Хелен
Шрифт:
– Причем тут совесть, мистер Эддиман, когда речь идет о таких тварях, как эта Пиласки, - ответил он.
– Лично я против неё ничего не имею, но мне платят за работу. Если я изображу её в виде ангела, то потеряю свое место.
А известный журналист из Нью-Йорка написал так: "Альберт Камю получил бы от процесса огромное удовольствие. Хелен Пиласки заняла бы достойное место в его произведениях - образчик одиночества и опустошенности, заключенных в человеческую оболочку. За все время, что продолжался процесс, она ни разу не показала, что понимает хоть какую-то толику из происходящего вокруг нее. Словно наркоманка, она сама приговорила себя к добровольному изгнанию из земного рая.
Когда я вернулся в пустую комнату адвокатов, Милли Джефферс принесла мне кофе.
– Выпейте в честь поражения, босс. Да, Блейк, ты и в самом деле не криминальный адвокат, а я - не Дорис Дей. И не Мерилин Монро. Ну и что! Жить-то нам все равно надо.
– Думаешь, это конец, Милли?
– Да, Блейк. Полная безнадега.
– Но хоть кто-нибудь мог бы её спасти, Милли? Другой - не я?
– Босс, эту дамочку с самого начала собирались повесить, - терпеливо объясняла Милли. Она словно говорила с ребенком.
– Ты ввязался в эту историю, хотя уже изначально все в ней было расписано, как по нотам. Возьми лучше Клэр, детишек и меня и - мотай отсюда подальше. Лос-Анджелес - рай по сравнению с этим болотом. А здесь что? Содом и Гоморра с уймой церквей обителью благочестивых лицемеров. Знаешь, что боссы нашей мафии выплатили архитектору новой баптистской церкви пять тысяч за проект? У нас сорок три церкви и синагоги на сто десять тысяч человек населения и - самый высокий в мире процент самоубийств. По-моему, Сан-Вердо это клоака мироздания, сточная канава страстей человеческих. Да сгорит она в геенне огненной! Давай удерем отсюда.
– Просто удерем и все?
– Да. Это - единственный выход.
* * *
Присяжные вернулись в зал. Два часа и девять минут - замечательный срок, когда на карту поставлена человеческая жизнь. В зале было не протолкнуться, и старый Харрингтон не без самодовольства спросил присяжных, пришли ли они к общему решению.
– Да, ваша честь, - ответил председатель.
– И каково оно?
– "Виновна", ваша честь.
– Хотите провести поименное голосование, мистер Эддиман?
– спросил меня судья.
Я смотрел на Хелен, наши взгляды встретились - глаза её были задумчивы, лицо спокойно.
Я ответил, что хочу.
Все присяжные поочередно подтвердили, что согласны с вынесенным вердиктом. Затем судья назначил дату оглашения приговора. Через неделю.
Хелен сказала:
– Спасибо, Блейк. И вам, Милли. Вы были очень терпеливы и добры ко мне. Спасибо за все.
Глава десятая
Клэр сама перезвонила ко мне в контору.
– Как ты, Блейк?
– Жив пока, - уныло ответил я.
– Раны, правда, кровоточат. Постарел немного. Мудрости не набрался и желания стать криминальным адвокатом по-прежнему не испытываю.
– Блейк, ты поверишь, если я скажу, что от всей души желала тебе победы? Я молилась за тебя.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя, Блейк. И... ты мне нужен.
– Ты её ненавидишь.
– Нет, Блейк. Она мне безразлична. А вот ты - небезразличен.
– Что ж, в любом случае я проиграл.
– Приходи ужинать, Блейк.
– У меня тут скопились целые горы работы. Я все дела запустил.
– Блейк, я накормлю детей и уложу их спать. Мы с тобой можем поужинать и в восемь, и в девять и даже в десять. Когда угодно. Только приезжай.
– Хорошо. Я приеду.
Все это было бесполезно. Между нами пролегла пропасть обмана, ведь за все годы совместной жизни я никогда не изменял Клэр. Удар
был для Клэр страшный, тем более, что вести обрушились на неё с пугающей неожиданностью. Тем не менее сражалась она за меня и за нашу семью с мужеством, достойным восхищения. Сервированный ею стол послужил бы прекрасной иллюстрацией для цветного центрального разворота специализированного женского журнала по ведению домашнего хозяйства. В столовой царил полумрак, на столе горели свечи, а в ведерке со льдом темнела бутылка вина. Клэр приготовила мои любимые яства: телячьи котлетки и жареную картошку с зеленым горошком. Увы, все это сейчас казалось мне бессмысленным и даже нелепым. Мысли о Хелен отравили мне даже мысли о еде; каким-то непостижимым образом Хелен умудрилась сорвать с Сан-Вердо окутывавшую его невидимую завесу, оставив город совершенно голым. А ведь такой город как Сан-Вердо не должен оставаться голым. Голым сделались и я, и Клэр, и все остальные.– Жаль, что я не разбираюсь во французских винах, - с наигранной веселостью сказала Клэр.
– У Рут Гордон есть про них книжка - надо взять и почитать. Правда, я все равно не знаю, что подавать к телячьим котлеткам шабли, сотерн или что-нибудь еще. Словом, я взяла бутылку альмаденского.
– Альмаденское - тоже хорошее, - сказал я.
– Ничуть не уступает калифорнийскому.
За ужином мы с Клэр обсуждали вина и блюда, всячески избегая заговаривать о главном, пока наконец моя жена не спросила:
– А чем я перед тобой провинилась, Блейк?
– Ничем. Абсолютно ничем.
Тут она ударилась в слезы, приговаривая:
– Она такая красивая, а я дурнушка. За что ей дано счастье - ведь она шлюха! Но такая красивая...
* * *
Я подготовил необходимые документы и подал апелляцию - прекрасно знаю, что это бесполезно. Неделю спустя, когда мы с Хелен пришли в судейскую комнату, судья Харрингтон поморгал сморщенными веками, облизал тонкие губы сизым, как дохлая устрица, языком и произнес:
– Хелен Пиласки, хотите ли вы что-нибудь сказать, прежде чем я зачитаю вам приговор?
Хелен взглянула на него с полным безразличием.
– Нет, старик, - промолвила она.
– Мне нечего сказать вам.
– Обращайтесь к нему "ваша честь"!
– рявкнул вооруженный сержант-охранник и тут же смешался, когда Хелен, повернувшись, устремила на него холодный взгляд. Судья сказал:
– Что ж, Хелен Пиласки, в соответствии с законом, я приговариваю вас к смертной казни через повешение. Казнь состоится через тридцать три дня, и да сжалится над вами Господь.
– В самом деле?
– промолвила Хелен.
– Эх, старичок, похоже, чужая смерть доставляет вам удовольствие. Меня от вас тошнит - даже сильнее, чем от судьи Ноутона. От вас на милю разит ладаном.
– Уведите её отсюда!
– завопил Харрингтон.
Красотка Шварц и я вывели Хелен в длинный коридор, которым здание суда соединялось с тюрьмой. Я сказал надзирательнице, что хотел бы переговорить со своей подзащитной в комнате для свиданий.
– Ну и раскипятился же этот старый хрыч, - сказала Красотка.
– Никогда ещё его таким не видела.
– Да, пожалуй, - согласился я, а сам подумал, что Харрингтон мне это запомнит; ведь я даже не попытался заступиться за него и осадить Хелен. И вообще число жителей Сан-Вердо, не считающих меня своим лучшим другом, росло как на дрожжах.
– Вы не хотите оставаться один, мистер Эддиман?
– спросила вдруг Хелен.
– Да, - кивнул я.
– Одно дело, когда приговор ещё не оглашен, но совсем другое...
– Да.
– Здесь только одна дверь, - сказала Красотка Шварц.
– Если хотите, я попрошу полицейского подежурить возле нее.