Хевен

– Ну и как тебе, только откровенно? – продолжала вытягивать из меня ответы Китти.

– Чудесно, так чисто, такие цвета, чудесно, – полушепотом, садящимся голосом ответила я.

Мы вернулись в фойе, и Китти снова стала исследовать гостиную. Глаза ее сузились в гневе, и она закричала:

– Они поставили их не туда! Ты посмотри, куда они поставили моих слонов и столы! Надо же, я только что обратила внимание. В углы, черт возьми! Там же их не видно! Хевен, сейчас мы все расставим по местам, наведем здесь порядок.

Мы целый час передвигали все с места на место, чтобы все вещи встали, как хотела Китти. Большие керамические изделия оказались неожиданно тяжелыми. Я устала так, что валилась с ног. Китти взглянула мне в лицо, взяла за руку и потянула к лестнице.

– Завтра мы как следует пройдемся по дому. Тебе понравится. А теперь давай готовить тебя ко сну.

Пока мы поднимались по лестнице, Китти без умолку болтала о своих клиентах из мира кино, которые хотели делать прически только у нее.

– Они приезжают сюда на всякие шоу, и все идут ко мне. Ты что, мне приходится видеть такие тайны, не поверишь! И сколько! Но я никому слова не скажу. Молчок! – Китти сделала паузу, обернулась ко мне и внимательно заглянула в глаза. – Что с тобой? Ты слышишь меня? Ты меня не слушаешь?

Я смутно различала ее лицо. В таком измотанном состоянии я могла бы заснуть и стоя, но старалась проявить живой интерес к рассказу Китти о ее богатых клиентах и в то же время объяснить ей, что сегодня у меня был длинный день и поэтому уже плохо слышу и вижу.

– Откуда у тебя такая речь?

Я виновато заморгала. Всю жизнь я старалась говорить правильно, а не так, как Китти да и все люди в горах, глотая связки между словами, уродуя существительные, глаголы и все прочее, но ей это явно не понравилось.

– Мисс Дил всегда учила нас не глотать и не сокращать слова.

– Кто это, черт возьми, мисс Дил?

– Это моя учительница.

Китти фыркнула.

– Я их никогда не слушала – школу, учителей. Никто не говорит на твоем языке янки. Смотри, наживешь себе врагов со своим произношением. Учись говорить, как все мы, иначе у тебя будут неприятности.

Какие неприятности?

– Хорошо, Китти. – Мы поднялись наверх. Стены прыгали у меня перед глазами. Внезапно Китти резко обернулась ко мне и, схватив за плечи, начала тормошить так, что голова у меня застучала по стене.

– Проснись! – закричала она. – Проснись ты и слушай: я тебе не Китти! Зови меня мамой! Мамой, понимаешь?!

У меня даже в голове помутилось: силы у нее было хоть отбавляй.

– Хорошо, мама.

– Молодец, правильно, хорошая девочка. А теперь пойдем примем ванну.

О, мне нельзя так уставать, чтобы не рисковать вновь вызвать гнев женщины, которая может наброситься на меня ни с того ни с сего, без всякой видимой причины.

Китти провела меня через короткий коридор к открытой двери, за которой я увидела золотой рисунок по черным обоям.

– Это ванная комната для живущих в доме, – проинформировала меня Китти, первой входя в помещение и втаскивая меня за руку. – А вот эту штуку важные люди называют всякими красивыми словами, а я человек простой и называю это толчком. Прежде чем сесть, поднимешь крышку, а потом каждый раз смывай, да не набрасывай бумаги, а то забьется и вода пойдет через верх. Эта неприятная работа – чистить эту штуку – будет на тебе. И вообще, ты будешь поддерживать чистоту во всем доме. Я объясню тебе, как ухаживать за растениями, а то засохнут, надо поливать, подкармливать, стирать пыль с листьев, чтоб блестели. И протирать мои изделия, пылесосить, стирать тоже будешь, но прежде всего – ванная.

Вот она, моя давняя мечта – ванная комната в доме, с горячей и холодной водой, ванной, раковиной, зеркалами по двум стенам. Но сейчас я была слишком измотана, чтобы радоваться всему этому.

– И еще послушай, девочка – ты слышишь меня? – доносился до меня словно сквозь вату резкий голос Китти. – Все это – краска, обои, ковер – новехонькие, сама видишь. И чтобы так оно и оставалось. Это твое дело – поддерживать все это в таком же состоянии, как сейчас, ты слышишь?

Я, почти ничего не видя перед собой, кивнула.

– И знай с самого начала, я жду от тебя, что ты будешь как следует отрабатывать расходы на проживание и еду. Будешь делать все по дому, что я тебе скажу. Ты наверняка ничего не понимаешь в домашней работе, мне придется тратить на тебя свое драгоценное время, чтобы научить, но тебе придется быстро научиться этому, если ты хочешь жить в этом доме. – Она прервала свою речь и заглянула мне в глаза. – Тебе ведь нравится здесь, правда?

Что она все спрашивает меня, когда я не успела как следует и оглядеться? И манера Китти говорить со мной уже насторожила, развеяла надежду, что это будет моим домом, а не тюрьмой.

– Да, – ответила я, стараясь вложить в свои слова как можно больше живости. – Все очень красиво.

– То-то, – довольно улыбнулась Китти. – На первом этаже есть еще одна ванная. Тоже красивая. Но это для гостей. Она должна блестеть, чтобы ни одною пятнышка. Это будет твоя забота.

Китти то и дело доставала из шкафчиков с зеркальными раздвигающимися дверцами всякие пузырьки и флакончики и скоро собрала на алой мраморной полочке, в тон «хозяйской ванной», целую коллекцию.

– Теперь, – продолжила Китти деловым тоном, – первым делом надо будет соскрести с тебя всю эту грязь. Вымой как следует свои грязные волосы. Надо уничтожить всю эту вшивость, которой не может не быть на тебе, убить всякие микробы. У твоего папы чего только нет, а ты варилась в этой грязи с самого своего зачатия. Ты что, про Люка Кастила рассказывают в Уиннерроу такие вещи, что без всякого перманента волосы дыбом встают. Но теперь он заплатит за все свои приключения. И еще как заплатит.

Она, похоже, испытывала какую-то необъяснимую радость, произнося эти слова. Лицо ее расплылось в жутковатой улыбке.

Откуда она знает про отцову болезнь? Я чуть было не сказала, что он сейчас выздоровел, но у меня язык не ворочался от усталости.

– О, прости меня, моя сладкая. Я тебя обидела? Но ты должна понять, что мне противен твой отец.

Значит, я сделала правильный выбор. Все, кому не нравится мой отец, правы в своих суждениях. Я вздохнула и улыбнулась Китти.

– Я выросла в Уиннерроу, родители до сих пор живут там, – продолжала она. – Да где им, действительно, еще жить. Людям начинает нравиться жить на своем месте, если им больше некуда деваться. Я бы сказала, им страшно жить. Они боятся бросить дом и попасть в большой город. В Атланте, где я работаю, им вообще нечего делать. Ничего, как я, они тут не сделают. Где им взять мои таланты. Теперь мы живем не в Атланте, как мы тут говорили, а в пригороде, в двадцати милях от города. Оба – и Кэл, и я – работаем. Тут надо биться за жизнь. Кэл – мой, и я люблю его. Убью любого, чтобы сохранить мужа.

Она сделала паузу, пристально вглядываясь в меня прищуренными глазами.

– Мое заведение расположено в большом современном отеле, куда стекается всякая богатая публика. Тут, в Кэндлуике, не купишь дома, пока не будешь делать тридцать тысяч в год, а мы, работая вдвоем, через несколько лет удвоили эту сумму. Тебе понравится такая жизнь, еще как. Ты пойдешь в школу, она трехэтажная, там крытый бассейн, кинозал, и вообще тебе там куда больше понравится, чем в твоей второразрядной школе. И смотри, как раз вовремя, новое полугодие начинается.