Hermanas
Шрифт:
Лишь немногие кубинские художники избегают политики в своих работах, и Пабло не входил в их число. «Как, по их мнению, мы можем построить социализм без настоящих красок?» — любил повторять он. У Пабло была светлая чердачная комната в доме недалеко от улицы Калье-Обиспо. Здесь он спал прямо посреди тюбиков с краской, пустых бутылок и холстов. Когда я в первый раз пришел к нему, он показал мне картину, над завершением которой работал в то время. На ней был изображен Че в виде карибского омара с дюжиной растопыренных щупалец, клещами вцепившийся в Латинскую Америку (гитара) и Африку (барабан). Карибский омар предстает перед нами космическим монстром с земной физиологией. В нем все гротескно. Омар лежит на королевском ложе пурпурного бархата, совсем как драгоценность.
— Все очень просто, — сказал Пабло. — Это кровь. Кровь, если человек делает вид, что не замечает ее, превращается в бархат. Это алхимия отречения. А видишь его сигару?
Я видел. Она была немного неровной, с утолщением на конце, таким небольшим, что оно могло сойти за оптическую иллюзию.
— Походи взад-вперед перед холстом, — сказал Пабло. — Видишь, кажется, что сигара следит за твоим взглядом?
Да, точно. Иллюзия перспективы.
— Да это член, — сказал я.
Пабло рассмеялся:
— Фрейд говорил, что иногда сигара — это просто сигара. Но не в этом случае. Че сосет член. В Че есть нечто гомоэротическое, какой-то объект фетиша, который я хочу показать. В Мао или Ленине этого нет. А в Че есть. Идея в том, что как крестоносцы отдавали свои жизни за Пресвятую Деву, так и молодые африканцы и латиноамериканцы должны отдать свои жизни Че. Проще говоря, от несчастной любви.
— Но… — сказал я, научившийся кое-чему в этой области за последний год, — ведь это не совсем обычно — сосать тотконец члена?
— Нет. Он рождается изо рта Гевары, в результате того, что он сосет. То, что происходит, можно назвать формой ретроактивных родов или оплодотворения. Рождение, оплодотворение, питание — это в общем-то один и тот же процесс. Я собираюсь назвать ее «Просвира».
Как уже говорилось, Пабло был дебоширом и сюрреалистом. Он просто обязан был мне понравиться. Но у меня имелись и другие вопросы:
— А почему он — омар?
— У омара наружный скелет и мягкие внутренности. У нас все наоборот. Так что с эволюционной точки зрения он — насекомое. Но если ты обратишь внимание на цвет, ты увидишь, что этот омар сварен. Он — еда, и он красиво подан. Зритель готов сожрать членососущее или членородящее насекомое, веря в то, что это мощный символ мировой революции. Как мне думается, все это связано с такими древними мифами, как, например, об Изиде и Осирисе, о ритуальном каннибализме, на котором основаны все существующие религии. Я, несмотря ни на что, христианин. Мы едим тело Иисуса: это наш главный ритуал.
— Думаешь, тебе удастся выставить картину? — спросил я в конце.
Ему удалось ее выставить. Шел, несмотря ни на что, 1979 год.
С Энрике, последним из триумвирата плохих парней, я познакомился недели через две после встречи с Пабло. Нас представил друг другу Эрнан. За столиком в глубине зала сидел маленький, похожий на кота человек с лоснящимися прилизанными волосами в черном костюме и галстуке; по обе стороны от него находились две увешанные украшениями амазонки. Император и его конкубины. Подойдя поближе, я увидел, что это мужчины. Мужчины в женской одежде.
— Зови меня Кико. — Энрике пожал мне руку. — И познакомься с Кармен и Лолитой.
Они прощебетали что-то в ответ жеманными голосами.
— Image is everything [54] , — сказал Энрике по-английски. Я не понял и попросил перевести. Перевода я тоже не понял. Но со временем до меня дошло: Кико имел в виду, что мне следует лучше одеваться. Сам он напоминал карикатурного агента ЦРУ, и в той ситуации два трансвестита тоже были частью его образа, или «имиджа», а потому он производил неизгладимое впечатление.
54
Имидж —
все ( англ.).Кармен и Лолита были причудливыми, но милыми созданиями. Утомительно стараться выглядеть красиво и гламурно в обществе, где все выдается по карточкам, и ни «блеск», ни «наряды» не вписаны отдельной строкой в наши libretas.Поэтому в их манере одеваться было что-то старомодное: бабушкины блузки и туфли, модифицированные своими руками, кружева, едва не распадающиеся в хлопковую пыль. Кармен также сделала мужественную попытку закрасить сочный синяк под правым глазом.
Мне стало любопытно, откуда он взялся, и я спросил об этом, заметив про себя, что непроизвольно начал говорить так, словно обращался к пожилой даме.
— Это было в прошлую субботу, coraz'on [55] , — ответила она. — Мы были в баре «Мозамбик» у Соборной площади, знаешь? Стильный и спокойный званый вечер, только для нас, пяти девочек. Никаких драк, никакого шума. А потом пришел мент. Оп! В машину — и в отделение у площади Пласа-Франсиско. Они там просто ужасные!
— Ты даже представить себе не можешь, — добавила Лолита. — Кармен запала на тогокрасавчика-полицейского. Не думала, что оба они оттуда выйдут.
55
Сердце мое ( исп.).
— Заткни свою пасть, — сказала Кармен. — Он совершенно не в моем вкусе. Слишком грубый. Приставучих мужиков можешь оставить себе.
Кико только смеялся, и сначала я истолковал это как равнодушие к чужим несчастьям. Потом я понял, что смеяться было необходимо.Ни у кого не было такой суровой жизни, как у трансвеститов, и никто не смеялся больше них.
Вскоре после этого Лолита покинула нас, а Энрике внезапно склонился ко мне и заговорщицки улыбнулся:
— Пойдем со мной.
В другом конце зала Лолита нашла мужскую компанию. Как обычно, как я понял позже, ее жертвой стал кряжистый, крепкий, нарезавшийся портовый грузчик.
— По моим наблюдениям, — сказал Энрике, — через пять-семь кружек пива ее начинают принимать за женщину. В удачные дни — через пять кружек.
Мы держали парочку в поле зрения, и через некоторое время они уже сидели и обжимались в уголке. Мы ждали мгновения, когда пальцы грузчика под столом доберутся до цели. Момент настал. Мужчина резко поднялся.
— Сейчас будет скандал, — сказал я.
Лолита тоже поднялась, начались крики, разобрать которые мы не могли. Внезапно колени здоровенного грузчика подкосились. Бармен Антонио подошел и стал ругаться. Лолита покинула бар под громкие возмущенные крики.
— Типично. Теперь ей снова заказан вход сюда, — сказал Кико.
— Что случилось?
— Утюг в сумочке. Антонио теперь из кожи вон лезет из-за того мента. Думаю, это мудро с его стороны.
Сам Энрике не испытывал сексуального интереса к трансвеститам. Его занимали высокие мужественные mulatos,и с ними он был нетипично тактичным. Как правило, они были женаты. Он и сам был женат. Жена Кико Вивиана, королева острословия, была довольно известным драматургом. Она крайне редко одаривала нас своим ледяным очарованием в «Дос Эрманос». Их брак был «устроен» для того, чтобы получить жилье. Немного похож на мой, другими словами. Люди утверждали, что Вивиана была лесбиянкой, то ли оттого, что она им отказала, то ли оттого, что им хотелось видеть симметрию в вещах. Но это было неправдой. Я точно знаю, что одно время у них был общий любовник, отчаянный и запутавшийся мужчина, который в конце концов посватался к Вивиане, но был отвергнут и брошен как ею, так и Кико.