– Больше мне ничего и не надо, Блейк. Ты только постарайся. Больше я ни о чем не прошу.
* * *
За день до казни я поехал на юг, в столицу нашего штата, оставив Клэр заниматься нашим переездом. Мы решили отвезти детишек к матери Клэр, живущей в Пасадине, а сами - поселиться в гостинице, пока не подберем подходящий дом.
Свидание с Хелен мне предоставили без проволочек, хотя условия общения с заключенными были там совсем не такими, как в Сан-Вердо. Комнату для свиданий разделял надвое защитный экран из пуленепробиваемого стекла, а для разговора приходилось пользоваться телефоном. Когда привели Хелен, я так дрожал, что боялся выронить телефонную трубку.