Химера

* * *

Все тело изнывало от нескончаемой боли. Сгусток нервов. По ощущениям, мою плоть терзали всеми возможными способами одновременно. Тяжело даже было выделить эпицентр боли. Боль в каждой клетке. Она закралась в каждое ядро без исключения.

Что-то холодное, объемное и мерзкое упирается мне в гланды. Еще мизерный миллиметр — и рвотные массы вырвутся наружу. Мышцы натужно сжимают челюсти, но они не шелохнутся. Лишь слышится жуткий хруст потрескавшейся эмали зубов. Из горла с хрипом вырывается дыхание, вспенивающее во рту соленую жидкость с металлическим привкусом. Я знаю, что это — гадкая горячая кровь. Она выплескивается через разорванный рот и стекает обжигающими ручейками по шее.

Пытаюсь разлепить глаза, но безуспешно. Пока это выше моих сил. Что за дерьмо?! Что со мной происходит? Где я? Что у меня во рту?

Обшариваю распухшим, еле подвижным языком чуждый мне предмет во рту. Три спаянные или сваренные вместе трубки разного диаметра. Средняя по размеру — внизу, абсолютно гладкая, не единой шероховатости. Маленькая — сверху. С уродливым наростом на вершине, упирающимся в небо. Самая жирная — в центре. Чуть отстраняю голову… На срезе идеально круглое отверстие. Сомнений не остается. Вентилируемая планка, удлиненный кожух стержня экстрактора стреляных гильз и ствол. Мать твою! У меня во рту дуло револьвера солидного калибра.

Причем не просто револьвера. Лучшего из лучших! Это дуло бессменного бога револьверов. Американский шестизарядный «Кольт Питон» калибра триста пятьдесят семь Магнум и не миллиметром меньше.

Старина Рихтер любил такие игрушки. Никогда с ними не расставался. Даже после смерти. Я уложил парочку на дно его шикарного гроба из красного дерева. Все, как он и просил…

Идеальный ствол. Мощный. Точный. Безотказный.

Взвел курок. Нажал на спуск. И из продырявленной башки вражины на прогулку выскакивают ошметки серовато-розовых мозгов. Только должен ли я в этой ситуации восхищаться револьвером?

Нужно вытащить эту дрянь изо рта… Меня бесит моя беспомощность. Руки дернулись вверх. Остатки внутренних сил выплеснулись в один миг. Мышцы вздулись и закостенели от титанических усилий. Сухожилия затрещали, но конечности остались на месте. Лишь добавилась режущая боль в районе запястий.

Еще одна попытка. Тот же результат с ногами. Я связан крепкими веревками…

Дерьмо… Эти твари привязали меня к стулу.

Ни хрена не помню… В голове пустота… Кто эти «они»?

Садисты? Маньяки? Извращенцы? Хотя не столь важно кто… Если все так и задумывалось, то они достигли своей цели. Боль просто ужасная…

Браво!

Я представил, как летят букеты цветов… Шквал оваций… Очень жаль, что руки немного заняты, я бы обязательно поаплодировал. Ну и бред в голове…

Сволочи!

Может, все гораздо проще. Озверевшие лепреконы? Добрые пустынные демоны? Поумневшие зомби? Кому я еще успел насолить?

Варианты явно не лучше предыдущих. Смердит, как кусок протухшего бреда. Тыкать пальцем в потолок смысла нет. Надо знать наверняка. Нужно взглянуть напоследок в отвратительную морду смерти.

С нечеловеческим трудом я разодрал распухшие глаза, но лишь до состояния узких щелок. Пока вблизи лишь белое расплывчатое пятно. Это ненадолго… Я в этом уверен. Нужно всего лишь подождать.

Это не моя квартира. Слишком много света. Еще и чрезмерно горячий ветер запекает кровоточащие раны.

Где я? И стоит ли об этом думать вообще?

Все давно уже решено за меня. Эти знания уже ничего не изменят.

Что с этим делать?

Просто ждать — глупо. Кровь вскоре покинет тело, остановится сердце и мозг умрет в экстазе от кислородного голодания. Расслабленная уретра и сфинктер вывалят наружу накопленную внутри погань…

Отвратительно. Не хочу умирать. Надо бороться. А для чего и зачем — разберемся позже. По обстоятельствам.

Глаза уже адаптировались. Они никогда не подводили, не случилось этого и сегодня. Вот только увиденное зрелище определенно не вызывало восторга.

Я вспомнил. Квартира… Дверь… Револьвер… Были и другие нелюди, желающие покуситься на целостность моего организма и души…

Фашисты… Вернее, всего лишь одна… фашистка… Истинная арийка. Унтерштурмфюрер Хельга Тауберт. Такая живая и не попорченная взрывом.

Сверкающий револьвер был зажат в руке особы «безупречных кровей». Ее лицо выглядело каменным изваянием. Но я чувствовал, что она посмеивается надо мной.

На удивление, никаких эмоций во мне немка не пробуждала, кроме жалости, пожалуй. Несмотря на все случившееся, я даже злиться на нее не мог. Она ни в чем не виновата. Ее такой воспитали. Это бездушная беспрекословная машина Четвертого рейха. У нее не было ни выбора, ни даже мыслей о нем. Для нее не существовало и не будет существовать иной жизни. Только та, которой осчастливили ее господа. Впрочем, должно ли вообще это меня сейчас волновать?

Арийка заметила, что я очухался, улыбнулась и вдавила в горло пистолет еще сильней.

— Добрый вечер, господин Ветров! — пропела блондинка на русском, роняя слаженную пирамидку моих мыслей сладким голоском.

Злость внутри заклокотала пузырями. Мне захотелось сказать унтерштурмфюреру пару «ласковых»… Вот только ствол пистолета, засаженный по самую глотку, этому никак не способствовал.

— Молчишь… Некрасиво это… и невежливо, Владимир.

— У-а… — жалко вырывались гласные звуки, так что самому становилось страшно. — Ы… И-о…

Разбухший язык пытался вытеснить чуждое железо изо рта, чтобы по полной развязаться. Сводило скулы и трещало основание черепа. Я попытался столкнуть ствол вбок, но тоже безрезультатно.

— Совсем забыла, — выдергивая с силой пистолет изо рта, сказала Хельга. Она язвительно рассмеялась и добавила: — Прости…

— Где я?

— Там, где сбываются твои мечты… — ответила немка. Она отошла на пять-шесть шагов назад и замерла. Теперь я мог видеть то, что окружало меня.

Просторная комната. Ни книжных шкафов. Ни кожаных диванов и кресел. Ни письменных столов. Спартанский минимализм. Угнетающая пустота. Единственная мебель в интерьере — деревянный стул, к которому я и был привязан.

Вместо стен — панорамные окна. Вернее, то, что от них осталось. Пустые глазницы от пола до потолка. Искореженные неведомой силой куски первоклассного металла. Массивные осколки бронированных стекол усеяли толстым слоем весь паркет.

Наверняка это верхний этаж высоченного небоскреба.

Я перевел взгляд влево от арийки. И обомлел… На меня моментально обрушился шквал эмоций. Прямо-таки вагон, маленькая тележка и разломанный детский самосвал. Ужас, печаль, гнев, жалость, восхищение…