Херсон Византийский
Шрифт:
Насколько я помнил, авары не были в числе тех, кто захватывал Салоники. Правда, список был длинный, я мог и забыть. В мою память врезались сарацины, которые продали в рабство всех оставшихся в живых, двадцать две тысячи человек. Но это будет намного позже. Нынешние сарацины еще не знают, что они грозные и непобедимые сарацины.
– Ты не возьмешь этот город, – сказал я кагану.
– Почему? – поинтересовался он.
– Потому что у тебя нет зубов, чтобы пережевать такой твердый кусок, – ответил я.
– А у тебя есть? – спросил он.
– Я мог бы их сделать, – произнес я.
– Иди ко мне служить, – предложил каган.
– Я служу только себе, – отказался я.
– Со мной станешь богатым. Очень богатым, – пообещал он.
– Мне
Каган, видимо, не ожидал услышать от человека другой, менее духовной, как он думал, культуры основы буддистского мировоззрения.
– Ты ант? – переспросил он.
– Я много путешествовал по всему свету, учился у мудрых людей, – ответил я.
– Для ученого ты слишком хорошо воюешь, – сказал каган.
– Для воина ты слишком учен, – сказал я, улыбнувшись.
И он улыбнулся.
Мы подошли к берегу и развернули шлюпку бортом к нему там, где глубина была по пояс. Я жестом пригласил авара с выкупом подойти к нам. Двумя руками он прижимал к груди кувшин, доверху наполненный монетами. Наверное, тяжелый, не меньше пуда. Я показал авару, чтобы пересыпал золото из кувшина в кожаный мешок. Мало ли какой сюрприз он заготовил?! Первые монеты упали в мешок глухо, остальные посыпались с характерным звоном, от которого у некоторых слабых душ сносит крышу. Много было колец и перстней, которые при одинаковом весе с монетами занимали больше места. Ладно, простим такую мелочь.
Заметил, что каган наблюдает за мной. Наверное, его поразило равнодушие, с каким я смотрел на золото, слушал его звон. Во-первых, я никогда не рвал задницу из-за денег, потому что однажды понял: сколько ни получай, их никогда не хватает – для этого деньги и предназначены. Во-вторых, привык иметь дело с банкнотами, а в последнее время и вообще с кредитной картой, так что вид золота у меня всё ещё ассоциировался с трудностями его реализации, перевода в купюры.
Я закрыл мешок, достал кинжал и перерезал им веревку, которой были связаны руки кагана. И поддержал его, помогая выбраться из шлюпки. Он даже на мели боялся воды. Гунимунд, как мы договорились на шхуне, сразу пересел на место Хисарна, а тот – на место авара. Они налегли на две пары весел, быстро перемещая шлюпку к «Альбатросу».
Я оглянулся. Оба авара поднимались по склону. К ним скакали те, что ждали вдали. Никто не собирался стрелять по нам. Каган почувствовал мой взгляд и тоже обернулся.
Я помахал ему рукой и крикнул:
– До встречи!
Он помахал в ответ.
29
Мы опять выгружаем родоское вино в Александрии. Я решил отблагодарить солуньцев, привезти еще зерна, ведь с их косвенной помощью разбогател. Золота в кувшине оказалось примерно на три тысячи солидов. Плюс золото на оружии и прикрепленное к ремням и уздечкам в виде блях, а также серьги, гривны, браслеты, кольца и перстни с убитых и из их седельных сумок. Плюс сами доспехи и оружие. В сумме набегало чуть более четырех тысяч. По меркам шестого века я олигарх. Самое лучшее из трофеев забрал себе. По комплекту доспехов и оружия и по седлу вручил Гунимунду и Хисарну. Их долю золота пообещал отдать в Херсоне. Они не возражали, потому что товар на продажу брать не собирались, а для себя купят на отданную им одежду аваров. Пять стеганых халатов и пять пар остроносых сапог и всё шелковое, кроме двух рубах и трусов или шорт, оставил для скифов и росов, остальное досталось готам. Они уже успели продать большую часть этих шмоток и накупить, по моему мнению, всякой ерунды.
Я же решил взять на продажу, кроме зерна для солуньцев, индийские ткани, специи и благовония – то, что занимает мало места, но стоит очень дорого. Со мной пошла Алена и в качестве охраны скифы. Моя жена теперь обвешана золотом покруче александрийских богачек. Я отобрал из кувшина самые красивые женские украшения, подарил ей. Себе взял только перстень с камнем темно сине-зеленым при дневном свете и пурпурным при вечернем. Я не большой специалист
по драгоценным камням, но так менять цвет умеет только александрит, получивший свое имя, скорее всего, в честь меня. Почему и запомнил его. В Византии принято утверждать договор не подписью, а оттиском перстня-печатки. Поэтому первым делом зашел в мастерскую огранщика.– Сможешь сделать на камне такое? – показал ему татуировку на своем плече.
Он долго ее разглядывал, даже дотронулся пальцем, наверное, чтобы убедиться, что не нарисована, не стирается.
– Да, смогу, – пообещал он. – Завтра к обеду будет готова.
Мы договорились о цене, и я повел свою свиту дальше. Сперва купил Алене разноцветных тряпок и сладостей для себя и остальных членов экипажа. Всё это было нагружено на скифов и отправлено вместе с Аленой на шхуну.
Сам я пошел к ряду лавок, где торговали купцы из Индии. Заглянул к индусу, у которого купил кинжал.
После обмена приветствиями, он сказал:
– По тебе видно, что дела идут хорошо.
– Твой кинжал принес мне удачу, – сообщил я.
– Раньше он принадлежал великому воину и всегда приносил ему удачу в бою, – сообщил индус.
– Почему тогда кинжал оказался у тебя? – удивился я.
– Потому что хозяин утонул в реке, – ответил индус, – а его дочерям нужны были красивые сари.
Это «утонул» меня цепануло. А вдруг все предыдущие хозяева этого кинжала утонули, и меня ждет та же участь?! Я убедился, что есть вещи, которые меняют твою судьбу или влияют на окружающую тебя обстановку, людей. Однажды я купил в Таиланде шорты. Я так нравился сам себе в них! Зато каждый раз, когда надевал их, попадал в скандальную ситуацию. Люди начинали нападать на меня из-за всякой мелочи. Я подарил их матросу-филиппинцу. Он вышел в этих шортах в город и был арестован в супермаркете за кражу шоколадок. Вызволив филипка из полиции, я подарил ему другие шорты, а те забрал и сжег, чтобы больше не гадили людям.
– А что случилось с предыдущим хозяином? – поинтересовался я.
– Не знаю, – ответил купец.
Ну, что ж, придется узнать на себе влияние кинжала на судьбу хозяина.
Я пошел к другим индийским купцам, торгующим слоновой костью, дорогими тканями, благовониями, специями. Они, правда, называли себя не хинди, а несколькими разными, видимо, племенными наименованиями, но я-то знал их историческую судьбу. Посмотрел товар, сторговался, договорился, куда и когда его поставить. Сперва надо было погрузить зерно в твиндек. Остальное, как более легкое, поместим в трюм.
В заключение сделал самую важную для меня покупку. Я нашел тележку, запряженную осликом, с которой крестьянин продавал арбузы. Они были не круглые и полосатые, как астраханские, а вытянутые, «огуречной» формы, светло-зеленые и без полос и намного больше. Арбузы – моя слабость. Я могу есть их каждый день и весь год напролет. По моему глубокому убеждению, арбузы не любят только те, кому не нравится пачкать уши. Я заплатил за всю тележку с доставкой на шхуну. Крестьянин чуть ли не молился на меня. Так думаю, он бы за целый день вряд ли продал половину товара.
Арбузы сложили на ахтеркастле, чтобы не мешали грузить шхуну. Я разрешил всем членам экипажа есть их, когда захотят, и сам нарезал первый. Кожуру отдавали козам. Овец мы съели по пути сюда, а коз оставили, чтобы было свежее молоко, в первую очередь для малого, который уже начал мерить палубу на четвереньках. До Родоса путь наш пролегал между островов. Обычно становились на якорь на ночь. Я посылал росов и скифов на берег за травой и ветками для коз. Они не такие, как в России, другая порода, более крупная и изящная, если к козе можно применить это слово. Единственное, что у них было похоже, – это прямоугольные зрачки. Ну, и упрямство, конечно. Козы намного упрямее осла. И злопамятнее. Гарик одну из них цапнул за ногу, когда коза всего лишь решила понюхать его пайку – баранью кость с остатками мяса. Теперь обе козы считают святым долгом боднуть пса или хотя бы продемонстрировать намерение, поскольку держим их на привязи, и радиус поражения ограничен.