Химеры 2

Это теперь так говорят - “в день прорыва”, “когда прорвалась Полночь”.

Обычно, буднично.

Нарыв назревал, копился, потом лопнула тонкая пленка, и в Найфрагир плеснуло бедой.

Теперь каждый день воют сирены, ближе к ночи. По небу шарят прожектора.

На окна налеплены бумажные кресты - когда полуночные носятся по залитому алым небу, они раскачивают ветер, вызывают смерчи - чтобы перепады давления выдавили непрочные стекла. Потрепанный победоносный флот встал на приколе в Аннаэ, на рейде которого никогда не появлялись бронированные красавцы

– Да, мама, конечно у нас здесь тихо, - сказал он машинально.
– Ты не беспокойся.

У них и впрямь было тихо - самых тяжелых раненых снесли в подвал, наспех переоборудовав там реанимацию. Окна заклеили желтоватыми полосками бумаги, нарезанными газетами. На подоконниках лежала свежесорванная рябина, кованые гвозди, пришедшие в негодность ланцеты - методы защиты от Полночи удачно сохранились в сказках и легендах. Вот только защититься от того, как сбоит сердце и гудит в ушах - никак нельзя. Вечерами носом идет кровь. С крыши и с улицы доносятся выстрелы. Вчера одному из врачей стало плохо прямо в операционной, Гваль видел, как его вынесли и положили на кушетку в коридоре.

В Химере творится тоже самое. Во всех городах - а нечисть рвется в города, что ей делать в бесплодных горах и в море - творится то же самое. Сирены, прожектора ночью, пулеметные очереди, улицы перегорожены. На ночь жители укрываются в подвалах.

Гваль подумал, пересиливая боль и обеспокоенное воркование в трубке, что мир похож на пятно с размытыми контурами и лучше в эти контуры не вглядываться. Потому что они могут оказаться очертаниями берегов моря Мертвых.

– Господин, - сестра обеспокоенно поглядела на него, коснулась плеча рукой.
– Господин, вам надо вернуться в палату. Вам нельзя долго стоять.

– А? Да-да, конечно.

Он попрощался с матерью, велел целовать сестренок и небыстро пошел по коридору, чуть сутулясь и держа одно плечо выше другого. Ребра болели немилосердно. Хоть кто-то выжил в той кровавой кутерьме только потому, что полуночные, закрутив и подрав найлский флот, уничтожив несколько истребителей, вихрем понеслись к материку. Там им было интереснее - накрытый стол с едой. Еда, правда, сложная. Сопротивляется.

Около палаты, в которой разместили короля - его нельзя было транспортировать - замерли два охранника. Гваль бросил на них взгляд, но заговаривать не стал. Формально Корво Лаэрт все еще король - физически тело оставалось целым. По закону увечный король не может служить Нафрагиру.

Но в себя король так и не пришел.

5.

– Был очень вежлив, стервец. Чрезвычайно вежлив. Пригласил, усадил, кофе предложил. Слушал, гаденыш, не перебивая, - Креста в раздражении хлопнула ладонью по столу. Звякнуло кольцо. Густо подведенные глаза горели темным огнем.

– Целую минуточку слушал, а потом говорит: “Почему вы обратились ко мне, госпожа Карина? Это не в моей компетенции. Простите, но я ничем не могу вам помочь. По поводу вашего…гм, племянника, как бишь его? Рамиро Илен, да? Это не ко мне. Вам, наверное, его величеству нужно прошение подавать. Хотя чисто по-человечески я вам сочувствую”. По-человечески он сочувствует, мать его! Воплощенная человечность, эталонная, я бы сказала. Нам всем до такой человечности, как до звезд!

Рамиро пожал плечами.

– Это и правда не денево дело.

– Я думала, он тебе друг!

Рамиро помрачнел.

– Даже у друзей однажды кончается терпение.

– Мне бы такое дролерийское терпение, - буркнула Лара.
– Жила бы себе и не тужила. Вот, - она достала из сумки пачку писчей бумаги и новенькую ручку-самописку. Положила их на стол, рядом с пакетом с апельсинами.

– Садись и пиши.

– Бумага!
– восхитился Рамиро.
– Вот спасибо!

– Пиши, говорю. Прошение. Не королю, а лорду Тени, сэну Кадору Маренгу.

– Прямо сейчас?

– А когда? Бери ручку, пиши.

– И заслуги свои не забудь перечислить, - Креста постучала железным пальцем по листу.
– Свои и Кунрада.

– Я не помню!
– Рамиро с тоской поглядел на женщин. Он терялся, когда дело доходило до заполнения бумаг, прошений, деловых писем и прочего.
– Зачем это вообще нужно? Я и так в Карселине сижу, тут копают - будь здоров, зачем еще какие-то прошения? Я ведь не нобиль, даже не военный.

Лара вздохнула, на мгновение закатила глаза и снова порылась в сумке. Достала исписанный листок.

– Ты не нобиль, ты болван. Вот список твоих с отцом заслуг. Что-то мне подсказывало, что ты нихрена не помнишь. Кроме прочего, у твоего отца - Серебряное Сердце первой степени, у тебя - Серебряное Сердце второй степени, это рыцарские ордена. Рыцарь имеет право оправдаться перед лордом и перед королем. Это, - она постучала ногтем по списку, - реальный шанс, что тебя вообще выслушают, с твоим “особым случаем”. Ты думал, где окажешься, когда к тебе потеряют интерес в Карселине? Ты думал, кто тебя будет судить? Ты представляешь, что сейчас творится в муниципальных судах? Ты знаешь, что сейчас гребут всех, кто где-то случайно пукнул, на кого кто-то стукнул? Ты в окно хоть смотришь иногда? Виселица не простаивает, Рамиро Илен. Не только четверг, но и всю неделю, кроме, слава кошкам, выходных.

– Головы тоже летят, - сурово кивнула Креста.
– Но Лара права, в королевском суде у тебя больше шансов, чем в муниципальном.

– Мне положен защитник от Цеха, - сказал Рамиро.
– Если муниципальные не справляются. У Цеха есть свои юристы.

Лара зло усмехнулась.

– Ты думаешь, мы с Крестой туда не стучались? Твой …ный, - она выругалась так, что Рамиро поморщился, - Цех Живописцев и Графиков тянул две недели, а вчера разродился письмом, что, мол, Цех не вправе заниматься юридической защитой своих членов в суде, потому как эти права принадлежат исключительно государственным чиновникам. И даже статью какую-то приплели для убедительности.

– Погоди, - нахмурился Рамиро.
– Но в уставе Цеха сказано…

– Пишите жалобу! На ежегодном собрании Цеха она будет рассмотрена!
– Лара оскалилась как волчица.
– Официальных представителей от Цеха на суде не будет, неофициальных тоже, ни одна ваша цеховая рожа за тебя не вступится.

– А мастер Весель?
– Рамиро чувствовал себя оглушенным.
– А Рив Каленг?

– Господин Варген болен, господин Каленг уехал, все остальные господа кто где, по горло заняты или страшно болеют. А этот ваш председатель цеховых мастеров, как его бишь, господин Сордо…

– Глухарь, - подсказал Рамиро.

– Натурально! Этот ваш Глухарь, отвел меня в уголок, и, заглядывая в декольте, посетовал, что не понимает, по какой причине Цех должен отвечать за выходки своего не самого лучшего художника. Извини, причину я ему не предоставила.

– Лара!

Рамиро выдохнул. Посмотрел на женщин затравленно. У Лары красные пятна гуляли по лицу, у Кресты лоб пересекла глубокая вертикальная морщинка.

– Спасибо, девочки, - сказал он со всей теплотой.
– Постараюсь не попасть в расход. Правда, жалко ваших трудов.