Хей, Осман!

Все хотели служить в армии, хотели быть пехотинцами или всадниками; уже велась особая запись, установилась очерёдность и явились и правила, согласно которым, нельзя было в ряды яя и мюселлем брать увечных, припадочных и прочих недужных и слабых телом и духом. Орхан Гази постановил также, что яя и мюселлемами могут становиться лишь мусульмане; для христиан установлены были отряды войнуков. Но многие из них полагали службу в отрядах яя и мюселлем более почётной, принимали правую веру и получали право поступить в эти отряды...

СМЕРТЬ И СУЛТАН

В это время Бурса находилась под властью Андроника II Палеолога. Послан был к наместнику крепости Михал Гази, которого сопровождал старший сын. Бесстрашно они вступили в ворота, с ними были воины охранные - всадники. Наместник принял посланных Османа хорошо. Он бы не осмелился казнить этих людей, заточить их в темницу или причинить им какое-либо иное зло. Согласился он и на беседу с Михалом с глазу на глаз. Во время беседы этой Михал доказал наместнику Бурсы, что едва ли есть смысл удерживать крепость:

–  Я бы посоветовал сдать город...

Наместник поставил условием подобной сдачи крепости свободный выезд его, его семейства и ближайших приближенных...

–  Также мы хотим вывезти часть казны и получить охрану...

Осман и Михал предвидели такое требование и порешили уже ответить согласием.

–  Наши воины проводят тебя почти до Константинополиса, - сказал Михал.
– Но за это ты должен заплатить...

Стали рядиться. Сговорились на тридцати тысячах флоринов выкупа. Деньги были переданы посольству Михала, он увёз их в Йенишехир. Обещание было исполнено. Наместник, его семейство и приближенные покинули Бурсу и благополучно добрались до Константинополиса... Они это совершили тайно. Орхан же вновь и вновь предлагал гарнизону Бурсы сдаться. Однако взявшие власть в городе надеялись на помощь императора, который так и не прислал никакой помощи...

Началась осада Бурсы, продлившаяся долго, несколько раз шли приступом на крепость, но взять её не могли...

Несколько раз Осман приезжал в войска, ставшие лагерем под стенами осаждённого города. Затем его здоровье сильно ухудшилось и он на некоторое время уехал на отдых в Сугют. Туда к нему приехал и Михал. Спустя недолгое время Михал, который, несмотря на немалый уже возраст, оставался крепок, послал гонца к Орхану, находившемуся в лагере под стенами Бурсы, и дал Орхану знать об ухудшении здоровья Османа. В Сугют приехал Алаэддин и предложил отцу возвратиться в Йенишехир:

–  Там лекари учёные помогут тебе стать снова на ноги, а потом ты приедешь в Сугют, а там, глядишь, сможешь встать во главе осаждающих Бурсу...

Осман заморщился, слушая эти слова сына:

–  Хей, Алаэддин!
– заговорил он едва ли не сердито, насупившись, сдвинув кустистые старческие брови.
– Я всегда любил тебя, но я прежде не знал, что ты такой лжец! К стенам Бурсы мне уже не попасть никогда! И в Сугют, в эти края, родные мне, где я родился когда-то, я уже не возвращусь, я знаю! Я бы сейчас и не уезжал отсюда; я бы здесь и умер; здесь, где умерли мои отец и мать; и это было бы верным, совсем правильным - умереть здесь!.. Да вот... человек порою слаб, а я ведь и есть самый простой человек! Я слаб, мне хочется ещё пожить; оттого-то я и соглашаюсь ехать с тобой и отдать себя в руки лекарей...

Алаэддин молчал, опустив голову в красивом зелёном тюрбане.

–  Что молчишь?
– спросил Осман.
– Разве я говорю неправду?

–  Ты правду говоришь, отец, - решился говорить Алаэддин.
– Но твоя правда - это ещё не вся правда! Отчего ты не подумал обо мне, обо всех нас, твоих сыновьях; отчего ты не думаешь о своих подданных? Разве мы - не люди? Разве Аллах не наделил нас сердцами, могущими испытывать мучительную боль? Почему ты не думаешь о том, что всем нам больно даже предположить возможность твоей смерти?! Мы знаем, что все люди смертны, но мы не хотим твоей смерти, не хотим думать о ней!.. Я не хочу твоей смерти, не хочу!.. Прости меня за откровенность, отец!..

Видно было, что Осман тронут горячностью сына, хотя старый султан изо всех сил пытался принять вид горделивого безразличия...

— Хорошо! — коротко произнёс Осман.
– Пусть мои люди собираются в путь. И вели, чтобы приготовили повозку и устлали соломой; это для меня. Твой отец, Алаэддин, уже настолько немощен, что ему трудно ехать верхом!..

Тотчас начались положенные приготовления. Готовился и Михал. Выехали на другое утро...

В Йенишехире оставались с больным Османом верный Михал, Алаэддин и два младших сына от Рабии Хатун, Хамид и Пазарлу. Дорога очень утомила старого султана. Несколько часов Осман пролежал в спальном покое, в полузабытье. Лицо его было покрыто мелкими каплями пота. Все были встревожены, однако сон-забытье ободрил Османа; он пробудился ободрённым и повеселевшим, потребовал подать кушанье, что и было исполнено.

–  Принесите побольше айрана, - сказал он, - я слыхал много раз, что айран помогает при головной боли, а у меня после дороги голова немного побаливает...

Осман просил также, чтобы Михал разделил с ним трапезу. Михал с удовольствием сел против Османа, чтобы они оба могли видеть лица друг друга. После еды Осман вновь прилёг и спал не так долго, затем выпил две чашки айрана.

— Лекари ждут, - сказал Михал, - прикажи, мой султан Гази, и я тотчас велю им прийти сюда и осмотреть тебя, чтобы они могли знать, как им лечить тебя...

–  Помоги мне, брат Михал, - сказал в ответ Осман, — мне трудно сидеть, но и лежать неохота! Приподыми вон ту подушку повыше...
– Михал быстро и ловко приподнял подушку и теперь Осман имел возможность полулежать. Он продолжал говорить: - Лекарей, брат Михал, мы ещё успеем позвать. Ты будь уверен, я буду им послушен. А сейчас позови музыкантов и хорошего рассказчика сказок и занимательных историй. И не возражай своему султану, не спорь с ним! Мы с тобой знаем друг друга давно, ты всегда в моей душе!.. Зови музыкантов!..

Михал и вправду знал достаточно своего султана Гази, и потому поспешил исполнить его просьбу без возражений. В сущности, Михал понимал Османа и потому и не стал возражать, не стал убеждать султана в необходимости призвать лекарей тотчас!..

Явились музыканты во всей красе — с дарбуками, тростниковыми флейтами, трёхструнными смычковыми ребабами. Пришёл рассказчик... Заиграла музыка... Музыканты исполняли одну мелодию за другой... Осман слушал, то и дело приподымал руки и похлопывал в ладони... Михал сидел рядом с ним... Наконец Осман велел Михалу хорошо расплатиться с музыкантами и отпустил их...

–  И ты ступай, брат Михал, отдохни! Быть может, тебе ещё придётся оставаться у постели немощного умирающего немалое время!..

Когда Михал ушёл с музыкантами, Осман велел рассказчику начинать; и тот начал говорить историю страстной любви Гарыпа и Шасенем. Осман внимательно слушал...

Звучали слова Гарыпа:

Кадыр алла гарыплага салмаса, Йыглама, Сенем гыз, гитсем гелермен. Ажал етип, пейманамыз долмаса, Йыглама, Сенем гыз, гитсем гелермен. Если чужбина мне Богом не суждена, Не плачь, Сенем, родная, я вернусь. Если час смерти моей не наступит, Не плачь, Сенем родная, я вернусь. И звучали слова ответа красавицы Шасенем: Мундан гидер болсан, Халап-Ширвана, Бар, Гарыбым, саглык, билен гелгей сен. Сени табшырмышам кадыр субхана, Бар, Гарыбым, саглак билен гелгей сен. Если тебе хочется в Халап-Ширван, Отправляйся, мой Гарып, и возвращайся здоровым. Да поможет тебе всевышний Бог, Отправляйся, мой Гарып, и возвращайся здоровым... [320]

320

Из туркменского дастана «Ашик-Гариб». Перевод X. Короглы.